За несколько лет до предстоящей Олимпиады я строил дом в Красной Поляне. На участке, выходящем фасадом на основную магистраль поселка, уже высилась бетонная коробка, по макушку закрытая строительными лесами. В один из дней возле дома притормозила легковушка, из которой вышли двое, судя по костюмам и папкам, представители администрации. Подошли ко мне, представились сотрудниками архитектурного департамента, рассказали о решении городской администрации придать единый архитектурный стиль всем объектам на территории будущих Игр и вручили несколько соответствующих распоряжений.
Тут я на минуту отвлекусь, поскольку тема единого архитектурного стиля всегда меня особенно интересовала. Именно через архитектурные иероглифы можно расшифровать историю народа, в которой переплавились технологии строительства и нравственные императивы, способы производства строительных материалов и хозяйственный уклад.
Российская архитектурная история в своем массовом варианте однозначно свидетельствует о жесткой централизации общественной жизни, при которой основная доля населения для личных нужд использовала минимум ресурсов. Самые долговечные здания и сооружения построены, как известно, из камня, а саманным мазанкам, крытым камышом хаткам и деревянным домикам уготован недолгий век. Наше общество однозначно делало выбор в пользу Власти и Веры, не поощряя массовые выбросы индивидуализма, чьи редкие архитектурные следы только подчеркивают правило. Сохранились православные храмы, построенные на совесть, будто их создатели предчувствовали грядущие испытания. В крупных городах сохранились исторические архитектурные ансамбли административных зданий в окружении училищ, больниц, библиотек и памятных арок. Массовых застроек старинных жилищ граждан, да еще удовлетворяющих минимальным эстетическим критериям, почти нет.
В этой связи я понимал трудности местной администрации по приданию единого архитектурного стиля этому разномастному скопищу строений, состоявшему из:
- убогих турлучных, шилеванных деревом старых развалюх;
- новых коттеджей в розовой штукатурке под металлочерепицей всех возможных цветов, уместных разве что на побережье;
- бревенчатых срубов в русском северном стиле;
- горских домов-крепостей с окнами-бойницами, облицованных до крыши диким камнем;
- новоделов в альпийском стиле.
Прибывшие попросили меня принести проект здания, спросив попутно, кто архитектор проекта. Я ответил:
- Красовский Юрий Францевич.
- Тогда ничего нести не надо. У нас мало времени, а еще много чего есть проверять. Дома, строящиеся по проектам Красовского, в проверках не нуждаются – это эталоны стиля, который желательно придать Поляне.
Попрощавшись, они быстро уехали, а я стоял как завороженный. Сейчас на моих глазах в этом самом месте замкнулся круг судьбы хорошо знакомого мне человека, за профессиональной карьерой которого я с интересом наблюдал последние двадцать лет.
Первый дом.
Впервые я увидел дом, спроектированный Юрием Францевичем, в начале 90-х, когда нас пригласил к себе в гости Петр Федин. Дом стоял еще без внешней отделки, но большое семейство Фединых уже освоило его внутреннее пространство. Именно пространство, а не площадь, поскольку отсутствие сплошных межэтажных перекрытий, широкая внутренняя лестница с большой поворотной площадкой, с которой открывался вид сверху на нижние помещения, создавали ощущение объема. Лестница, полы и двери были изготовлены из местного дуба и бука, покрыты матовым лаком, подчеркивающим натуральную структуру. Все это создавало атмосферу тепла и домашнего уюта. Для меня, в то время жившего в обычной городской «трешке», в блочном доме, с крашенными масляной краской фанерными дверьми и линолеумом на полу, это было откровением. Позже я узнал историю появления этого первого в Поляне дома со столь необычной тогда архитектурой.
Самым сложным в строительстве этого дома было получить согласование проекта в городской архитектуре. Существовавшие на тот момент строительные нормы и правила жестко ограничивали застройщика и по высоте, и по этажности, и по соотношению общей и полезной площади, и по инженерному обеспечению, и по множеству других параметров. Социалистическая доктрина предполагала жесткий контроль над расходованием ресурсов, направляемых на потребительский рынок, поэтому приобрести необходимые строительные материалы в магазинах было проблематично. Распределялись они в основном на большие домостроительные комбинаты, строившие по типовым минималистским проектам большие многоэтажные коробки. Все это было частью общей уравнительной парадигмы мобилизационного развития страны и имело свои минусы и свои плюсы.
