От автора: повесть не предназначена для лиц моложе 18 лет. Если вы не достигли этого возраста, пожалуйста, покиньте эту страницу. Благодарю за понимание.
Произведение не пропагандирует однополые отношения и насилие. Персонажи и их имена вымышлены автором. Любые совпадения с реальными лицами и реальными событиями - случайны.
* * *
Нет, Артём не вернулся.
Всё воскресенье Кэп занимал себя домашней суетой: мыл пол, варил картошку, убирал на зиму летние вещи. Вчерашнее вспоминать было стыдно и больно. Чтобы унять совесть, он твердил себе, что всё сделал верно, что давно было пора расстаться, что он уберег Тёму от стычек с тем же, не дай Бог, Борькой, который на кулак насадит так, что забудешь, как дышать... Да и сам Кэп, получалось, ушел от позора. Теперь, когда всё позади, он никому не позволит в лицо себе сказать пошлость или грубость.
Он был уверен, что Артём еще придет. Вслушивался в тормозящий на этаже лифт, подъезжал смотреть в глазок: вдруг Рыжий топчется на лестничной площадке, боясь позвонить? Лёху волновало сейчас: как его не впустить снова в дом? Что сказать, чтоб не обидно, но без компромиссов?
«Рыжий, прости, я тебя толкнул случайно. Но попросить уйти хотел давно!» – репетировал он, привставая в кресле на колени, чтоб достать с верхней полки зимнюю куртку и шарф. Дело это было сложным. Кресло елозило колесиками, грозя отъехать в самую неподходящую минуту и грохнуть хозяина об пол. Тащить к шкафу стол сейчас было в лом. Кэпа бесила собственная убогость, увечность, вот так, по мелочи, настигавшая в пустяковых делах.
«Вали отсюда! Чтоб я тебя не видел никогда!» – в сердцах прошипел он, обращаясь к воображаемому Тёмке… Но выслушивать все эти фразы тот так и не пришел. К вечеру Кэпа накрыл страх: вдруг с Рыжим - беда?! Он открыл «Амбразуру»: там привычно травил анекдоты Мадьяр. Вряд ли бы он веселился, если бы с Артёмом было плохо, ведь правда?! Кэп, хмыкнул: «Гордый, значит?! Ну и - ветер в спину!» Ему хотелось водки, но завтра было - на работу, и он удержался.
Три дня подряд он то злился, мрачно огрызаясь на вопросы сослуживцев, то оживленно хохмил, кокетничал с покупательницами и клеился к кассирше Тане. Кассирша смеялась и шутливо драла его за ухо за «гусарские» комплименты. В среду вечером, разбираясь в холодильнике, он наткнулся на кусок огурца, оставленный для Доньки. Подержал его на ладони, словно взвешивая, бросил в мусорное ведро, поехал в комнату и… лёг. Накрылся одеялом с головой. В его груди тугой спиралью свилась боль, такая сильная, что тяжело было вдыхать, и жёсткое кольцо, казалось, стискивало горло. Он подтянул к животу куцые колени и обнял себя руками. Хотя бы одну слезинку проронить! Но – нет, слёз не было, была лишь тяжелая ноша, которую не снять уже со своих плеч.
С кем он прощался? Кем был для него Артём? Любовник, который первым кроме простой механики секса открыл Кэпу томные, долгие ласки. Поклонник с восхищенными глазами, не сторонящийся его культей. Друг, который гоняет за пивом в перерыве футбольного матча, рассказывает медицинские байки и с интересом слушает, как прошел его день. Врач, профессионально бинтующий в плотный, облегчающий кокон его уставшие за день колени. И – даже больше, чем всё это вместе. Тёма был членом Семьи. Такая вот чудная семья получилась у Кэпа: Рыжий и Донька. О них можно было заботиться. Они ждали его вечером с работы. И после трудного дня Кэп еще с улицы улыбался горящему на кухне свету. А, едва открыв дверь, вещал устало и радостно:
- Ау! Я – дома. Буду «всякие омлеты»!
В своей семье он был Главой, Мужчиной. А мягкий Тёма принимал его лидерство и его заботу, не по-женски, неуклюже создавал уют и по-мужски, надежно - тылы. А теперь всё ушло. Даже не рухнуло, оставив за собой руины, а словно растворилось. Словно не было никакой семьи, словно Кэп всегда жил один, с единственной чашкой и тарелкой на столе и с девственно пустой обувной горкой в коридоре.
Он лежал долго, пока не пришла к нему спасительная мысль: надо звонить Тёме. Нет, не звать обратно! Извиниться. Кэп же нормальный человек. А нормальные люди, обидев кого-то – просят прощения. Телефон Артёма был «в сети». Шли длинные гудки, и вслед за ними галопом стучало Лёхино сердце. Он заготовил быструю фразу: «Рыжий, что с рукой? Скажи, я волнуюсь!» Но Тёма не взял трубку. Был занят? Не слышал звонка? Включил Лёхин номер в черный список?
Что ж, можно было еще попытаться встретить Рыжего у работы. Четверг был тем днем, когда доктор Горобченко с семи утра принимал в пустой поликлинике детишек с «неудобными» проблемами: с ДЦП, с челюстно-лицевыми нарушениями, на распорках, на костылях… Когда Кэп подъехал, на больничном крыльце уже топталась очередь за «дефицитными» талонами. Ровно в семь охранник открыл двери. Кэп прождал полчаса – Артём не пришел. Кэп «отстоял» очередь в регистратуру.
