И расступилась вода, и пропустила бегущих, и сомкнулась, и накрыла преследователей вместе с их конями и колесницами.
(из Книги Исхода)
Покойный мой дед, старый жуир с громоподобным баритоном, особенно эффектном среди ясного неба да на трескучем морозе, какими славилась в старину Белокаменная, так учил меня правилам уличного движения: "На переходе не дури, но действуй здраво – сперва налево посмотри, потом направо."
Bсякий раз, когда он вел меня из садика, и я сжимал что есть мочи два его пальца в кожаной перчатке - больше не охватывалось - получал я эту заповедь, и она в конце концов осела в моей душе и утвердилась, как на дне морском сундук мертвеца.
В уютные те времена, когда не было ещё подземных переходов, и город целиком был ещё туго уложен в Садовое Кольцо, меня преследовал такой сон, что будто бы за мной кто-то гонится. Из ночи в ночь. То Лесной Царь, то Баба-Яга, то Бармалей, то Вурдалак какой-то, то кто-нибудь ещё, взыскующий моей погибели зачем-то. Дворник Хабибуллин, например, который по утрам на черном ходу выносил из нашей коммуналки огромный, ржавый, всегда перегруженный мусорный бак. И будто всё ближе, ближе погоня, и вот уж дышит смрадно в затылок, но в последний момент счастливое пробуждение разряжало обстановку, и вещи становились на свои места. И только мокрая до подмышек пижама, да от мамы подзатыльник вместо утреннего поцелуя - так выглядело спасение с близи.
Времена те, однако, ушли давным-давно вместе тем мусорным баком в прошлое, но сон вдруг вернулся. Бегу, бегу, язык на плече, а за мною гонится разъяренная толпа моих кредиторов. За свет, за газ, за ужин, за карты, за любовь, за пари, за не отработанные авансы, за не погашенные ссуды, за просрочку, за отсрочку, за неверную строчку, за хозяйскую дочку – все, в общем, кому когда-либо задолжал и давно простил. И как тогда: всё ближе и ближе погоня, и слышу уже крики кровожадные и неотвратимый топот копыт.
И тут предо мною улица и переход. Смотреть нале-напра некогда, но светофор вдруг загорается ко мне зеленым. И там визжат тормоза, и поток движения останавливается, и в нем образуется дорожка, как-бы брозда, и я - туда. И они все, преследователи, туда же за мной с разбегу - там область пониженного давления и засасывает, как в пылесос. Но светофор-то уже, вероятно, переключился на красный, так как один зеленый он пропустил, пока меня ждал - а для них, значит, зеленый, и движение за моей спиной, слышу, возобновляется. Как-бы вновь шлюз открылся, и пошла вода. Но теперь вместо кличей победных слышу сзади одни лишь вопли ужаса, предсмертные проклятия, да жесткий хруст костей, да скрeжет покореженного железа.
А я уже на том берегу и оборачиваюсь, и вижу всю эту картину, жуткую, как сон. И машины-то вроде и не хотят давить, но задние напирают, и гудят и толкают, и бьют, и некуда деться, как вперед. А там, опять же, люди, на переходе-то...
И вот уже ангелы в вышних поют о чудесном спасении моем:
"И расступилась вода, и пропустила бегущих, и сомкнулась, и накрыла преследователей вместе с их конями и колесницами".