1
Владивосток. Последние числа июня шестьдесят девятого. Второй курс позади. Впереди месячная практика по геодезии. А на август планы - как следует отдохнуть Но тут вдруг вызывают в универ. Завкафедрой говорит.
- К нам обратился представитель Военной Гидрографической службы капитан второго ранга Соловьев. Предлагает собрать бригаду из лучших студентов нашего астрономо-геодезического отделения. Предстоит работа в течение июля-августа на реке Кончалан. Это на Чукотке. Желающие есть?
- А какая именно работа?
- Топографическая съемка по берегам Кончалана.
- На каких условиях?
- Военные за работу заплатят. Туда доставят самолетом. Назад - теплоходом по морю. Дорогу и питание оплатят. А в университете работа зачтется как практика по геодезии.
Случится ли когда-нибудь самому побывать на Чукотке? Вряд ли. А тут: свозят бесплатно, за работу заплатят, зачтется как практика. Ну а отдых? Не круглые же сутки будем работать. Небось и отдохнем, работая на свежем воздухе.
А тут и приятель Валерка говорит.
- Слушай, это же отдых у моря!
- Тебе мало моря здесь, во Владике?
- Здесь - южное. А там - северное.
2
И вот ... летим. Военный АН -12. Как парашютисты, сидим вдоль бортов. Грохот. Тряска. Дремлем, насколько возможно. Тут приходит один из пилотов, жестом зовет в кабину. Нас человек пятнадцать. Кое-как размещаемся. Кто где.
Мне случилось оказаться в самом низу, в стеклянном фонаре. Летим не очень высоко, хорошо видны сопки, тайга. Любопытно разглядывать землю не из иллюминатора, а прямо внизу, под собой. Ощущаешь себя летящим во сне.
Однако, и страшновато. Вибрация корпуса такая, что кажется вот-вот эта птица от цивилизации развалится.
Впереди грозовой фронт. Предстоит подняться над ним. Это около пяти тысяч, а там воздух разреженный и холодно. Вот нас и пригласили в кабину пилотов. Она закрывается герметически, отапливается и подпитывается кислородом, чего не скажешь о салоне.
Над грозовым фронтом начинается такая болтанка и падения в воздушные ямы, что уже не страшновато, - жутко. Пилоты улыбаются, шутят:"Американские горки. Скоро съедем вниз".
И действительно съехали. Опять до высоты километра два. Но скатились так быстро, что за ушами ломота. Аж в глазах темнеет. Пилотам опять смешно:"Гуляйте". Это означало - можно вернуться в салон, то есть в грузовой отсек.
3
Наконец, Магадан. Приземлились на гражданском аэродроме. Пошли в буфет. А там - свежие огурцы, помидоры, редиска, лук. Это теперь свежие овощи круглый год. А тогда, в шестьдесят девятом, начало лета - и такие чудеса.
Буфетчица пояснила. Оказалось, все это привозят из Петропавловска - Камчатского. Там круглый год в Долине гейзеров бьют из-под земли Фонтаны горячей вода. Настроили теплиц, и три раза в год снимают урожай.
В этот же день долетели и до Петропавловска. Здесь начались еще большие чудеса. Когда спустились из самолета на бетон аэродрома, на этот раз - военного, глянул в небо и ... обомлел. Высоко в небе между облаками четко виднелась гора. С очень крутыми склонами. Откуда в небе - гора?!
Наверное изумление на моей физиономии было из ряда вон. Летчик, стоявший рядом, откровенно расхохотался.
- Это Авачинский вулкан.
- Но почему в небе?!
- Ну, такая вот она. Авача.
Нас разместили в небольшой казарме. Выдали спальные мешки, раскладушки. Обед был исключительно матросский: кислые щи, макароны по-флотски, компот. В казарме прожили два дня, в ожидании рейса на Анадырь. Коротали время чтением (у моряков оказалась приличная библиотека), и игрой в волейбол. Их команда была хорошо сыграна и мы неизменно вылетали. Играть стало бессмысленно. Интерес пропал.
Но тут капитан Соловьев предложили съездить в Паратунку, искупаться в бассейне на термальных водах. Бассейн под открытым небом. Согласились все. Даже не умеющие плавать.
