Никто толком не объяснил феномен бурного развития горных видов спорта в Советском Союзе в 60-е годы. В редкой школе не было секции горного туризма, альпинизма или скалолазания, не говоря уже о высших учебных заведениях, где горный клуб занимал самое почетное место. Группы молодежи в штормовках, с огромными рюкзаками и с неизменной гитарой составляли привычную картину выходного дня на железнодорожных и автовокзалах. На привалах, у костра, они дружно отмежевывались от тех, «…кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал, пусть даже внизу он звезды хватал с небес…».
Песни Юрия Визбора, Александра Галича, а затем Владимира Высоцкого были безусловными хитами, повторяемыми несчетное количество раз в лесу, в горах, на скамейках в скверах и на школьных концертах. Въедливый критик нашел бы в текстах песен массу несуразностей, абсурдных утверждений или спорных истин. Чего, например, стоил основной посыл горной лирики о том, что «…внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою красивую жизнь десятую долю таких красот и чудес». Но мы с упоением пели эти песни, не смущаясь их иррациональной логикой, по которой достижение эстетических целей обязательно сопровождается смертельным риском и неимоверными трудностями.
Глубинный смысл социальных процессов всегда труден для бытового сознания, привыкшего рыться в поверхностной шелухе, отбрасывая все трудноперевариваемое. Однако этим процессам глубоко безразлично - что по этому поводу думает рядовой обыватель или даже гениальный философ. Они протекают в невидимом пространстве, рождаясь вследствие резонанса человеческих душ, подпитываясь энергией ими же вызванных откликов и заставляя мятущийся в поисках истины ум подыскивать мало-мальски правдоподобные объяснения происходящему.
По прошествии стольких лет, конечно, можно докопаться до истинных мотивов поведения поколения послевоенного бэби-бума в СССР. Все мы, родившиеся в первое десятилетие после войны, воспринимали мобилизационную готовность общества как данность. Нас окружали военные фотографии родителей, улицы были полны безногих и безруких калек, а по радио твердили о холодной войне, железном занавесе и о надвигающемся атомном апокалипсисе. Мы, безусловно, идентифицировали себя с воинами-защитниками, в кодекс чести которых обязательно включались личное мужество, верность своей стране, готовность отдать жизнь «…за други своя» и способность переносить физические лишения.
В то же время численность военнослужащих в стране неуклонно сокращалась так же, как и сроки обязательной службы в армии. Запредельная по разрушительности сила атомного оружия постепенно меняла политическую ментальность, переводя соперничество в экономическую и научно-техническую сферы. Это совершенно не противоречило русскому культурному коду, предполагающему максимум усилий для избегания открытого противостояния. Однако если баталии не избежать, то надо побеждать, причем любой ценой.
На 60-е годы пришлась пора политической «оттепели» на просторах всего Советского Союза, в результате которой на книжный рынок хлынули бурные потоки переводной или ранее запрещавшейся литературы, открывались молодежные кафе, а в школах и вузах вводилось самоуправление учащихся. Возможно, поэтому в тот период страна избежала волн молодежной революции, захлестнувшей европейские города. Молодое поколение живо откликнулось на новые захватывающие возможности для собственного развития, а ее благодарность выливалась в чувство любви и патриотизма.
Любовь и благодарность к старшему поколению часто проявляется в желании быть похожим, копировать, считывать невидимый культурный код, образующий внутренний каркас личности. Каждая новая генерация, как правило, бессознательно, но безошибочно находит те общественные практики, через которые собственно и формируется та часть этого кода, на которую молодые сделали акцент. Для моего поколения одним из основных вариантов были горы.