- Горобченко в отгулах, - сказала ему дежурная. – Белова принимает с трёх. А к Артёму Николаевичу - запись на вторник.
Наверно, во вторник он бы опять поехал к поликлинике, но в субботу в чате «Амбразуры» прочёл, как Мадьяр договаривается с друзьями о какой-то вечеринке:
«Нас будет двое: со мной – Воробей».
«Ок, столик бронирую на шестерых», - написал Мадьяру собеседник.
Кэп сжал кулаки. Вот и всё. Рыжий «зажигает» по кабакам в «голубой» компании. А их Любовь – в прошлом.
Он купил водки и долго курил на балконе. Сначала наливал себе в стопку, закусывал купленной еще Артёмом ветчиной. Потом – пил из горла, почти как воду, стукаясь зубами о бутылочное горлышко. У него подстыло и ныло колено. Но никому в целом мире больше не было до этого дела.
* * *
Кэп не ушел в запой и не шагнул с балкона.
Он больше не был «обрубком». Злой и сильный. Десантник. Мужик, которого можно не только любить, по которому можно с ума сходить. И из того, что ему изменил один пидор, не следует, что он не найдет своего счастья.
Он созвонился с Полиной. Она долго отнекивалась от встречи, но потом согласилась. В небольшой и уютной кофейне она уплетала эклеры, пряча глаза от игривого, кокетничающего Кэпова взгляда.
- Лёш, ты мне – как брат. Прости! – неловко проговорила она, кладя купюру рядом с опустевшей чашкой.
- Поль, даже не думай! – запротестовал Кэп, отодвинул ее деньги и положил вместо них свои. – Брат, так брат. Я тоже люблю тебя… братски.
- Да? – она, наконец, открыто посмотрела на него. – Лёш, я – беременна. И замуж выхожу.
- Ого! – присвистнул он. А потом схватился: - Поль, не от меня?
- Не. Восемь недель только. В сентябре еще не было.
- Жалко! – Кэп искренне вздохнул. – Если твой не захочет жениться – иди за меня! Я – женюсь. И ребенка признаю!
- Уже ресторан заказали и платье купили, - ответила Поля. – …Не сердись на меня, ладно?
Кэп накрыл ее руку широкой ладонью:
- Не сержусь. Ты своему передай, что у тебя двоюродный брат – десантник. Если он тебя обидит – я сделаю из него отбивную. Пусть знает!
- Спасибо, - сказала Полина не насмешливо, без шутки. – Знаешь, если у меня будет сын, я назову его Алешей!
Кассирша Таня все-таки сдалась.
Ей было сорок два. Она была в разводе, и шестнадцатилетняя дочка забегала после школы к ней на работу – просить денег и закатывать скандалы. Татьяна выходила на крыльцо с сигаретой, доставала из кармана «стольник», но, прежде чем отдать его дочери, долго читала морали. Высокорослая, с крашеной «радикально черной» шевелюрой Настя внимала матери со скучающей гримаской:
- Ну, давай уже деньги. Я всё поняла!
- Опять придешь в час ночи, как вчера – смотри! Из дому выгоню!
- Приду как надо! …Что так мало? – недовольно морщилась девчонка мятой купюре. – Дай хоть триста!
- Сама заработай! Сейчас и этих не дам! – злилась мать.
Настя брала деньги, порывисто чмокала материнскую щеку и делала ручкой:
- Спасибо, мамусик! Пока!
- Ты – добрая какая! – выехавший перекурить Кэп стал случайным свидетелем этой семейной сцены.
- А, ну ее! – отмахнулась Татьяна. – Не дашь – не оберешься воплей!
- …Такая мама молодая и такая взрослая дочь! – польстил Кэп.
- Молодаааая, - фыркнула она. - Скоро вся голова поседеет!
- Может, в кафешку вечером, пока не поседела? – призывно улыбнулся он.
Татьяна затушила окурок и утвердительно качнула головой.
После кафе они приехали к нему. Кэп купил вина и теперь «убалтывал» гостью на своей кухне. Татьяна чокалась с ним полным бокалом, курила и с любой темы сворачивала на ссоры с пожилой матерью и дорогое ЖКХ. Кэп, слушая вполуха, смотрел на нее и думал о том, что у него ни фига не встанет. Взрослая уже тетка, дородная, с обвисшими щеками. Неизвестно еще, что она скажет про его культи. Ему стало тоскливо.
- Танюшка, может – в душ? – спросил он нарочито сразу, в смутной надежде, что она не согласится.
Но она кивнула, допила бокал и ушла в ванную комнату. Кэп поехал к постели, стащил покрывало и, чтоб не опозориться, закрыв глаза, стал дрочить. Представлять пришлось Тёмку – ну на кого еще у него бы так безотказно вскочило?
«Рыжик, дай!» - мысленно попросил он. Представил Артёма, закрывающего локтем лицо. – «Дай, мой хороший! Прости!» Воображаемый Тёмка не сразу, медленно сдался, кивнул, откинулся на спину… «Люблю тебя, Рыжик! Хочу!...» В коридоре раздались шаги и Кэп лишь в последнюю секунду успел отдернуть руку от вставшего члена.