4
Конец июня, а температура воздуха - не более плюс десяти. Вода - плюс двадцать пять. Над бассейном легкий туман. Бултыхались едва ли не до полудня.
Однако, хоть это и происходило под Петроапавловском-Камчатским, за восемь тысяч км. от Москвы, а все равно - Россия. Поэтому у бассейна конечно же был русский акцент. В один прекрасный момент заметил у бортика могучий крендель. Того,.. что не тонет.
Летим из Петропавловска в Анадырь. Опять АН - 12. Но на этот раз полет удивительно ровный. И очень долгий. И снова военный аэродром. Выгрузились. Ждем когда увезут в общежитие. А пока наблюдаем за происходящим.
Вот появилась в небе, довольно высоко, черная точка. Быстро растет, превращается в истребитель, заходящий на посадку. Наконец появляется нарастающий гул. Самолет выпустил шасси, чиркнул колесами о бетонную полосу. Из-под них пыхнул легкий дымок. И, почти тут же, позади хлопнули, раскрываясь, два небольших парашюта. Истребитель слегка клюнул острым носом и остановился. Грохот стих.
Оглушительная(!) тишина. Лишь тонкий звон комаров.
Все произошло так быстро, изящно, красиво, что даже не верилось, что это - реальность. Вообще, все вокруг, как на другой планете.
Странных пропорций и форм сверхзвуковой истребитель, как инопланетный посланец. Кажущаяся бесконечной идеально ровная бетонная полоса, положенная на вечную мерзлоту. И при этом вокруг, сколько хватит глаз, - дикая, девственная тундра.
Мох, лишайник, трава, морошка. Карликовая береза с тонким стволом, высотой сантиметров десять, и стелющейся кроной. И возвышающийся над ней серый подберезовик с громадной шляпой. Большие комары. Никуда не летящие, а просто парящие на небольшой высоте над тундрой.
5
В Анадыре прожили несколько дней.
Занятна столица Чукотки. За час обошли пешком. По периметру. Дома не бетонных сваях, вмороженных в мерзлоту. Под домами, между свай, мохнатыми кочками спят собаки. Их много. Город стоит на пологой сопке, спускающейся к Анадырьскому заливу.
Здесь порт. У причалов самоходные баржи. Портальными кранами из них выгружают на пирс уголь, лес, контейнеры с продовольствием и промтоварами.
Именно здесь неожиданно встречаем знакомых. Физики четвертого курса, работают в порту грузчиками. Приехали на летние каникулы подзаработать на зиму. Не все получали стипендию. А здесь со всеми северными коэффициентами и надбавками за два месяца можно заработать приличную сумму. И безбедно проучиться очередной курс. Правда, работа физически тяжелая. Да еще в три смены. Именно физики сочинили частушку про себя и чукотскую столицу.
АнадЫрь, АнадЫрь,
Сопочка с ветрами.
Зае***сь ты АнадЫрь
С длинными рублями.
6
Но у нас здесь своя судьба.
Погрузились на самоходную баржу, и пошли курсом на север к поселку Кончалан, что в устье одноименной реки. Это конечный пункт нашего путешествия. В поселке обосновалась база партии. Отсюда вверх по течению реки нам и предстояло тянуть по ее берегам теодолитные ходы и создавать топографические карты.
На следующий день и приступили к работе. Лето на севере короткое. Не то что день, каждый час дорог. Меня определили помощником в бригаду капитан-лейтенанта Стаса Ивановича Васильева, моего однофамильца, симпатичного дядьки пятидесяти лет. Рабочим поставили Сашку Плохова, тридцатилетнего молчаливого мужика. А еще нам дали моторный бот, при котором числился мотористом Ираклий. Рослый, но очень худой парень лет двадцати пяти.
Летом на Чукотке весь долгий-долгий день - утро. Солнце восходит, восходит, и взойти не может. А к полудню, обессилив, так же медленно начинает заходить. Пологие зеленые холмы тундры. И над ними низкое солнце. Это быстро наскучивает. Глаз невольно ищет вдали деревья, или хотя бы какое-нибудь строение. Но, увы, одиноко и пустынно.
Воздух чистый, прохладный, и без запахов. Кислорода в нем мало. И при нагрузках начинаешь дышать часто, взмокаешь и, наконец, останавливаешься отдышаться.
