Для чего нужен паспорт – все знают, пояснять не буду, теперь без него даже на поезде не уедешь. Паспорт терять нехорошо, это знает всякий человек в нашем нелюбезном отечестве. И Милка с Мишкой знают это хорошо.
Как-то осенней ночью Милка с Мишкой гуляли по лесу. Зачем Милка с Мишкой ночью гуляли по лесу – все знают, пояснять не буду. Ну ладно, им просто некуда было вписаться на ночлег. Они долго бродили по глухим дорожкам. Ночь была сухая и тихая, листья устилали землю, Луна проглядывала сквозь полуголые ветки. Такой романтический антураж плюс беседы о возвышенном настраивали на сексуальный лад. Тем более, лес был безмятежно пуст, мир принадлежал им, Милка принадлежала Мишке, а Мишка – Милке. Между ними – миром, Милкой и Мишкой – была полная гармония. На всякий случай сошли с тропинки и углубились в чащу. Там Милка легла на мишкину куртку и стала переживать life-time experience. Это было здорово! Такого с ней еще не случалось, особенно ночью и осенью. Мишка был очень мил.
Очень долго лежать и, тем более, спать на земле все-таки было холодно.И от осени не спрятаться, не скрыться. Пошли дальше бродить. Бродили, бродили, вышли на окраину города, покемарили на скамеечке, дождались троллейбуса и поехали по своим домам. У Милки была тогда своя жизнь, у Мишки – своя, непересекавшиеся.
Вдруг днем звонит Мишка и шепчет в трубку взволнованно:
- Я паспорт потерял.
- Где?
- Там.
- Приезжай. Будем искать.
Это надо было видеть! Как два следопыта три дня ползают по лесу в поисках заветной полянки с примятыми листьями и обломанными ветками, матерятся (Мишка), плачут (Милка), ржут (оба), целуются (утешая) и снова ползают и ищут. Деревья укоризненно качали головой, небо грозило дождем, листья зловеще шуршали.
Мишка нервничал не просто так, паспорт нужен был ему до зарезу, именно теперь, именно сейчас. Он собирался лететь за границу, на полгода, да еще куда – в Италию, заветная мечта с детства, чудом получил приглашение, чудом – визу, лететь через неделю, мог бы быть life-time experience, но вот, не судьба. Зато будет что вспомнить.
Самое смешное, что к концу третьего дня, уже в сумерках, они нашли и заветную полянку, и паспорт – припорошенный последними листьями той эпохи. Лес-то уже почти облетел. Поорали, поплясали, хотели было тут же отметить дикое везение бурным соитием, но решили, что от добра добра не ищут, и просто устроили себе пир в маленьком кабачке на окраине большого города. Прощаясь, Мишка подарил Милке сувенирчик – как бы стодолларовую купюру, но номиналом в шестьдесят девять и красивой картинкой. Милка умилилась и обещала не расставаться – вложила в паспорт, конечно, а паспорт всегда с собой, отныне и присно.
В общем, Мишка благополучно улетел в Италию, наказав ждать. Милка же решила ждать не сложа руки, а деятельно, то есть за полгода вынужденного бездействия решительно решить все дела. Гулять по ночам по лесу, конечно, очень романтично, но, во-первых, иногда случаются зима и мороз, а, во-вторых, от такой романтики теряются паспорта. Конечно, как говорил Мишка, бомба два раза в одну воронку не падает, но все же надо искать крышу над головой. Как важен квартирный вопрос в нашем отечестве, все знают, пояснять не буду. Милка поменяла работу, нырнув с бюджетного берега в мутные коммерческие структуры, под эту лямку взяла кредит в банке и набрала других всяких разных долгов, съехала с родительской хрущевки в прабабушкину комнату в коммуналке на Петроградке и, наконец, затеяла с помощью подружкиной подружки-риэлторши обмен с доплатой, в результате чего ей начала уже отходить отдельная двушка в Купчине. Милка летала как на крыльях, потому что двушка была не так далеко от метро, ремонта требовала мелкого, и Милка очень надеялась к Мишкиному приезду все подготовить и успеть. Последние согласования обмена подходили к концу и подписание сделки должно было состояться в пятницу, когда в понедельник утром Милка ехала в метро на свою коммерческую работу. Ехать было долго, вагон забит под завязку. Милка висела на поручне, но тут повезло, какая-то дама выходила на Техноложке, и Милка благодарно плюхнулась на теплое место. Ехать было еще пять остановок. Обычно в такой ситуации, чтобы не разглядывать пассажиров, Милка решала судоку. Она полезла за судоку в сумку, лежавшую у нее на коленях, порылась там как следует, но судоку не было. Зато Милка нащупала паспорт. И вытащила его на свет божий.
Бедная сентиментальная Милка! Она краем глаза глянула на свою шестидесятидевятидолларовую купюру, вздохнула, сунула паспорт обратно, закрыла сумку и мечтательно закрыла глаза. Какое, к черту, судоку!
Лишь придя на работу, Милка обнаружила, что сумка разрезана и паспорт исчез.