В конце 80-х годов, в период горбачевской перестройки, общество начало решительно отказываться от подобных директивных схем. Но это в будущем, а пока Красовский и Федин никак не могли согласовать этот проект дома, нарушавший множество старых норм, которые, однако, формально еще никто не отменил и новые не утвердил. Единственным выходом было ехать в краевой центр, Краснодар, и там объяснять, показывать, доказывать и просить, чтобы дали разрешение. К поездке подготовились основательно – изготовили разборный макет будущего здания, включавший мельчайшие детали внутреннего интерьера. Этот уютный коттедж с малюсенькими цветными шкафчиками, кроватками, столиками и пр. вызвал восторг в краевом департаменте архитектуры, которым руководил тогда Мокроусов Анатолий Емельянович (человек, безусловно, выдающийся, заслуживающий отдельного рассказа, чьи глобальные проекты, уверен, еще будут востребованы). Необходимые разрешения и согласования были получены, и наши друзья приступили к строительству.
Конечно, проект получил одобрение, поскольку соответствовал не действующим правилам, а витающему в то время в нашем обществе ветру перемен, ожиданиям прекрасного преображения и в отношениях людей, и в окружающем пространстве.
Новое послевоенное поколение уже не считало мобилизационное состояние всего жизненного уклада необходимым. Богатство не входило в перечень основных ценностей, ограничиваясь понятием «достаток», однако границы этого достатка существенно расширились. Сравнение собственного уровня благосостояния с зарубежным вызывало чувство незаслуженной обиды и формировало комплекс неполноценности. Это стало очевидно по той атмосфере социального оптимизма, который, безусловно, сопутствовал первым годам горбачевской перестройки.
Однако сами по себе ожидания перемен не дают чиновнику права нарушать инструкции, установленные правила и принятые нормы. Тут в нашей традиции без таинства не обойтись (что обычно ставит в тупик иностранцев, не понимающих тонкий культурный контекст, играющий в России важнейшую роль противовеса железобетонным запретительным правилам). В наших любимых сказках эту роль часто исполняет мышь. Маленькое серое существо, живущее под полом, скрытно от посторонних глаз, но обладающее мистической силой вовремя разбить золотое яичко или вытащить из земли неподъемную репку. Может, кому-то нравится интерпретировать это как элемент некой чертовщинки, но мне ближе говорить о неком божественном таинстве, где в невидимом пространстве соприкасаются души.
В такие минуты мы не думаем, но ощущаем всем своим существом, как души соприкасаются, определяют родных и чужих, сравнивают эталоны добра и зла, красоты и уродства, а затем показывают друг другу свои сокровенные ценности - во что веришь, на что надеешься, чему служишь. И, если души приняли друг друга, то, как в сказке, рушатся каменные стены запретов, частоколы инструкций и топи согласовательных процедур. На самом деле каждый чиновник знает, как обойти запреты «в порядке эксперимента», решить вопросы «в порядке исключения» и не допустить нежелательное развитие событий «ввиду исключительной важности».
Некоторые подобные моменты нашей жизни мы запоминаем навсегда, часто они становятся вехами на нашем жизненном пути, определяя в конечном счете судьбу. Мне пришлось провести множество бесед с участниками проекта «Альпика-сервис», которые научили меня внимательно слушать собеседников, фиксируя именно эти эмоционально передаваемые моменты, так много говорящие о самом рассказчике. Например, Юрий Францевич в мельчайших деталях помнит, как ему при поступлении в архитектурный институт пришлось ехать из Душанбе в Ташкент для сдачи вступительного экзамена по рисунку.
Спешащий на лекцию преподаватель сунул Юре гипсовый бюст, карандаш и бумагу, запер одного в комнате со словами:
– Рисуй!
Когда он через пару часов вошел в комнату, первым вопросом было:
– Ты, что, никогда прежде не рисовал с натуры и нигде не учился?
- Нигде не учился, но всегда оформлял стенгазеты, и в школе, и в железнодорожном депо, где пришлось немного поработать.
Преподаватель еще некоторое время рассматривал лист ватмана, на котором рисунок гипсовой головы был расположен в левом верхнем углу и занимал от силы десятую часть площади, оставляя чистой большую часть листа. Покачал головой и сказал:
- Ты сдал экзамен.