Картину несколько оживляет река. Здесь, вблизи устья, Кончалан шириной метров триста. Пляжи песчаные и почти чистые. Лишь кое-где на излуках еще сохранились подтаявшие снежные глыбы.
По пляжам мы и прокладываем наши теодолитные ходы. Время от времени на нашем пути встречаются дохлые белухи, род небольших дельфинов. В тот год на них нашел какой-то мор. Они выбрасывались на берега и умирали.
Еще день спустя нам выдали аванс. А к вечеру рабочий Сашка Плохов исчез. И Стас Иваныч рассказал о нем жутковатую историю.
7
В шестнадцать лет Сашка уморил голодом мать. Его посадили на восемь лет. Отсидел от звонка до звонка. Выйдя на волю, стал работать сезонным рабочим у геологов и геодезистов. И запойно пить, когда попадали в руки деньги. Сейчас он ушел по пляжу Кончалана в Анадырь. И пока не пропьет весь аванс, не вернется. Это дней пять-шесть.
Ждать мы не могли. Каждый час дорог. Поэтому обязанности рабочего стали выполнять по очереди. Утром и вечером ели в столовой базы партии, а обед варили в поле, точнее, на пляже. Самостоятельно. Готовить - как раз и была одна из обязанностей рабочего. Особенно, конечно, не мудрили. Разводили костер. Засыпали в котелок макароны, или рис. Потом вываливали туда банку тушенки. Не великая поварская премудрость, зато вкусно и сытно.
Наевшись, буквально "до отвала", тут же у костра засыпали на полчаса, повалившись на песок.
8
А на четвертый день у нас произошло событие, едва не стоившее мне жизни.
Утром, как обычно, погрузили в бот рацию, геодезические инструменты,
продукты, и пошли вверх по течению к тому месту, где накануне закончили работу, чтобы тянуть теодолитный ход дальше.
Погода хорошая, настроение - тоже. Работалось с удовольствием. В этот день нам удалось пройти заметно больше, чем в предыдущие. Начинал сказываться опыт первых трех дней.
Довольные, вечером отправились на своем боте вниз по течению, домой, на базу. Кончалан заканчивается широким лиманом, а тот переходит в еще боле широкий Анадырьский залив. Это по сути уже море. Когда, идя по течению, спускаешься в лиман, нужно повернуть направо и пройти еще несколько километров, чтобы добраться до одноименного поселка. Там как раз и находилась база партии.
Но, не доходя до лимана примерно полкилометра, мотор заглох.
Пытались связаться с базой по рации. Но батарея была старая. И антенны, протянутой от носа бота до кормы было явно мало, или она была невыгодно ориентирована. Так, или иначе, кроме хрипов, ничего не было слышно.
Погода испортилась, низкая облачность, сумерки. Начинался шторм. Берег реки метрах в ста пятидесяти. Пока. А вынесет в лиман, берег будет недосягаем.
В лимане шторму уже не на шутку. Волны метра под два. Нас в лодке трое. Начальник Стас Иваныч, моторист Ираклий и я.
Стас ничего не сказал. Просто молча с тоской посмотрел в глаза. Я понял - действовать надо немедленно. Быстро снял овчинную куртку-альпак. Скинул сапоги. И повалился за борт.
Нужно было доплыть до берега реки. А потом по пляжу добежать до поселка и попросить, чтобы немедленно выслали за ботом катер.
С учетом течения реки до берега плыть метров двести. Вырос на Амуре. Бывало летом плавал на острова. Это час, а то и два. Проплывал километры. А тут всего каких-то двести метров.
Но Кончалан течет по вечной мерзлоте. И обедали мы часов шесть назад. Активно работая руками и ногами, поплыл поперек течения. На боку. Это самый быстрый способ передвигаться в воде.
Как ни старался, тепла в недрах тела не почувствовал. Холод. Пронизывающий насквозь. И в какой-то момент вдруг сковало все тело. По крайней мере, так мне показалось. А потом мелькнула мысль:"Нет! Не сейчас!" Больше ничего не помню.
9
Меня нашел Сашка Плохов. Он возвращался из Анадыря, "на автопилоте" тащась по пляжу. Время от времени перешагивая через мертвых белух. Об одну вдруг споткнулся. Сознание слегка вернулось.