- О, какой! – оценила Татьяна то ли его раскачанный торс, то ли крепкую эрекцию.
- Иди ко мне, радость! – протянул он к ней руку.
Он уложил ее на бок, в «Тёмкину» позу. Она была не похожа на Тёму, с ней было не слишком удобно, ее запах сбивал с настроения. Но, положив руку на ее округлое бедро – туда, где у Тёмки выпирала острая косточка – Кэп справился, сладил. Это был нормальный секс. Секс с бабой! Ну, в смысле, с женщиной…
Татьяна не кончила. Кэп, «отстрелявшись», спросил огорченно:
- Танюшка, мало? Повторим через пару минут?
- Ну тебя. Хватит, - с ленцой протянула она. – Принесешь мне сигаретку? Я пачку на кухне оставила.
Он привез с кухни сигареты и пепельницу. Она с любопытством взглянула на его культи, но ничего про них не сказала.
- На работе не будем палиться, ага? – спросила она, закурив. И, когда он кивнул и тоже прикурил сигарету, сказала задумчиво: - А вкусная была в кафе свинина. Напрасно ты ее не заказал…
* * *
«Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо,
На сердце суматоха, я точно говорю.
Ой, Лёха, Лёха, не потерплю подвоха.
Осталось только охать, я так тебя люблю!»*
…И где ди-джей выкопал это ретро? Мадьяр потянул в себя мягкий, сладковато-пряный дым и уронил на колено руку с мундштуком. Эта вечеринка была «новогодней», хотя до января была еще неделя. Людям всегда хочется праздника. И - «праздник к нам приходит»…
В чилауте* стояло два кальяна. Вокруг одного, уже конкретно скатываясь на «ха-ха», оттягивались четыре пацана. У второго кроме Мадьяра был только загорелый и ухоженный мужик. Украдкой его изучая, Мадьяр пытался угадать: этот загар - из солярия или из Египта? Мысли медленно текли и таяли, как клубы дыма. «Если солярий - то нет белого следа от плавок. Если пляж – то…» Ванькин взгляд залоснился. Губы несколько раз упруго качнули мундштук к языку. Визави посмотрел на него сквозь дым, склонил голову чуть вбок и улыбнулся.
«Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо.
Мне без тебя так плохо.
Лёха!...» – полузабытая звезда эстрады опять добралась до припева.
Ваньку что-то бередило в этой песне. Что-то не давало расслабиться и уплыть в нирвану в одном челне с загорелым, улыбчивым мачо. Словно он что-то должен был сделать, кого-то от чего-то спасти… Он мотнул головой, разгоняя пьянящий дурман. «Лёха»… Что не так с этим словом? «Ёлки! Воробей!» - ошпарило его. Он бросил мундштук и вскочил. Огибая низкий столик, споткнулся об мужика:
- Ай эм сорри!* - и заспешил вниз по ступенькам.
На первом этаже клуба был танцпол и неширокий «ресторанный» зал. Мадьяр пробрался к приятелям. Тёмы за столиком не было.
- Где Воробей?
- Фиг знает, - пожал плечами один из друзей. – Подхватился минуту назад и свалил.
«Ох, Лёха, Лёха!» - гремело в колонках.
Ванька выбежал из зала. Он успел: побледневший Артём с остановившимся взглядом надевал пальто у гардероба.
- Куда собрался? – громко, через всё фойе окликнул Мадьяр.
- Отцепись!
- Ты никуда не пойдешь! – он схватил Тёмкин рукав.
- Оставь меня! – громко и отчаянно вскрикнул Артём. – Мне ничего не надо! Понимаешь? Ни-че-го! Дайте мне спокойно сдохнуть!
- Не пойдешь! Больная истеричка! Идиот! – «русских матерных» в лексиконе «рафинированного» Мадьяра не было. Но это не лишало его экспрессивности. – Тряпка! Кисель! – он развернул друга к себе и по-женски, не кулаком, а ладонью, печатал хлесткие удары на его щеках. – Всё в прошлом! Пойми, наконец. А ты – жив. Жизнь продолжается. Надо держаться!
- Пусти! – Артём не отбивался, лишь старался увернуться. В глазах его были слезы.
- Тихо, тихо, мальчишки! – в двери клуба вошел невысокий, вальяжный и круто прикинутый мэн, а следом за ним – плечистый «шкаф», видимо – телохранитель. – Ну-ка – брейк*!
Мадьяр отступил от Артёма. Тот натянул пальто и, застегиваясь на ходу, быстро пошел к выходу.
- Не пущу! – снова выпалил Ванька.
- Да что ж такое!? Что ты о себе надумал, парень? – непрошеный рефери раздраженно повернулся к Ивану. – Хочешь проблемы с законом? Укурился? Сейчас всё получишь!
Его матёрый охранник притиснул Ивана к стене.
Тёма остановился в дверях:
- Не трогайте его. Он ничего не сделал. Мы – друзья.
- Я видел, как он тебя лупил, как грушу.
- Так было надо, - Тёма опустил взгляд. – Пустите его, пожалуйста. Я вас прошу.