Нас тянуло в горы желание укрепить тело и дух, выработать выносливость и упорство, но более всего желание окунуться в те новые отношения друг с другом, которые редко возникают на равнине. Оказалось, что «красоты и чудеса» - это не окрестный пейзаж, а чувство локтя, готовность к самопожертвованию и ясное осознание важности поступков, а не слов. В этом котле эмоций и страстей закалялось новое поколение, набравшее силу в 80-е, на волне энтузиазма которого и произошел отказ от политики изоляционизма навстречу бурным волнам открытого мира. Мы готовы были открыться, но вовсе не сдаться…
Возможно, эти смыслы, или просто стечение каких-то обстоятельств, привели в 1968 году первокурсника Новочеркасского политехнического института Петра Федина в секцию горного туризма. Горы властно позвали молодого парня из равнинной кубанской станицы Тбилисской через фотоотчеты студенческих экспедиций, регулярно вывешиваемых в институтских фойе и собиравших массу зрителей. Зов был настолько силен, что Петр уже через год перевелся с электротехнического факультета на горно-геологический. Теперь появилась возможность совмещать подготовку к будущей профессии с занятием любимым делом.
После окончания института судьба привела Петра в г. Грозный на цементный завод. Поехал туда на несколько дней, чтобы взять открепление от обязательной трехлетней отработки по распределению, а остался на целых восемь лет. Тому было несколько причин, и первая – великолепный высокопрофессиональный городской клуб альпинистов, на который он случайно наткнулся в незнакомом городе. Вторая причина – весьма неплохие условия для налаживания быта и деловой карьеры, складывавшиеся на предприятии.
Довольно быстро он вырос до начальника цеха, получил квартиру, приобрел автомобиль. В общем, быстро получил все то, о чем в те годы его сокурсники, распределившиеся в другие места, могли только мечтать. В Грозном Петр зарегистрировал брак с Зинаидой, с которой познакомился еще во время учебы в институте. Там же родились их первые дети, Маша и Дима. Но в жизни редко все течет гладко, всегда происходит нечто, что потом становится поворотным моментом в нашей судьбе.
Они вышли рано утром, намереваясь до полудня преодолеть последний отрезок пути до вершины. Они были одними из лучших, опытными, у каждого за плечами по нескольку шеститысячников, они знали, что снежные лавины сходят, как правило, во второй половине дня, набравшись под солнцем тяжести талого снега. Но эта сошла «не по правилам», утром, и унесла с собой жизни шестерых альпинистов из клуба, где состоял и Петр. Он по счастливой случайности не участвовал в этом восхождении. Это был звонок. Подвергать себя далее подобному риску было бы непростительно. Начиналась новая, та самая жизнь, к которой горы, собственно, его и готовили…
В Красную Поляну супруги Федины впервые приехали в марте 1980-го по совету уже жившего здесь Владимира Овсянникова – бывшего их институтского преподавателя и руководителя секции горного туризма. Осмотрелись, понравилось, не могло не понравиться. Решили не мешкая перебраться сюда из Грозного, чтобы дети здесь в этом же году пошли в школу. Далее все пришлось начинать сначала – нет жилья, нет прописки, нет работы. Петр сменил несколько специальностей: был сварщиком на местной гидростанции, сотрудником Кавказского природного заповедника, работал в администрации поселка и на лыжной базе.
На деньги, занятые у родственников, купили деревянную хибару с неплохим участком земли. Несколько лет выплачивали этот долг, освоив пошив курток для горных туристов. Строченые куртки на натуральном гусином пухе шили вместе с Зинаидой по вечерам, после работы, и сбывали среди своих, туристов, дабы не нарваться на обвинения в незаконном предпринимательстве. Общаясь со своими партнерами по проекту при подготовке этой книги, я с удивлением обнаружил, что все в молодости занимались дополнительными заработками, хотя в тогдашнем Советском Союзе это не было нормой. Однако нормой, на мой взгляд, стало то, что именно эти люди первыми пришли в самостоятельный бизнес после перестройки.
Горные лыжи, к которым Петр пристрастился, работая на спортивной лыжной базе, позволяли не расставаться с горами, причем с существенно меньшим риском. База располагалась на месте, где сейчас конечная железнодорожная станция экспресса из Адлера в Красную Поляну. В ее составе были несколько домиков, обшитых деревом, баня и небольшой бугельный подъемник, прозванный «шваброй» за несомненное сходство основного тянущего лыжника элемента с этим предметом.