"Странная какая-то показалась. Мягкая. На человека похожая. Зажег спичку - ты лежишь. Ну, думаю, до чертиков допился. Пнул слегка. Ты застонал. Тут хмель с меня слетел".
Очнулся от боли. Лежу на спине. Рядом костер. Сашка сидит на мне верхом. Плеснет водки на грудь, а потом растирает ладонями. Бутылку водки нес, чтобы на утро опохмелиться. Поэтому жалел. Плеснет чуть-чуть, а растирает не стесняясь. Едва шкура на мне не лопается. Что-то бормочет. Прислушиваюсь.
- Ты, фраер, терпи. Пацаном был, мать била - кровью ссал. А терпел. Сутками жрать не давала. А я терпел. Пока не вырос.
- Сашка, Стаса на боте в лиман уносит. Мотор заглох.
Мне кажется - громко кричу, но Сашка наклоняется ухом к моим губам. Опять кричу. Он вскакивает. Смотрит на реку. Но сумерки. Уже ничего не видно.
На нем только трусы и сапоги. Его сухая одежда на мне. Моя мокрая лежит рядом с костром. Он бросается бежать по пляжу в сторону поселка. Тут же возвращается. Выжимает мои мокрые штаны и свитер, надевает на себя.
Потом аккуратно сапогами сдвигает в сторону костер, подбрасывает в него хвороста. А меня волочет на место прежнего костра, на горячий песок. Прикладывает к моим губам горлышко бутылки.
- Пей.
Пью. Он тоже прикладывается. Потом убегает. Мне тепло. По-настоящему тепло. Сбоку - от костра. Снизу - от теплого песка. От растертой груди. И от выпитой водки. Я засыпаю.
Мне снится мать. Она зовет меня, манит рукой, поворачивается и уходит. А я остаюсь. Она больше не оборачивается, а уходит все дальше и дальше...
10
Но наши с Сашкой подвиги оказались напрасными.
Он добежал до поселка. И к своему изумлению встретил там... Стаса и Ираклия. А они в свою очередь недоумевали о моем отсутствии в поселке. Сашка рассказал как нашел меня. И в их головах все встало на свои места.
Затем они рассказали как очутились в поселке. Оказывается, Стас увидел вдали огни какого-то судна. Ираклий намотал кусок веревки на конец большого гаечного ключа, облил веревку соляркой и поджег. Получился факел.
Стас, будучи моряком, знал азбуку Морзе. Он взял в одну руку факел, в другую - совок для вычерпывания воды из бота и, то закрывая факел совком, то открывая, стал сигналить SOS. Судно направилось к ним. Это оказался как раз поселковый катер.
11
По воскресеньям мы работали только до обеда. После обеда - личное время. Общались с местным населением. Знакомились с бытом чукчей.
В нашем представлении чукчи ездят на оленьих упряжках исключительно зимой. Оказалось, и летом - тоже. Полозья нарт, подбитые металлическим полозом, легко скользят и по влажной тундре.
Однажды местный оленевод предложил прокатиться. Поехали. Отъехали от поселка примерно на километр. Вдруг вижу в стороне на траве что-то блеснуло. Подъезжаем. Лежит совершенно новый приемник VEF. Попытался включить. Тишина. Открываю сзади крышку, под которой элементы питания. Они вздулись. Вода попала. Контакты окислились. Металлические детали в ржавчине. Похоже, приемник провалялся с неделю.
Я предположил, что выпал у кого-то из нарт. Но оленевод возразил.
- Нет. Бросили. Батарейки, однако, сели.
- Не понял. Батарейки сели. Их же можно поменять.
- Батарейки магазин нету. Приемник есть. Надо слушать музыка, новости - покупай другой приемник. Старый тундра бросай.
Позже русские, живущие в поселке, подтвердили. Действительно батарейки сюда не завозят. А дорогих приемников VEF, которых ни в одном городе страны ни за какие деньги не достать, в поселке Кончалан - завались. Прямые поставки с завода в Риге.
Так торгаши выполняют план. Все равно богатым оленеводам деньги в тундре тратить не на что. Так что приемники здесь - расходный материал. А еще, на прилавках местного магазина - дорогие шоколадные конфеты. И - только дорогие. По той же причине. И они очень популярны у местного населения.