- Ну уж нет! – дядька скинул полушубок на руки швейцара. – Если вы - друзья, то докажите и оба, вдвоем, составьте мне компанию. Если же нет – я вызываю охрану, и этот буйный парень проведет ночь в КПЗ*.
Артём затравленно посмотрел на него, на охранника, на Ваньку и начал расстегивать пуговицы.
* * *
С Таней всё было «на мази». Кэп сводил ее в кино. Потом еще раз – в кафешку. После зарплаты – провожал по магазинам. И, когда она подобрала сапоги, повинуясь намекающему взгляду, достал из кошелька и доложил на кассу две тысячных бумажки. А куда тут денешься? Если мужчина спит с женщиной, то ее шопинг – его «головная забота». После покупки сапог Таня осталась на ночь.
- Ты что, супы не варишь? – хозяйничала она на его кухне.
- Иногда варю, - пожал Кэп плечами.
- Борщ будет! – энергично сказала она. - Свёкла есть? – он отрицательно мотнул головой. – Тогда – щи! …Что верёвка так низко? К плите не пройти. Давай уберем!?
Веревка для белья была натянута так, чтоб Кэп доставал до нее, сидя в кресле. Артём, орудуя на кухне, не заикался о неудобстве: поднырнул под нее – и готово! Сколько там раз за день нужно к плите подходить!? Но, ясное дело, баба есть баба. Хозяйка. Нужно, чтоб всё – по ее. Кэп отвязал веревку от батареи. Татьяна кивнула.
Щи получились на славу. Таня сама сходила в гастроном за лаврушкой и хлебом. Кэп наслаждался ее суетой, ожившим домом и сытными запахами. Вечером она плескалась в ванной, потом полчаса «воспитывала» дочь по телефону, придя в постель, потянула пульт из его рук:
- Там – новая серия. Я на минутку – посмотреть, чем закончится.
Кэп попытался, лёжа рядом с ней, смотреть, как в барских интерьерах мается какой-то вычурной проблемой «олигархша». Потом поехал на балкон – курить.
Под утро он проснулся от ноющей боли: снова подстыл на балконе. Тёмка бы не выпустил его без наколенников. А при Татьяне он стеснялся их носить. Вопрос с культями у них разрешился – ни хорошо, ни плохо, средне. В один из первых раз в постели Таня сочувственно спросила:
- Болят набалдашки-то? Лечишь их как-нибудь?
«Набалдашки». Если быть истеричкой и искать, к чему придраться, то, может быть, это – обидно. А если спокойно… ну «набалдашки» и «набалдашки». Не брезгует – это главное. Жалеет – и вообще хорошо!
Взяв наколенники, он покатился на кухню.
За окном на ночной город падал снег. На батарее – за неимением «разжалованной» теперь веревки – сушились Танины колготки. На плите стыла трехлитровая кастрюля щей. А на экране ноутбука был открыт Тёмкин «вконтакт». Случайное фото: загорелые плечи, мягкая улыбка и ярко-рыжие – как в день их знакомства – пушистые волосы. Позапрошлое лето. И в серых глазах уже живет любовь к Алёше, а Кэп еще не знает, что нехотя, походя, свёл с ума случайно встреченного гея…
Кэп смотрел на это фото и… злился. Нет, даже серьезней: он был в дикой ярости! Это же подло! Приманить, приучить, заставить привыкнуть к себе, сто раз простить, уверить, что любовь будет вечной и – предать. Уйти и не вернуться. Исчезнуть с радаров, не брать телефон, зачеркнуть всё, что было… А как же «мы в ответе за тех, кого приручили»? Как же – сострадание? Как совесть, в конце-то концов!?
Кэп крепко сжимал кулаки. Хотелось выть от злости. Все эти мелочи – сифонящий из-под балконной двери холод, ноющий сустав, с детства ненавидимые щи, чужие лица на Тёмкиных фотографиях, вчерашний звонок матери: «приедь, сынок, на Новый Год! …Для туалета я тебе ведро поставлю» - всё ловко подходило одно к одному, сплетаясь в общую картину мира: жестокую, нечестную и злую.
* * *
На следующий день Кэп с работы отпросился «в поликлинику». И поехал к врачу. Угадайте, к какому!?
В регистратуре подтвердили: Горобченко принимает до шести. В половине шестого Кэп уже ждал на противоположной стороне неширокой улочки. У больничного крыльца теснились коляски и санки. Мамы выносили малышей. Три пацана постарше копали сугробы пластиковыми лопатками. Остановились трепаться две бабки. Кэп закурил.
Нет, он приехал не извиняться. Он приехал требовать того, на что имел права. Тёма сам надел кольцо: «не сниму до самой смерти». Если это правда, то – где ты теперь мотаешься? Если - ложь, то открыто скажи: «Я – подлая сволочь. Я – лгал».
«Тебе не надоело шляться, дрянь?» – шептал Кэп сердито. – «А ну - быстро домой! Чтоб впереди меня бегом бежал! Тогда не буду бить».
Он не допускал мысли, что Тёма ослушается. Он не мог больше ждать, он должен был сегодня же забрать то, что принадлежит ему.