Основной проблемой лыжной базы, как и всей Поляны, был короткий неустойчивый сезон катания. Снег на отметке 600-700 метров, да еще в непосредственной близости от теплого побережья, явление крайне капризное и непредсказуемое, ровно такое, чтобы разжечь страсть, но не дать насладиться вдоволь. Для продления тренировочного сезона разбивали высотные палаточные лагеря, уходя за тающей снежной кромкой, устанавливали временные подъемники и мечтали о полноценной канатной дороге. В начале лета забрасывали на вертолете оборудование прямо в горные цирки на невидные из поселка стороны хребта.
В дальнейшем именно мнение этих специалистов оказалось решающим в определении возможности проведения Зимней Олимпиады. Они на собственном опыте знали многометровую глубину снежного покрова в этих местах, в отличие от кабинетных теоретиков, загоняющих себя в тупик «субтропической зимы».
Первое, с чем столкнулся Петр на новой работе, была отраслевая разобщенность, доведенная до абсурда. На лыжной базе было мало мест для размещения спортсменов, однако они были на соседней туристической базе «Горный воздух». Оба этих предприятия входили в состав ВЦСПС, однако числились по разным департаментам - спорта и туризма. В результате лыжная база была загружена зимой, а летом простаивала, а турбаза – наоборот, но на обеих был постоянный штат сотрудников. Естественно, оба предприятия содержались за счет дотаций из профсоюзного бюджета, что не позволяло надеяться на хозрасчет и все прилагающиеся к нему резоны. Петр начал пробивать эту идею объединения при помощи администрации Сочи, однако так в этом и не преуспел – бюрократия 80-х годов уже окончательно окостеневала.
Вот так, внешне неторопливо и незаметно, но неумолимо происходит взросление. На смену романтизму и поискам красот приходит жажда дела, забота о производительности, искания правды и справедливости. По достижении определенной ступени зрелости эти смыслы неизбежно возникают у целого поколения, и уже нет общественной силы, способной устоять под этим натиском. Чем крепче оковы, тем с большим грохотом они разрываются на мелкие осколки, тем больнее рвется социальная ткань, связывающая поколения.
Если попытаться выделить главную черту характера Петра Федина, то я бы назвал целеустремленность. Выработанная годами занятия альпинизмом, эта черта оказалась более чем востребована в этот трудный период жизни на новом месте. В Поляне большая часть жителей хорошо друг друга знала, занималась хозяйством, близким к натуральному, и не очень жаловала приезжих. В отличие от крупных городов здесь ценятся добрые соседские отношения, взаимопомощь, но совершенно не одобряется «выпячивание», индивидуализм или стремление нарушить сложившуюся иерархию.
С этим приходится встречаться каждому горожанину, переехавшему в такое место и стремящемуся его «цивилизовать», начать новое дело, окружить себя привычными коммунальными удобствами и сервисом. Проблема в том, что именно такие его действия и будут местными жителями относиться к «моветону» и расцениваться как попытка занять еще не заслуженную ступень в местной иерархии. Решить подобную проблему можно только «по совести», когда все, что ты делаешь, улучшает не только твою жизнь, но жизнь окружающих людей.
Петр это хорошо понимал, поэтому, когда в 80-е годы решил построить себе дом, существенно отличающийся от окружающих неказистых домишек, начал с разработки типовых проектов современных коттеджей, ориентированных на условия Красной Поляны. Будучи заместителем председателя поселкового совета, он организовал внебюджетное финансирование этой работы, привлек к ней талантливых сочинских архитекторов Красовского Ю. Ф. и Свердлова О. Б. Спонсором выступил сочинский водоканал, которым в те годы руководил Владимир Анатольевич Ракульцев (личность легендарная и, безусловно, заслуживающая отдельного рассказа). Однако самым сложным оказалось не разработать проекты, а утвердить их «в инстанциях», для чего потребовалось устроить демонстрацию макетов в Краснодарском краевом департаменте архитектуры. Но все «пробил», и проекты утвердил, и дом себе по ним построил, и не он один – архитектурный облик Поляны начал медленно меняться.