Каждое утро, идя с базы партии на берег реки к нашему боту, мы наблюдали одну и ту же картину. У костра напротив друг друга сидят два старика. В левой руке трубка, в правой кружка с чифиром. И перед каждым на траве горка дорогих шоколадных конфет.
Прищюрившись, с отрешенными лицами, они слегка покачиваются вперед - назад. Часов через двенадцать, вечером, возвращаясь на базу, мы не находили в картине каких-либо перемен.
12
Однажды, поднимаясь по ступеням крыльца местного магазина, глянул в сторону, на пригорок, точнее, на подобие шалаша на этом пригорке. Он был метрах в двухстах. Вдруг оттуда ударил в глаз солнечный зайчик. Ну, думаю, местные пацаны развлекаются.
В следующее воскресенье все повторилось, один к одному. А на третий раз - нет. Зато на крыльце сидел одноглазый неожиданно рослый молодой чукча лет двадцати пяти. И в руках у него был ... винчестер с оптическим прицелом.
- Привет! Меня зовут Володя. Я из Владивостока.
- Меня зовут Коля. Я здесь живу.
- Откуда винчестер?
- А, так. От отца достался. После войны.
- Ты хорошо говоришь по-русски.
- Я в интернате вырос. Учителя были русские. Потом в армии служил.
- Глаза в армии лишился?
- Нет. Потом. Я вон там живу.
Он кивнул головой на шалаш на пригорке.
- Ты в магазин идешь, я в прицел на тебя гляжу. Палец на курке держу. Могу нажать.
- Зачем?
- Так. Скучно.
- Посадят. А в тюрьме за такое убийство и прирезать могут.
- Не посадят. На Аляску убегу. У меня там дядя живет.
- Патроны для винчестера у него достаешь?
- Да.
- А ты чё такой злой?
- Вы, русские, сломали нашу жизнь. Мою жизнь. Зачем я вырос в интернате? Вы, русские, так сделали. Я - не чукча. Оленей разводить, пасти не научился. Жизнь в чуме, в тундре не знаю. Только книжки про чужую жизнь читать умею. Как мене жить? Для русских я - чукча. Для чукчей я - русский. Я - никто. И ничего не умею делать. Как мне жить?!
- Устройся на какую-нибудь работу здесь, в поселке.
- Не берут! У меня глаза нет. Инвалид.
И вдруг.
- Угости водкой. Мне не продают. Чукчам водку не продают.
Я уже знал, что здесь, на Чукотке, в магазинах водку отпускать аборигенам запрещено. Продавцами , завскладами, завбазами, и вообще везде, где есть доступ к алкоголю, работают только русские.
У этнических чукчей организм не вырабатывает алколоидов. Поэтому, всего несколько раз выпив водки, чукча неминуемо становится алкоголиком. Честно говоря, я оказался не готов к Колиной просьбе. И, по-видимому, это отразилось на моей физиономии. Он продолжил.
- У меня мать русская. Я не алкоголик.
- Подожди здесь.
Вошел в магазин. Водку не люблю. Купил коньяк. И, конечно, шоколадных конфет.
Коля ждал меня у крыльца. Его американский карабин стволом вниз, по-охотничьи, висел на правом плече. Мы отправились на пригорок, в его лачугу.
Назвать это жилищем было трудно. Небольшой чум. Только не из олиньих шкур, а из досок, жердей, старых одеял, какого-то тряпья. Посередине тлел костер. Над ним в своде чума - дыра.
Вместо стола - большой тарный ящик. Табуретками служили ящики поменьше. И спал он, по-видимому, тоже на ящиках. Их, с полтора десятка, сплоченных вместе и представлявших собой что-то вроде помоста, он разместил у самого костра. На помосте лежало несколько оленьих шкур, ватное одеяло и грязная подушка. Запах, точнее, вонь в чуме, чего-то давно сгнившего, стояла тошнотворная.
Мы сели на ящики у импровизированного стола. Коля вытащил откуда-то два стакана. Вид их меня смутил. Мелькнула мысль:"Может коньяк пить из горлышка?" - Но я тут же от нее отказался. Как-то нужно будет объяснять - почему не из стакана. Он тогда тоже захочет пить из горлышка?..
