«Нет такого места – далеко…»
Ричард Бах
Время близилось к полудню, и я понял, что должен сейчас же сделать перерыв. Иначе ещё один экстренный звонок, очередное сверхсрочное письмо, требование немедленного ответа по «архиважному» запросу на очевидно-бессмысленную тему – и я взорвусь: вдребезги грохну телефонный аппарат о стену, со злорадным восторгом одним махом без разбора и сожаления сброшу всю кипу бумаг со стола в мусорную корзину или героически напишу заявление об увольнении.
Градус канцелярской активности нашего офиса оказался сегодня настолько высок, что даже моему «ангельскому» (по утверждению некоторых сослуживцев) терпению пришёл конец. Еле-еле сдерживая рвущееся на волю раздражение, я одним рывком подтянул поближе «мышь», чтобы хоть на пять минут выключить компьютер. От неосторожного движения стрелка «мыши» резко дёрнулась и случайно остановилась на каком-то рекламном баннере. Обычно я продукцию такого рода вообще не замечаю: предложения приобрести элитную недвижимость где-нибудь в Таиланде для меня пока, мягко говоря, не актуальны; очередные «горячие» новости из разряда «нижнее бельё знаменитостей» - без комментариев и пр. Но этот баннер выглядел удивительно просто, без всяких излишеств – «Российская поэзия». И всё – что в наш гламурно-глянцевый век само по себе было уже непривычным. Инстинктивно следуя непривычному, я последовал приглашению и в первом же коротком стихотворении неожиданно прочитал:
« Мы уедем с тобою когда-то на греческий остров,
Сложим дом из камней, и очаг, и поймаем козу,
Назовём её Арфа, и жить будем тихо и просто,
Лишь бы крыша не очень у нас протекала в грозу».
Автор – Аркадий Суров, был мне совсем не знаком. Я дочитал стихи до конца:
«…А вокруг будет море, оно будет добрым и щедрым,
Я в погожие дни из него буду рыбу ловить,
Так состаримся мы, нас солёные выбелят ветры,
И зимою умрём, и коза нас пойдёт хоронить».
Я прочитал строки ещё раз. Они мысленно прозвучали гениально коротко, ясно и точно, не убавить и не прибавить – именно то, что я чувствую много дней подряд, вижу словно наяву и хочу так же тихо уйти в назначенный срок. Это были стихи обо мне и про меня. И ещё о свободе. Той самой свободе, мечты о которой свойственны каждому человеку, независимо от образа жизни, цвета кожи или разреза глаз. Мечтают все, достигают немногие. Мне повезло – однажды я действительно оказался СВОБОДЕН! Целый бесконечный день!
Это было несколько лет назад, в отпуске на греческом острове Крит. Ранним утром я в одиночку отправился гулять и через пару часов как-то незаметно оказался в укромной маленькой бухте. Тихий солнечный день, лёгкий морской бриз, отвесные стены из светлого песчаника, чуть слышный шелест прибоя, пустая рыбацкая хижина прямо у воды, маленький пучеглазый краб, замерший на прибрежном валуне, чувство упоительного, немного щемящего одиночества и в то же время полного единения с Бесконечностью: море, горы, солнце… Оставаясь недвижимым, тогда я мог мгновенно взлететь за облака, и глубоко нырнуть в самую пучину безбрежных вод, услышать голос причудливо замерших скал и тишину прошедших столетий… Потом я часто думал, почему именно там и только тогда ощутил действительную личную свободу? Это было даже не духовное, а реальное физическое чувство слияния с миром вокруг. Звучит достаточно банально, но сказать точнее просто нельзя. Я там и был, и не был одновременно. Ничтожная песчинка, и царь всех времён. Ни прошлого, ни будущего, только настоящее… Странно, ведь до этого я много и часто бывал на море – в Крыму и на Балтике, на берегах красивейших озёр Иссык-Куль и Балхаш. Морские ландшафты мне совсем не в диковинку. Почему же всё-таки там и тогда?
Потом наконец понял: это было место упоительной и волшебной встречи моей детской памяти об античной истории Греции и опыта уже прожитой взрослой жизни. Светлые фантазии и горький опыт слились воедино, тогда-то я и понял, как вырастают крылья...
- Для вас снова письмо, - позвонили мне из приёмной.
Я посмотрел на часы – прошло почти двадцать минут. Раздражение куда-то улетучилось, работа продолжалась своим чередом, и до конца этого дня коллеги то и дело спрашивали: «Чему это ты всё время улыбаешься?» Я привычно отшучивался или незаметно уходил от ответа.
Свобода – очень личное чувство, и я не мог, да и просто не хотел объяснять для всех, как это вдруг, не выходя из кабинета, оказался в своём самом сокровенном месте – далеко-далеко. И ближе теперь не бывает!
г.Чита, 14.05.2014