Такой он и будет во всем: сначала подберет команду единомышленников для похода в светлое будущее, а затем двинет напролом, стиснув зубы, надеясь только на себя. Будет насмешливо поглядывать на маловеров, критиков, завистников или конкурентов – ничего, вы еще увидите, что я был прав: скольким дали работу, сколько заплатили налогов, как начала развиваться Поляна. Он часто оказывался прав, но иногда окружающим такая наша правота – как кость в горле, многие не выносят чужого доминирования ни при каких обстоятельствах. Не важно – прав ты или нет, главное – не высовывайся ни в чем, даже в добродетелях. Даже скромность – и та грех, если ею колоть окружающих. Так что остается только терпеть и каяться, может быть, тогда и увидишь путь…
В ХХ веке, после Фрейда, человечество, наконец, сообразило, что «все мы родом из детства» и что это дает хоть какой-то шанс ориентироваться во всем бесконечном разнообразии характеров и судеб. В отдельных случаях удается более или менее удовлетворительно разобраться, какие корни питали этого гения или этого выдающегося злодея, а где истоки вот этой явной череды повторяющихся судеб - «парада поколений». Наши успехи на этом пути весьма скромные, не позволяющие пока, слава Богу, поставить на поток воспроизводство улучшенной породы. Зато тем немногим, что удалось узнать, активно пользуются писатели и драматурги, получившие дивную возможность художественно составлять свои произведения из нескольких историй болезни. Ну что ж, все лучше, чем высасывать из пальца, до рези вглядываясь в хаос окружающей реальности.
Работая над этой книгой, я понял, что и мне не избежать подобного подхода. Ничего не поделаешь, век, в котором ты живешь, плотно программирует твои мозги, четко очерчивая круг идей, более или менее сносно описывающих окружающий мир. В данном случае виной всему, как я его называю, «феномен неожиданно всплывающих историй». Когда пишешь биографический очерк, поневоле ведешь беседы с самим героем, его родными, друзьями или просто знакомыми. В то время, когда ты силишься расставить в своей памяти стандартные вешки судьбы: родился, учился, женился, награжден или осужден, то неожиданно из чьих-то уст срывается эта История. Она формально не к месту, я о ней не спрашивал и, вообще, зачем ее рассказали? Тем не менее, затем она регулярно всплывает уже в твоей памяти, и ты бессознательно чувствуешь ее важность для всей дальнейшей судьбы героя. Кроме того, иногда эти истории позволяют тебе ощутить некий глобальный контекст, и дальше ты просто размышляешь формулировать его явно или оставить читателю право разобраться самому. Ведь высказанная мысль, как известно, - мертва, особенно в мире тонких духовных тел.
Иногда к Петру Федину в Красную Поляну приезжала мама, жившая в кубанской станице. Женщина она была активная и, несмотря на пенсионный возраст, собственным примером на коврике в саду пропагандировала модную тогда индийскую йогу. Голос у нее был командирский, дополнявший и без того безусловную лидерскую харизму. Такие встречаются не очень часто, но всегда к месту. В коллективах, где они оказываются, не бывает проблем – кому быть звеньевым, председателем или президентом. В общественное ярмо они впрягаются с охотой, коллективу служат верно, будучи благодарными за эту роль, в которой одним только им и комфортно, поскольку «все под контролем».
После войны, забравшей первого мужа, она осталась с тремя сыновьями на руках. Вышла замуж за вдовца, у которого и своих было несколько. Петр был первым и единственным их совместным ребенком. История, которую она рассказывала, была из ее далекого детства.
Военная часть окружила станицу плотным кольцом, ни пешему, ни конному не выйти, не войти. Голодомор. Один из самых страшных приемов централизации управления ресурсами и формирования поколения, автоматически исполняющего приказы сверху. Особенно здесь, на Кубани, - в крае, пропитанном казачьей ментальностью, в которой только две сакральные фигуры - Бог и Царь, и обе даруют свободу выбора. Здесь надо не просто напугать, здесь надо уничтожить всех до единого, даже тех, кто не был казаком, но видел этот образ человека, достойно служащего Отечеству, при этом ревниво отстаивающего свои права и свободы. Оставить можно только тех, кто еще долго будет рассказывать другим о пережитом ужасе, не давая страху развеяться.