В конце-концов, сорокадвухградусный коньяк должен все дезинфицировать.
Коля на правах хозяина откупорил бутылку, и налил по трети стакана. Тут же, ничего не говоря, выпил. Я последовал за ним. Закуски он, слава богу, не предложил. Закусили конфетами.
- Коля, ты из винчестера уже кого-нибудь положил?
Он не ответил, а молча налил еще по половине стакана. И снова выпил. Ситуация становилась мне понятной.
- Я этим зарабатываю.
- Чем?
- Пограничников ворую.
- Это как?
- С Аляски заказывают.
- Кто?
- Человек. Говорит по-русски. Много денег дает.
- И как ты это делаешь?
- По разному. Прошлой зимой так сделал. У пограничников от караульного помещения к уборной проволока привязана. Зимой темно. А когда пурга, вообще ничего не видно. По проволоке пошел в уборную, по проволоке вернулся в караул.
Я спрятался за углом караула. Когда пограничник прошел по проволоке в уборную, я отцепил ее от караула, отвел в сторону, к моим нартам. Он из уборной сам ко мне пришел. Ударил по голове прикладом. Положил на нарты и погнал. Связал по дороге.
- Но ты сам-то ночью в пургу как дорогу нашел?
- Собачью упряжку мне дядя дал. Собаки домой бежали, на Аляску. Собака умное животное. Вожак всегда найдет дорогу домой.
Коля плеснул мне немного в мой недопитый стакан. Себе налил полный. В бутылке еще немного оставалось. Он заткнул ее пробкой и сунул под подушку.
- Ты, Володя, иди. Я сейчас выпью и спать лягу.
- В спину стрелять не будешь?
Он глянул на меня единственным глазом. Усмехнулся.
- Не буду.
- Скучно же.
- Посадят. В тюрьме за такое убийство урки порежут.
- Так ведь к дяде убежишь, на Аляску.
- Сейчас лето. Никуда не убежишь. Да меня и так скоро возьмут. Или пристрелят.
- За пограничников?
- Да.
- Ты оттуда сюда тоже привозил?
- Да.
- Тогда твоя песенка спета.
- Вор живет не долго.
И я ушел. Больше я Колю не видел.
13
А уже на следующий день начались другие приключения.
Рано утром нас забросили вертолетом довольно далеко от лагеря. Там предстояло поработать часов пять. А дальше - пройти по тундре километров пятнадцать, на большом холме найти пункт треангуляции, и там уже поработать несколько дней.
На том же холме находился и "магазин". Это большой ящик с тушенкой, сгущенкой, топленым маслом, галетами и т. п. Его устанавливают на четырех высоких столбах, чтобы звери не разорили. А продукты завозят еще зимой, на вездеходах.
Вертолет улетел, а мы остались.
Работали, действительно, пять часов. Затем тронулись в путь. А через час спустился туман. Он становился все гуще и гуще. И вскоре в трех метрах уже ничего не было видно. Мы остановились. Идти некуда.
Заночевали в спальниках, под открытым небом, если так можно назвать сплошной туман над головой и вокруг. Но утром туман, казалось, стал еще гуще. Двинулись по компасу. Шли весь день, постоянно сверяя азимут и пытаясь считать шаги. Холма нет. Видимо, изначально азимут был выбран неверно.
К вечеру компас случайно ударили об металлический корпус рации и он вышел из строя. Кстати, рация тоже никак не помогала что-либо изменить. Время от времени пытались выйти на связь с базой партии, но кроме шума и потрескивания, в наушниках ничего не было слышно.
Опять спим в спальниках на мху под открытым небом. Утром доели все, что еще оставалось. Туман. Идти - не идти? Куда идти? Не идти - замерзнем. Двинулись.
Через некоторое время заметили следы. На влажном мху следы не четкие. Скоро все-таки поняли: следы наши. Нашли вчерашний окурок. Значит, ходим по кругу. Двигаться дальше не имело смысла.
Стал донимать голод. А за ним - и холод. Одежда и спальники пропитались влагой. На следующий день - все тот же туман. Лишь к вечеру он стал постепенно рассеиваться. Ночью на сумеречном небе увидели звезды. И наступил такой холод, что мутилось сознание.