Сегодня трудно сказать, что он разглядел в этом юноше – то ли талант рисовальщика, то ли оценил старательность, понимая, что школе неоткуда взяться. А может быть, почувствовал характер, рвущийся к прекрасному, но дающий место и другим взглядам, не стремящийся подавить собственным «я» все вокруг. Интересно, что подобные тесты сегодня широко распространены в разного рода «мастерских личностного роста». В них за ваши деньги «раскроют творческий потенциал вашей личности и обеспечат ее самореализацию». Там бы Юрию Францевичу быстро бы объяснили, указывая на лист с рисунком в углу, что он зажат, закомплексован и плохо использует предоставляющиеся возможности. Слава Богу, наш герой воспитывался в здоровой психологической обстановке рабочей семьи, в послевоенной мальчишеской среде улицы на окраине Душанбе, где не принято «высовываться», первому лезть с ложкой или ставить собственные капризы на первое место.
Конечно, скорее всего, преподаватель ни о чем таком и не думал, просто почувствовал симпатию к этому пареньку из провинции, еще не обученному ремеслу, но уже несущему внутренний нравственный код своей страны и своего народа. Народа, который не любит выскочек, ценит скромность, смеется над бахвальством и судит по делам.
В той истории с макетом важен также дружеский альянс с Петром Фединым, чьи пробивная способность и целеустремленность стали неотъемлемыми слагаемыми их совместного успеха. Люди, как известно, учатся на своих удачах, хотя других призывают учиться на чужих ошибках. Любой дрессировщик скажет вам, что добиться желаемого поведения можно разбавляя десять поощрений одним наказанием. Эта первая победа на много лет определила успешное сотрудничество этих двух людей, так дополняющих друг друга. Вообще, умение находить себе дополняющие фигуры сам Красовский считает своей сильной стороной. Именно это позволяет ему сосредотачиваться на творческих аспектах работы архитектора, без риска работать на полку и редко видеть воплощенные проекты.
Слагаемые стиля.
Длительный период моих занятий наукой сформировал привычку во всем докапываться до истины, раскладывая наблюдаемый предмет на составляющие, устанавливая закономерности и причинно-следственные связи. С годами пришло понимание, что это хорошо работает с объектами неживой природы, весьма проблематично с хозяйственными явлениями и совсем плохо с внутренним миром человека. Исследования последнего лучше всего удаются поэтам и святым отцам, которые оперируют категориями любви и веры. Однако эти категории – суть субъективные переживания, для регистрации которых не придумали приборов, пробирок для хранения и автоматов для штамповки. В этой связи надеюсь, что Юрий Францевич извинит мою попытку описания его альпийских проектов через препарирование их на составляющие. Просто автор не умеет по-другому подбирать слова.
Начну с уже упомянутой пространственной организации жилища, существенно отличающейся от привычного разбиения на этажи с последующей плоской планировкой. То, что делает Красовский, больше напоминает создание горного ландшафта, исходя из потребностей туристов. Зашел на несколько ступенек, оглянулся и увидел место, где только что находился, с другого угла зрения. Поднялся еще на промежуточную поворотную площадку – открылся вид на картины, висящие на противоположной стене. С высшей точки может открыться внутренняя вертикальная панорама на все центральные площадки дома, а немного спустившись, попадаешь на террасу с захватывающим дух горным пейзажем. Так и носишься по лестницам, поражаясь причудливой смене ракурсов, рождающей объемную гармонию мебели, светильников, ваз, камина, акварелей на стене и за окном.
Сам Красовский шутливо считает эту особенность своих планировок последствием многих лет работы архитектором интерьеров в Сочинском художественном комбинате. Архитектором он был там один, а художников-оформителей множество. Они писали картины, ковали решетки, лепили керамические панно, собирали мозаичные картины во все стены, создавали уникальные люстры и бра, изготавливали гипсовую лепнину и стеклянные витражи. И не дай Бог архитектору спланировать интерьер нового или реконструируемого санатория так, что им негде будет развернуться и блеснуть мастерством – разборок на собраниях и у начальства не избежать!
Шутка шуткой, а эта способность пространственного видения интерьера действительно могла развиться и окрепнуть из потребности использовать при его создании всю палитру художественного мастерства. В общем, Юрий Францевич продолжал оставлять место и для других на своем листе ватмана, что, безусловно, шло на пользу создаваемым объектам.
Кстати, горы, подсказавшие объемный подход к интерьерам, всегда занимали особое место в жизни Красовского. В их окружении он когда-то родился и бегал мальчишкой на окраине Душанбе, их он много лет трамбовал ботинками и лыжами в окрестностях Сочи, они свели его с многолетними партнерами, друзьями и коллегами, такими как: Олег Свердлов, Петр Федин, Юрий Шпалов. К ним поближе, в Красную Поляну, он переселился в зрелые годы, без сожаления оставив комфортабельную квартиру в Сочи.