«Ничего, эти вымрут, а на их место поселим новых, идейно выдержанных». Людоедская мораль сама порождала массовые случаи людоедства доведенных до животного состояния людей и в этой, и в других, таких же несчастных, станицах Кубани. По хатам шныряли вооруженные наряды, первым делом проверявшие нужники – там сразу видно – сохранились еще какие-то запасы еды или уже все, пусто.
Я не знаю точно, каким образом выжила это девчонка, будущая мама Петра, но ловлю себя на мысли, что моя память заботливо хранит много разных способов поведения в подобных ситуациях. Например, баба Мотя, бабушка по отцовской линии моей жены, спасла свою семью благодаря смекалке. Когда добрые люди шепнули, что завтра продотряд будет шерстить их ряд домов - рассыпала по подвалу три мешка зерна, заставила детей ночью натаскать дорожной пыли ведрами с улицы, да посыпать соломой и залить водой. Получился отличный пол, который потом два года ежедневно понемногу копали, промывали, перебирали, варили кашу. Тем и спаслись.
Способы разные – итог один, для этих выживших мир раскалывался надвое. На свой круг, где жалость, любовь, взаимопомощь, и на всех тех, кто за периметром своего круга, кто может оказаться враждебным, с кем надо быть начеку. Главное держать язык за зубами, своих не сдавать, к чужим не соваться, достаток не выпячивать. Попался на глаза начальству – прикинься дохлой мышью, зато, когда стемнеет, можешь оживать…
И не с революции это началось. Можно принять любую конституцию, законами защитить любые наши права, но где-то там, глубоко внутри, мы все равно понимаем, что власть может все забрать, и если понадобиться, то и жизнь. Более того, мы бессознательно оставляем за ней это право, возможно, для спасения чего-то целого, основного.
Это, безусловно, феномен – огромная дистанция власти – русская социокультурная константа, определяющая привычное для нас, крайне неравномерное распределение прав и обязанностей между властью и народом. Как и все бессознательное (социальное), нашу культуру (как, впрочем, и любую другую) бесполезно сортировать по универсальным категориям добра и зла. Общественная ментальность формируется как способ защиты самого общества как от внешних опасностей, так и от собственных разрушительных импульсов. Однако глупо ее не учитывать, бросая лозунги типа «Обогащайтесь!», отменяя запреты без соответствующих механизмов контроля, призывая стучать друг на друга или предлагая детям жаловаться на папу с мамой «чужому дяде».
С начальством Петру, как правило, не везло. Исключением был разве что Юрий Николаевич Поляков, председатель сочинского горсовета, хрестоматийный советский руководитель. По моим наблюдениям, таких, словно вышедших из кочетовского романа «Секретарь обкома», было не так уж мало, но именно они «крутили педали». Благодаря Полякову (да еще Власюку К. Г., тогда заместителю главы администрации Краснодарского края Дьяконова В. Н.) проект «Альпика-сервис» стал реальностью – вышло распоряжение о выделении земли на склонах Аибги. Тогда не было ни конкурсных процедур, ни сделок купли-продажи земли. Приехал на объект, познакомился с командой, вечером посидели за столом, посмотрели в глаза друг другу, и решение было принято. В такие моменты власть была сакральной, не нуждалась в жертвоприношениях и ритуалах, подтверждающих статус, радела за общее дело, и ей хотелось служить.