Народу из дверей поликлиники выходило всё меньше. Кэп прикурил вторую сигарету. В предвкушении встречи настроение улучшилось. Он поморщился лишь, когда подъехал и, закрыв обзор, остановился рядом джип – такой, какие снимают в сериалах про миллионеров и бандитов. Пришлось на коляске отъехать на пять метров вправо, чтоб снова видеть крыльцо. Наконец, появился Артем. Сердце Кэпа сладко стукнуло, он невольно залюбовался: Тёмке очень шли короткое пальто и ушанка.
«Я не буду тебя бить!» - прошептал он, уже улыбаясь. – «Как я соскучился!» - добавил то ли в обращении к Рыжему, то ли только для себя.
Артём сбежал со ступенек. Кэп улыбался от уха до уха. Но то, что случилось через секунду, было нокаутом, нежданным ударом под дых. Мужик в джипе коротко тронул клаксон. Артём привычно, будто в тысячный раз, подошел, потянул пассажирскую дверь. Растерявшийся Кэп смотрел через стекло, как он поднимает с сиденья огромный букет роз и что-то говорит водителю. Тот ответил. И улыбка – родная, Тёмкина несмелая и робкая улыбка – осветила кабину. Джип медленно тронулся… Кэп забыл, как дышать. Машина набрала скорость. И, перед тем, как она скрылась, на повороте, на секунду снова стало видно Артёма с большим букетом в руках.
Кэп не помнил, как добрался до дома. Сразу включил комп и зашел на «Амбразуру», дождался появления Мадьяра, написал с нового ника:
«Иван, это – «Злой и сильный». Разбань меня, пожалуйста. Надо поговорить».
«Ты меня достал», - ответил Мадьяр. – «Ну, разбанил. И - что?»
Уже со своего аккаунта Кэп напечатал:
«Что за пидор возит Тёму на джипе?» - и лишь в последний миг одумался, заменил слово «пидор» на «хрен».
«Крутой хрен», - ответил Мадьяр. – «Круче только яйца. Полистай городские новости на сайтах – он там часто мелькает».
«Тёма нашел спонсора?» - съязвил Кэп.
«Почему «спонсора»? Просто – Человека. Который любит его. Который его ни разу не ударил. Который забирает его с работы, дарит розы и пригласил в Нью-Йорк на Новый Год».
Чтоб ничего не писать про Нью-Йорк, Кэп напечатал:
«Тёма любит розы?»
«Да», - просто ответил Мадьяр. – «А ты что ему дарил?»
«Ничего», - даже в напечатанной фразе видна была растерянность.
«Ты – свинский жлоб».
Отвечать Кэп больше не смог. Одна фраза добила, уничтожила его:
«Тёма любит розы».
Он прокручивал в памяти начало их отношений и думал: с чего он вообще взял, что Рыжему нужна грубость, «сильная рука», насмешки? Он вспомнил, как ехидно тыкал Тёму носом в его любовь, как глупого щенка тычут в сделанную им лужу. Он стремился высмеять его, задеть побольнее. А Тёма – любит розы. Улыбается, когда ему дарят цветы. Читает на память стихи о любви. Он – романтичный, нежный, хрупкий. Но Кэп с самой первой секунды причинял ему боль. И отчего-то решил, что Тёмка любит боль. А он просто любил его, Кэпа. Защищался от него, как мог. «Лёшка, не бей! Я ничего не сделал!» - отчаянный крик и поднятые над головой для защиты от удара руки. «Я – хирург, и всё, что касается боли, для меня – мимо секса». Каким нужно было быть глухим, слепым, бездушным, чтобы не слышать и не понимать этих слов?!
Зато теперь Судьба смягчилась к Тёмке, завалила подарками: заботливый любовник, роскошные букеты, Новый Год в Нью-Йорке…
- Что ж, Рыжик, будь счастлив! – сказал Кэп негромко.
Он выключил ноут, оделся, покатил в магазин и, объехав все полки, выставил на транспортер у кассы шесть бутылок водки.
* * *
Всё же был у Лёхи Шумилина Ангел-Хранитель! В сложные, злые минуты спускался откуда-то со звездной вышины и укрывал своими сильными крылами. Тогда, на Кавказе, в день взрыва. Летом, когда Лёха в петлю лез от сумасшедшей боли. Сейчас, когда решил упиться и не жить.
Пил Кэп три дня. Спасибо, в самое первое утро хватило мозгов позвонить на работу и соврать, что - болен. Похмельно-хриплый голос сошел за простуженный. А потом Кэп выключил мобильник и залился водярой по самые брови. Медленно текли воспоминания: как Рыжий пришел сюда, на эту кухню, с бутылкой и батоном колбасы, как в любви признался с бухты-барахты, как отдался в первый раз – безмолвно и кротко. Кэп гладил пальцами открытые на экране компьютера Тёмкины фотки. Мысль возвращалась к недавнему: вот Артём сбегает по ступеням больницы, улыбаясь чужому мужчине, вот берет в руки букет, вот привычным жестом захлопывает за собой тяжелую дверь джипа…. Боль теснила дыхание, и Кэп начинал хлебать сорокоградусную из горла, пока не наступал тупой, безразличный покой... На третий вечер он пытался просечь пьяными мозгами: пора ли ехать в магазин «за ещём», или водки хватит до утра? - когда зазвонил городской телефон. Он нетрезво откликнулся:
- Н-н-н-дааа?