Все многоходовые комбинации подружкиной подружки, а вместе с ними и милкины надежды на скорое семейное счастье грозили рухнуть. Ждать две недели, пока будет готов новый паспорт? Невозможно, потому что другие покупатели на хвосте, как сказала подружкина подружка, враг не дремлет и прочая и прочая. И все документы, что ли, переделывать?
И вот Милка ревет и не знает, что делать. Родители пилят: «Разиня! Иди в милицию!». Подружки в один голос: «Сама дура!». Риэлторша звонит каждый час и ругается. А директор той коммерческой структуры, куда Милка зав. торговым залом устроилась, говорит: «Не надо в милицию. Всегда успеешь в милицию. Подожди пару дней, джан!».
Проходит вторник, проходит среда, риэлторша уже не звонит, проходит еще одна ночь и утро четверга. В четверг вечером Милка приходит с работы. Матушка протягивает ей телефонную трубку и говорит, поджав губки:
- Вот, тебя! Весь день звонит какой-то хмырь.
Милка:
- Алло?
- Людмила Сергеевна?
- Я.
- Вы паспорт не теряли?
…
Милка забирает свой паспорт у молоденького милиционера на станции метро «Фрунзенская», где она никогда прежде не бывала. Милиционер улыбается:
- Старые щипачи – они такие. Благородные. Деньги берут, а документы подбрасывают. Иногда. Денег-то много было?
- Да нет… Одна бумажка…
- Ну, это ничего. Гуляйте, Людмила Сергеевна!
…
Милка растерянно стоит на эскалаторе и перелистывает свой паспорт. На что она надеется?
О, сувениры, сувениры!!!!! Ну, хотя бы двушка в Купчине – твоя, Милка. И на том спасибо.
А Мишка в Неаполе грелся между тем под мартовским солнышком юга. Вот уж кто гулял, так гулял. Его зарубежный контракт подходил к концу, работа была почти закончена, уезжать в промозглый Питер не хотелось, если бы не Милка – к Милке хотелось. Мишка мечтал вывезти Милку в Италию, «сюда». Это была его любимая мечта, поселиться с Милкой в Италии, в маленьком домике у моря. Ему рисовались пейзажи, которые будет рисовать Милка, и лезли в голову строчки стихов, которые будет сочинять он. Он давно уже не видел Милку, но видел вокруг много итальянских женщин, и днем Милка являлась ему в воображении итальянской женщиной – смуглой, в шляпе, на каблуках.
В свой последний выходной Мишка купил с утра трехлитровую бутыль кьянти, хлеба и сыра, приехал не торопясь на вокзал, при этом чудом успев на поезд, и поехал к морю. Ему хотелось поваляться у моря весь день, а в городе этого не сделаешь. Он ехал в Лукрино, где побывал уже пару недель назад с компанией. Но тогда дул холодный ветер, и они не любовались морем, а грелись в баре, и компания была слишком обязывающей. Теперь Мишке хотелось съездить туда самому, тем более, погода наладилась.
В поезде Мишка задремал, ему снились обычные сны с Милкой, и в этих снах Милка была не знойной итальянкой, а самой собой – русопятенькой и зеленоглазой. Мишка затосковал по Милке и проснулся от шума.
В вагон ввалился целый табор итальянских цыганок – может быть, это были румынские или какие-нибудь балканские цыганки, неизвестно – но говорили, вернее, галдели они на итальянском, и были точь-в-точь похожи на наших русских цыганок, галдящих где-нибудь на Дворцовом мосту и не дающих проходу гостям и жителям города на Неве. Они набросились на Мишку и стали ему песни петь и гадать на судьбу, и угадывать, откуда он, такой сокол ясный (или как это по-итальянски), и сулить красивую молодую жену, пятерых румяных детей и виллу на берегу синего моря. А с такими артистками профессиональными ухо держи востро – все знают, пояснять не буду.
И вот, совершенно обалдевший, стоит Мишка на станции Лукрино, в руках – пакет с бутылью кьянти, хлебом и сыром, в карманах пусто, цыганки дальше покатили, паспорта нет.
Нет, теперь Мишка не матерился. Чего тут материться? Все уже произошло. Он – жив, здоров, сыт и пьян (будет, во всяком случае, через пару часов), он – в Италии, на море, без сопровождающей толпы и под ласковым бризом. Он – один, один-одинешенек, один как перст – с ним только солнце, ветер и вода. И это прекрасно.
Мишка сидел на берегу, напивался и смотрел на море. Ветер трепал его смоляные кудри, и он чувствовал себя итальяно веро. Море грохотало так громко, что он горланил итальянские песни и сам себя не слышал. А когда засыпал, ему снилась Милка, и это было уже слишком хорошо. Он провел там весь день и видел закат. Он потом рассказывал об этом закате и, даже рассказывая о нем, плакал. А вот о том, как добирался назад до Неаполя и объяснял местным стражам порядка, кто он и как докатился до жизни такой, помнил смутно и рассказывал, не вдаваясь в детали.
Консульство справку выдало, итальянцы посадили в самолет и отправили – мало ли вас таких, обобранных.
Ну а потом Мишка встретился с Милкой. Он расцеловал свою ненаглядную, оплатил ее долги итальянской зарплатой, и они жили долго и счастливо в купчинской двушке, мечтая, мечтая и не переставая мечтать.