Первое, что бросается в глаза приезжающему в Красную Поляну, – это необычная для равнины конструкция крыш. С большими свесами по краям, покоящимися на огромных деревянных балках, они всем своим видом напоминают о своей ответственной роли - держать фантастическую массу снега, обычную для этих мест. Держать так, чтобы сохранить тепло в доме, предохранить свободными входы и не позволить снежной массе лавиной сойти на голову, заставляя хозяев заниматься многочасовой расчисткой.
Юрий Францевич с первых же своих проектов стал выделять и подчеркивать эту важнейшую роль кровельного каркаса, оставляя видимыми части стропильной системы. В некоторых случаях он дополнительно облицовывал брус деревянной доской, добиваясь ощущения нереальной мощи конструкции, а в основу кровли ресторана «Сугроб-2», что на «Горной карусели», вообще заложил цельный ствол бука, срубленного здесь же. Поднимите глаза вверх, находясь в этом зале, и почувствуйте внутренний уют и необыкновенную гармонию этого здания, удобно распластавшегося вдоль горного склона.
Философы утверждают, что в молодости человек стремится к красоте, ставя на первое место свои эстетические предпочтения. В эти годы мы хотим любоваться формой и цветом, наслаждаться вкусом и переживать ощущения. Однако, взрослея, мы все более задумываемся об этической стороне жизни, стремясь к правде и справедливости. Мы хотим, чтобы этот мир был устроен «правильно», мы все пробуем на зуб, опасаясь подвоха, и стремимся, чтобы каждый «получил по заслугам». Когда я спрашивал Красовского, зачем он придает такой брутальный характер несущим и кровельным конструкциям, он отвечал, что это «справедливо». Пусть все видят, кто в доме хозяин, на ком все держится. С этой же целью он оставляет насколько возможно открытыми фрагменты каменной кладки стен, стараясь убрать привычные для равнинной архитектуры драпировки из оштукатуренного гипсокартона.
Горнолыжные деревни в Альпах я впервые увидел в конце 90-х годов, когда в Поляне уже были построены первые здания по проектам Юрия Францевича. Особый мой восторг вызвала тирольская традиция ажурной резьбы по дереву, украшавшая фронтоны зданий, декоративные ставни и балконные ограждения. Сказочное ощущение возникало в таких сравнительно недавно отстроенных городках, как, например, Ишгль в Австрии. Использование современных легких конструкций, внешне отделанных под массивную тяжесть, но ни на что не опирающихся, как бы парящих в воздухе, создавало иллюзию сказочных студийных декораций. Тем не менее, размеры окон и входных групп отдавали дань традиции бережного отношения к теплу, конкурирующему за размер со светом.
Это разительно отличалось от складывающегося архитектурного стиля в Красной Поляне. Огромные витражные окна, привычные разве что на первых этажах магазинов, захватывали все уровни, приглашая приезжих полюбоваться окрестными пейзажами. Красовский считает, что это прямое следствие традиций близкого черноморского побережья. Оправдывая такое свое авторское «энергорасточительство», Юрий Францевич утверждает (что, впрочем, так и есть), что и сама Поляна находится на высотных отметках существенно меньших, чем принятые в Альпах. Это делает зимние температуры относительно высокими, при одновременном отсутствии потребности в кондиционировании.
Безусловно, быстрое развитие в последние годы индустрии энергосберегающих стеклопакетов также способствует формированию витражного остекления как архитектурной традиции в Красной Поляне. Да и грех скрывать от глаз такой дивный природный ландшафт выпуклой плоскости, на которой стоит поселок, в обрамлении горной гряды Ачишхо с запада и неподражаемой Аибги с юго-востока.
В заключении этой главы об архитектурном стиле Красной Поляны и о его преданном творце Юрии Францевиче Красовском с удовлетворением могу констатировать, что, судя, по множеству сегодняшних новостроек, он закрепляется. Этому немало способствуют и принятые сочинской архитектурной администрацией требования к цвету и фактуре фасадных отделочных материалов. Предписанное массовое использование фактуры природного камня, натурального дерева, теплая коричневая гамма декоративных штукатурок, уверен, придадут поселку еще более привлекательный вид, достойный красоты этого Богом целованного уголка Кавказа.