В первые несколько лет строительства горнолыжных трасс и участков канатно-кресельных дорог организаторский талант Петра Федина проявился в полной мере. Он жил проектом «Альпики-сервис», отдавая ему всего себя. Пятнадцать лет на нем замыкались все финансовые, строительные, эксплуатационные, кадровые и еще Бог весть какие вопросы. «Альпика-сервис» была в те годы главным работодателем в Красной Поляне, ее штатная численность была более ста человек, поскольку все строительство выполнялось хозяйственным способом. Кадровый вопрос всегда был самым острым, поскольку в поселке практически не было производств, требовавших инженерных специальностей. Тут все зависело от личных качеств руководителя – захотят ли стать рядом, пойдут ли вместе, станут ли работать за идею.
Англичане переселяются в Поляну.
Зинаида озабоченно всплеснула руками:
- Не представляю, чем его кормить. Говорит, что его папа пожарник, и мясо в их семье едят только два раза в неделю, поэтому он не может питаться тем, что я готовлю для всех.
Я озадаченно молчал, поскольку это совсем не укладывалось в картинку всеобщего изобилия в европейских странах, которую постоянно демонстрировали по ТВ с конца 80-х годов. Мне, выросшему в условиях постоянного продовольственного дефицита, почему-то казалось, что они, европейцы, всего этого уже объелись и просто не знают, чего еще захотеть. Вот и крутят рекламу, уговаривая съесть еще кусочек…
Речь шла об одном из трех приятелей старшего сына Фединых – Димы, приехавших вместе с ним на зимние каникулы из Международной школы Кришнамурти в Англии. Тогда, в 1993 году, это было не совсем обычно, поэтому заслуживает отдельного рассказа.
В конце 80-х годов в Поляне появился представитель этой Международной сети школ, который подыскивал подходящее место для строительства в России. Все школы Кришнамурти расположены в различных странах в красивейших природных уголках. В школах, существующих на пожертвования, учатся дети из разных стран по системе, разработанной этим индийским философом и призванной воспитывать человека, свободного от пут расовой, религиозной, национальной и всякой другой принадлежности. Так, по крайней мере, об этой школе написано в справочнике, с чем спорить не берусь. Замечу только, что кросс-культурную прививку дети там явно получали, иначе не перемещались бы так свободно по миру.
Петр Федин сопровождал этого представителя в поездках, показывая ему подходящие площадки в окрестностях Поляны. В итоге от строительства школы отказались, но пригласили старшего сына Дмитрия получить там среднее образование. Позже эту школу окончили и остальные дети – Маша и Саша, а также дети некоторых сотрудников «Альпики-сервис».
В 90-х годах это была явная примета времени – огромный взаимный интерес людей из ранее враждовавших стран. В Красной Поляне он поддерживался еще и атмосферой социального оптимизма, поскольку запуск все новых очередей канатной дороги постоянно увеличивал приток туристов. Как грибы стали расти кафе, мини-отели, магазины, пункты проката. Молодые люди стали профессионально заниматься обучением в лыжных школах, джипингом, парапланеризмом, рафтингом и всем тем, на что хватало фантазии.
Джеймс из Великобритании и Бертран из Швейцарии позже, став на родине инженерами-механиками, вернулись в Красную Поляну и занялись производством экологически чистых изделий из дерева, строительством бань и даже разведением собак. Женились на местных девушках, обзавелись детьми. Джеймс стал известным в России специалистом по проектированию и строительству технически сложных, уникальных банных комплексов.
Маша Федина, также учась в этой школе, вышла замуж за Нельсона из США. Вместе они открыли небольшую пиццерию на площадке нижней приводной станции 3-й очереди «Альпики-сервис», где сами и трудились поварами.
Залогом успеха первых десяти лет существования «Альпики-сервис» было личное ежедневное присутствие Петра во всех проблемных уголках – убрали ли снег на автостоянках, нет ли очередей на посадку, каково состояние лыжных трасс, обстреляли ли ночью лавинки и еще тысяча разных дел, требовавших хозяйского глаза. Петру удалось создать сильную команду, которая без срывов решала поставленные задачи, не допускала серьезных аварий и, что особенно важно, избежала ситуаций, угрожавших жизни и здоровью туристов. Без постоянной мобилизационной готовности всего коллектива, без атмосферы общего дела, но в жесткой иерархии это было бы нереально.