И энергичный Ильяс выдал заготовленную фразу:
- Лёх, как дела? Гостей принимаешь? – потом среагировал на Лёхино мычание и запнулся: - …Ты пьян?
- Неее, - попытался отбрехаться Кэп. – Устал просто. Сплю.
Но ложь была слишком очевидна. Голос Ильяса заледенел:
- Виталик приехал. К тебе собирается… Примешь?
- Чалый? – выдохнул Кэп. – Конечно. Жду!
Это Виталик Причалов, для друзей – «Чалый», вдвоем с Ильясом вытащил из-под обстрела Кэпа, когда ему оторвало ноги. Дружба их прошла крещение огнем и кровью и осталась уже, наверно, на всю жизнь. Ильяс в гости к Чалому в Москву ездил каждый год: один или с Файкой. И Чалый при случае заруливал в Брянск к боевым товарищам.
Кэп в ожидании гостя постарался привести себя в норму: достал банку огурцов, выпил, сколько смог, рассола, сунул голову под холодный кран, но протрезвелось несильно. Дверь Виталику он открыл с мокрой шевелюрой и мутными глазами.
- …Твою дивизию! Ты – пьешь? – Чалый встал в дверях, как вкопанный. – А Ильяс говорил: завязал.
- С пьяными не общаешься? – огрызнулся Кэп. – …«Даже чаю не попьете?»
Чалый огорченно дернул плечом, прошел в квартиру, протянул для пожатия руку:
- Ну – здравствуй, приятель!
- Водку будешь? – голос Кэпа был виноватым.
- Чаю сделай. …Живешь-то - один?
- Один. Кому безногий нужен? – хмыкнул Кэп.
Он поставил чайник, порылся по шкафам. Нашлось кое-что: конфеты, которые покупал для Татьяны, миндальные орешки в карамели – еще от Рыжего остались. Хлеба не было. Достал из холодильника Танькину кастрюлю щей, открыл крышку, поморщился и сунул обратно на полку.
- Ты к нам на Новый Год?
- Нет, я - по делу, - Чалому трудно было скрыть, как он расстроен. – К тебе. А ты – пьешь.
- Ко мне? – покосился на него Кэп. – Ну, выкладывай!
- Вот! – Виталик вынул из пакета и плюхнул на стол толстую пачку купюр.
- Что это? – опешил Кэп.
- Сто семьдесят тысяч. Тебе на протезы. Ребята собрали в Москве. Без отдачи.
Кэпа словно к месту пригвоздило. Чайник кипел на плите, звенькая крышкой. Виталик брезгливо перекладывал в раковину грязную посуду со стола. А Кэп смотрел на деньги, и у него дрожали руки.
- Вы с ума сошли?
- Дали, кто сколько смог. Кто – пятьсот рублей, кто – штуку. Один бизнесмен двадцатку доложил. Он сам воевал в девяносто шестом, ранен был, лечился, в теме…
- Я не возьму! – Кэп обреченно опустил взгляд. – Не надо.
- Если боишься пропить – не бери! – Чалый посмотрел пронзительно и прямо.
- Не боюсь. Просто… как я им всем?… Мне же нечего дать.
- Никто от тебя ничего не попросит. Это Совет ветеранов собрал. Ты не один такой. Мы многим помогаем.
- А почему – сто семьдесят?
- Мало?... У нас есть, кто в медицине разбирается. Сказали – хватит на неплохие протезы. Вот – телефон, куда звонить, - Чалый вынул из кармана и положил сверху на деньги визитку медцентра.
Кэп закусил губу. «Неплохие протезы» - неплохо, конечно. Но как он мечтал о тех, которые уже примерил!... Почти живые, послушные, чуть пружинящие на каждом шаге «ноги». Он с десятого шага их уже сам передвигал! А потренироваться, и станет – нормальным. Как все! Нетрезво путаясь в цифрах, он взялся считать: здесь - сто семьдесят, еще двадцать две – в ящике стола, пятнашку дадут на зарплату, по пять штук можно у Ильяса и Серого перехватить на месяц-другой. Мать порывалась отдать свои «смертные»: полтинник, наверно. Ей нужно будет раньше всех вернуть. Если всё сложить, то сколько не хватает? Шестьдесят или семьдесят? Можно взять кредит. У него же ж – зарплата!
- Чего ты? – Чалый заметил его замешательство.
– Мне уже подбирали протезы… Считаю: осилю их или нет? Ты, Виталь, не думай, я не пью! – он поднял на Виталика молящий взгляд. – Это – так, просто срыв. Хочешь, деньги Ильясу оставь. Он заплатит, когда станет ясно – куда…
Чалый кивнул. Сам выключил чайник.
- Кефир - есть? Рассол? Приведи себя в нормальный вид! Что, как забулдыга!?
Чалый сам сходил в магазин и аптеку. Принес квашеной капусты, всяких «алка-зельцеров» и «антипохмелинов». Кэп отпивался растворенной содой и шипучими таблетками. Виталик гонял чаи со сластями и трепался о своей новой подружке. Ближе к полуночи Кэп стал боль-мень похож на человека…
- Ночевать оставишь? – спросил Чалый, отодвигая, наконец, пустую чашку.
- Конечно! Без вопросов! - кивнул Кэп.