Во влажных спальниках мы плотно прижимались друг к другу, пытаясь согреться.
Утром увидели холм. Он был километрах в двух от нас. Пройти их оказалось задачей не из легких. По тундре вообще идти трудно. Что-то вроде мелкой кочки. Стопа при каждом шаге подкашивается то влево, то вправо. То носок проваливается, то пятка.
От голода кружилась голова. И... рвало. Просто слюной. Подъем на холм занял весь остаток дня. Мы, разумеется, мечтали добраться до магазина. Но когда не везет, тогда не везет.
Магазин разорил медведь. Он искал сгущенку. Способ добычи лакомства у него простой. Ставит банку на ладонь одной лапы, а другой лапой бьет по банке сверху. Банка - в лепешку. Содержимое - в стороны. Если попадается сгущенка, тщательно облизывает лапы, банку, мох вокруг. Затем принимается за другую. Если - тушенка, недовольно рычит и продолжает свое черное дело.
Наш обидчик оказался паталогическим сластеной. Разбил все банки, до единой.
Как прошла следующая ночь не помню. Очнулся от рева двигателей вертолета. Родной МИ-8. Вертолетчики отогревали нас разведенным спиртом. Кормили тушенкой и галетами.
На базу попали не сразу. И в небе пришлось поплутать. Все тот же туман.
14
А потом опять оказались в Анадыре. Практика закончилась. Двое суток прожили в местном интернате для школьников. Каникулы у них еще не закончились и он был свободен.
Гуляли по самой северной столице страны. Прежде всего отправились в местный ресторан. От тушенки, макарон и каш уже тошнило. Хотелось нормальной пищи. Заказали суп харчо, бифштексов и гуляшей, с картофелем фри. А есть... не смогли.
Официанту и в голову не пришло предупредить нас, что все эти блюда приготовлены из мяса северного оленя. Вкус и запах были настолько специфичны и ... неприятны, что никто из нас четверых не осилил и четверти блюда.
И вот, наконец, дорога домой. Во Владивосток. Морской лайнер "Серго Орджоникидзе" стал нашим временным домом на целую неделю.
Это отсюда, из Европы, кажется, что наша страна ох(!) как велика с запада на восток. От Москвы до Петропавловска-Камчатского целых восемь тысяч километров. Но от Анадыря до Владивостока - пять тысяч километров. В три моря - Беренгово, Охотское и Японское.
Шли семь суток. Для меня это было первое морское путешествие.
Когда вышли в открытое море, исчезли малейшие сомнения в том, что земля круглая. Глядя вокруг на горизонт с верхней палубы удивляешься, что горизонт не просто впереди, как на суше, а впереди и где-то внизу.
Такое впечатление, будто лайнер взобрался на водяную идеально круглую гору. В сумерках, когда еще виден этот горизонт, а на небе уже проступили яркие звезды, оторопь берет. Кажется, что корабль вот-вот оторвется от водяной горы и поднимется в космос. К этим звездам.
Все было романтично и красиво, пока не вышли в Японское море. Начался шторм. Сначала небольшой. Потом - все крепче. Стало укачивать. Да так, что свет не мил.
Матрос посоветовал поесть. Я обиделся. И подумать-то о пище невозможно, а он:"Поешь". Однако, матрос принес с камбуза котлету, кусок хлеба и кружку чая. Почти силой заставил меня приняться за еду. Сначала давился, а потом - ничего. Даже аппетит какой-то появился. И, как ни странно, тошнота почти полностью прошла.
15
А на следующий день качка стала слабеть, и к полудню море почти успокоилось. И тут кто-то закричал:"Дельфины! Дельфины!" Они шли довольно далеко от нас. Но постепенно приближались. Как бы двигались наперерез. Приблизившись метров на двести, пошли строго параллельным курсом. Их было с десяток. Дельфины эффектно выпрыгивали из воды и, описав в воздухе дугу, снова погружались в воду. А потом вдруг неожиданно исчезли.
Бухта "Золотой рог". Причал морского порта. Встречающие друзья. И какая-то необъяснимая, глубокая грусть. И ощущение, что прошло не два месяца. А ... целая жизнь.
- присутствую и на стихи.ру