Он поменял наволочку на подушке, на которой четыре дня назад спала Таня. Достал покрывало из шкафа. Они завалились, каждый на свою половину широкого Кэпова дивана, и задрыхли. Кэп только утром сообразил, что, если считать себя пидором, то с парнем в одну постель ложиться было нельзя! Но стокилограммовый самбист Виталик с волосатой грудью и могучими руками, исколотыми «десантскими» татуировками, не вштыривал его ни в каком направлении. Кэп подумал, что даже если б он проснулся со стояком (чего, к слову сказать, и не случилось после многодневной пьянки), то ни фига не смутился бы и на Виталиков счет реакции своего организма никак не списал.
Утро был морозным. Они курили на кухне, и в открытую форточку густыми клубами падал холодный уличный воздух.
- Ильяс зовет на дачу, в баньку. …Ты поедешь? – спросил Чалый.
- Нет, - мотнул головой Кэп. – Куда!? Мне пить сейчас совсем нельзя. И мне еще больничный надо где-то брать… Блин, как хорошо, что ты вчера приехал!
- Ты иди в клинику, где будешь делать протезы. Если ты такую прорву денег им отдашь, уж пусть они как-то с больничным помогут…
Кэп кивнул. А Виталик, делая уже последний глоток кофе, небрежно выронил:
- Ильяс сказал: ты с докторшей живешь, с хирургом. Оттого и звонить взялся, прежде чем я к тебе поехал. Говорит, мол, у людей «медовый месяц», а ты приедешь и их из постели шуганешь…
- Что?... – Кэп поперхнулся сигаретой. – С какой «докторшей»? А имя – не сказал?
Не только лицо его залилось жаркой краской. Шея, уши, даже, наверно, кожа головы под волосами стали пунцовыми.
- А что с именем? Нерусская она? – спросил Виталька без задней мысли. – Лёх, что: тебе - плохо?!
- Это от вчерашней пьянки… Душно дышать. Балкон открой! – сдавленно выговорил Кэп и, только выпив стакан холодной воды, взял себя в руки. – Чёртова водка!... А докторша – не, это – мимо. Кассирша из нашего магаза, Таня, - он порылся в телефоне и протянул Чалому Танину фотку. – Что старая – знаю, молчи!
Чалый посмотрел фотографию, кивнул утвердительно:
- Нормальная тёлка. Что там: «старая» - «нестарая». Тебе же ее не варить!
Едва закрыв за Виталиком дверь, Кэп отчаянным жестом обхватил себя руками. Ильяс – знает! Господи, какой позор! Кто бы представил, сколько силы воли потребовалось Кэпу, чтоб не припасть снова к бутылке! Он метался на своем кресле по квартире. Брался то за посуду, то за комп, ничем не мог себя занять. Ильяс – знает. И знает, судя по всему, Серёга. Откуда? Кто им сказал? И почему они не проронили ни звука? В башке медленно прояснялось. Зачем Ильяс вчера прикрывал его перед Чалым? Позвонил предупредить: «гостей, мол, примешь!?» Сто раз ведь Чалый приезжал безо всяких звонков! Выходит, друг не отвернулся от него. Общался, помогал, за руку здоровался при встрече.
Кэп сидел на кухне, опустив голову на руки. Первая паника сошла. И теперь получалось думать здраво. Значит, друзья – знали и - остались друзьями. Это была горькая, поздняя правда. Правда, которой не было б цены всего месяц назад!
* * *
Всё пошло гладко. В клинике на Бежицкой Кэп нашел кабинет, в который водил его Рыжий, и доктора – Нину Сергеевну. Сказал, что готов сделать заказ. Врачиха оживилась, отыскала в шкафу папку с Кэповой фамилией, позвонила в Москву. Еще раз ощупала его колени, распечатала текст договора на семи страницах.
- Сейчас у фирмы-производителя – акция. Если оплатите счет до Нового Года, то вас бесплатно пригласят на пять дней в реабилитационный центр. Там - специальные тренажеры, там вас научат ходить…
Кэп двигался вперед напористо, как танк. Узнал у начальства, сколько денег получит в зарплату. Позвонил матери, Ильясу и Серому. Обратился в три разных банка за кредитом: все три отказали. Тогда он поехал в Совет Ветеранов, отсидел очередь к кабинету Чегодаева.
- Марат Альбертович, подпишитесь за меня поручителем на кредит. Мне на протезы шестидесяти тысяч не хватает. Я сам всё выплачу. Честно!
Марат посмотрел в его глаза и уважительно кивнул:
- Я тебе – верю!
Нужная сумма была собрана, счет - оплачен. Кэп договорился в магазине, что отработает подряд все полупраздничные дни - за пять отгулов. И в новогоднюю ночь на шумной вечеринке у Ильяса, весело блестя глазами, тянулся шампанским к бокалам друзей: «За Новый год! За новые протезы!»
Домой от Ильяса он прикатил первого января к вечеру. Настроение было светлым. Он решил «постучаться» к Артёму «вконтакт»: поздравить с праздником, пожелать счастья и похвастать будущими протезами… А на странице у Тёмы пестрели свежие фотки. Бродвей. Возбужденная и многоликая толпа. Светящийся хрустальный шар над площадью Таймс-сквер. Пышный салют и лазерное шоу. Ресторан, судя по виду за окнами, был на высоченном этаже. Артём в новом, незнакомом Кэпу джемпере, с узким бокалом в руках, смотрел на фотографа и улыбался. Кэп погас. Вся его радость поблекла. Он раскрыл на весь экран Тёмин портрет. Вглядывался в его глаза. Над бровью заломилась незнакомая морщинка. Раньше ее не было. Может, Рыжему не так уж весело там, в дорогом ресторане с чужим человеком? …Ладно, калека, мечтай! Кэп закрыл страницу, не решившись написать ни слова.
Вечер был бесконечен. Телевизор тужился весельем. Во дворе палили петарды и вздорили пьяные. Кэп набрал Таню:
- Танюшка, с Новым Счастьем! В гости придёшь?
В трубке гомонили чьи-то разбитные голоса. Таня весело ответила:
- Ладушки! Завтра, окей?
От этих «ладушек» и от «окея» настроение стало еще гаже. Кэп зашел на «Амбразуру» и написал вечно маячившему там Мадьяру:
«Иван, встреться со мной. Мне - очень нужно!»
«Ты меня клеишь?» - уточнил Мадьяр.
«Нет. Хочу поговорить о Тёме».
«Тёма в Штатах».
«Я в курсе».
То ли Мадьяр заинтересовался, откуда Кэп «в курсе», то ли залюбопытствовал увидеть «обалденного натурала», но - согласился:
«Я только что с пати вернулся и никуда не поеду. Если хочешь, то сам приезжай» - и дал адрес.
Автобусов в честь праздника не было. Кэп долго добирался по скользким, плохо чищеным тротуарам. Ванькин дом оказался хрущевкой. Попасть на коляске на третий этаж было – без шансов. Кэп позвонил в домофон:
- Вань, это Алексей. Я в квартиру не пойду. Спустись, пожалуйста.
- Боишься, соблазню? – фыркнул Мадьяр. – …Ладно, жди, сейчас оденусь…
Он появился через пять минут. Не обратив внимания на инвалидную коляску, прошел на тротуар, закрутил головой по сторонам.
- Ну, кого еще ищешь? – повысил Кэп голос. – Я - здесь.
Мадьяр обернулся, посмотрел на Кэпа отстраненно и вежливо. Потом на его лицо хлынуло смятение:
- Ты – Алексей?! – не сказал, а словно выдохнул он. – Ты – без ног!?
- Да, - ответил Кэп. – А ты – догадлив, как я вижу. А Артём тебе не говорил?
Иван покачал головой, то ли отвечая на Кэпов вопрос, то ли не решаясь поверить в то, что увидел.
- Бедный Тёма! Ведь это, выходит, ты ему руки ломал в День десантника? Вот почему он не признавался, где тебя встретил, - он достал сигареты и золоченую зажигалку, закурил, не предлагая пачку Кэпу: – И о чем ты хотел говорить?
- Мне надо с ним встретиться, но он не берет телефон. А мне нужна его помощь. По делу.
- Оставь его в покое, а? – попросил Мадьяр не зло, а устало. – Ты и так ему всю жизнь перекроил. Он только-только начал снова улыбаться.
- Со «спонсором»? В новых шмотках? В дальних странах? – бросил Кэп сердито.
- Причем здесь шмотки? Разве в шмотках счастье?! Его сейчас любят. А не мучат и не бьют.
- И я - не бил, - в голосе Кэпа был вызов.
- Ты – сволочь! – вскинулся Мадьяр.
- Правда, не бил, - сказал Кэп тише и примиряюще. – Вышло один только раз. И он сразу ушел.
- Я тебе не верю! – сказал Мадьяр.
Накал их разговора снизился. Они говорили негромко, как два старых приятеля.
- Я приревновал после этого вашего банкета.
- А что - банкет? – не понял Мадьяр. – Официальное мероприятие. Мэрия! Любому нормальному ясно, что там адюльтера было не замутить. И ушел Тёма рано.
- «Нормальному» - ясно. А я – безногий ревнивый дебил, - горько сказал Кэп. – Помоги мне, Вань. Пожалуйста! Мне, правда, надо.
- Знаешь, - Ванька затушил и бросил сигарету. – Он у меня жил три недели. И однажды ночью я вышел на кухню, а он сидит перед ноутом и дозировку снотворного высчитывает. Он - врач, он бы рецепт сам себе выписал, и – не спасли. Но я – просёк, сказал, что если он с собой покончит, я тебя найду, все связи подниму, лягу под кого угодно, но тебя - посажу за доведение до самоубийства. Он стал орать, чтоб я не смел, и что тебе «нельзя в тюрьму». …Вот, значит, почему,… - он кивнул на Кэпову коляску. – А я сказал, что если он не хочет, чтоб ты сел, он должен жить. Ну и он взялся жить. И теперь у него только-только это стало получаться. Не береди его, а?
Кэп долго молчал, глядя в землю. Потом оттолкнулся от низкого заборчика, выкатил на тротуар, покосился на Мадьяра вполоборота:
- Ладно. Я понял. Живите. Управлюсь без рыжих! – и покатил из двора.
- Тебе, может, помощь какая нужна? Алексей! – спохватившись, окликнул его Ванька.
Но Кэп даже не обернулся.