Потихоньку-полегоньку среда заканчивалась.Уездная старина рябила кирпичом и зелёными луковицами кремлёвских церквей. Дырявый асфальт, сентиментальная герань на подоконниках. Мужик в голубой майке ведёт на верёвке козу. Он громко разговаривает с домашней скотиной, из всех слов понятен только мат.
Сидим в мастерской Сергея Иваныча, пьём зелёный чай, живём духовной жизнью – долго и подробно разглядываем новые пейзажи.
-Снижаешь производительность труда,- подливаю себе чая.
-Дома ещё три работы. Завтра везу в Ярославль на межобластную выставку.
-Что это за жанр?
-Это русская духовность!
-Да ладно.
-Не «да ладно», а точно – один покупатель из Москвы сказал.
-А он откуда знает?
-Он на джипе ездит с шофёром - помощником депутата работает в Москве.
-Тогда к Васе?
-А по дороге в магазин.
Перемещаемся кривым переулком, вокруг правда жизни и реализм русской провинции.
За заборами млеет цветущая сирень. У заборов желтеют одуванчики и бродят куры.
-Эх, выпить бы хорошего сухого вина – настроение давно просится к этому.
-Отчего ж не выпить,- вторит Сергей Иваныч.
По теневой стороне шагает тётка с хозяйственной сумкой и круглым добрым лицом. На асфальте весёлые солнечные блики. Облезлый купеческий особняк среди сараев, сараюх, сараюшек кажется каким-то придуманным.
-Ну, ни фига себе!- умиляюсь я.
-Ага, хорошо!- соглашается Сергей Иваныч,- художники приезжие любят с этой точки писать.
-Отдыхать надо в провинции – здесь и воздух повкусней, и лица попроще,- развиваю мысль.
-Так переезжай к нам! Меняй свою Москву на Ростов!
-Совсем с ума сошёл я просто умиляюсь.
От Рождественского монастыря степенно вышагивает пузатый мужик с некрашеными рамами на плече. Мужик имеет лысину, мешки под глазами и колючий взгляд.
Зовут мужика Пётр Ароныч. Всю жизнь работал экономистом где-то за Уралом. Теперь художник. Так бывает. Красит пейзажи и космические фантазии. Пытается продавать туристам в Кремле. Американские пенсионеры, растопырив пальцы на обеих руках, улыбались: тен долларс! Пётр Ароныч настаивал на пятидесяти. Американцы вежливо отходили. Пётр Ароныч был упорным живописцем и на уступки шёл крайне неохотно. Раз в месяц он брал две бутылки водки с резьбовыми пробочками и напивался в хлам. Снимал стресс. Потому что картины покупали вяло. Участвовать в выставках не приглашали. В союз художников тоже не звали.
Преуспевающего Сергея Иваныча он недолюбливал – считал выскочкой.
Уездный город N. был горазд на живописцев.
Ещё один, по фамилии Серебрушкин, трудолюбиво писал на жаре этюд с озером, в ста метрах от нас.
-Дом человек достраивает, деньги нужны,- внёс ясность Сергей Иваныч.
-Привет представителям капиталистического реализма!- улыбаюсь подошедшему Петру Аронычу.
-Почему «капиталистического»…?- насторожился пенсионер с Урала.
-Ты вокруг оглянись, человек красок!
-А к нам чего опять?
-Ну-у, так… пива холодного и древнерусского колорита захотелось.
-Среди недели?
-Бывает.
-А ты где работаешь?- допытывался человек красок.
-Гуманитарий,- уклоняюсь от прямого ответа.
-И чему тебя научили в институте, гуманитарий?
-Ну, как чему? Учение Ленина всесильно, потому что оно верно, и прочему словоблудию.
-И какая от вас москвичей польза?
-Хорошие рамы, Ароныч, где взял?- Сергей Иваныч придирчиво щупал глазами струганную сосну.
-Да в Варницы ездил, там, в монастыре столяр знакомый у меня работает.
-Ну и как впечатления?
-Народищу как у нас в Кремле летом. Какой-то мужик у входа набирал на уборку территории добровольцев, подваливает ко мне: Ты крещёный, раб божий?
-Нет ещё, говорю, но можно попробовать, он сразу отстал.
-Сурово ты со служителем культа.
-Да какой он служитель, у нас в городе живёт, я его в поликлинике видел.
-Слышь, Иваныч, ты опять завесил салон своими работами?- переключился Ароныч на моего Сергея Иваныча.
-Ну да, народу едет много, глядишь купят.
-Слабоваты работы - много, Иваныч, постороннего и лишнего в твоих пейзажах,- пенсионер с Урала победно громыхнул рамами и пошёл прочь.
Вышли на набережную. Сиреневое стекло озера. На жаре казалось, что лодка с туристами не плывёт по воде, а висит над ней. В тени старого вяза красовался диван. На диване лениво сидели два мужика нездешней наружности. Смотрели на воду. Слушали что-то классическое из приёмника и пили чай… из самовара. Диван, судя по всему, вынесли из соседнего дома с пластиковыми окнами.
-Кто это?
-Дачники. Который с бородой, режиссёр, он милицейские сериалы снимает.
-Волшебный у тебя город!
-Слушай, а я ведь самоварил когда-то. У меня коллекция неплохая была!- азартно вспомнил Сергей Иваныч.
-Куда дел? – проснулся во мне антикварщик.
-В Москву свёз, ещё в девяностые.
-Я тоже самоварил пару раз,- пускаюсь в воспоминания.
-Да ну…?
-Ага, самый первый я в музей привёз из Костромы.
-Давно?
-В восемьдесят девятом.
-Хороший?
-Спрашиваешь! Я уже уезжать домой собирался. А тут местный антикварщик Витя,
мы с ним в рядах познакомились, говорит, есть у одного его знакомого хороший самовар с подносом, дня два как привёз. Хочешь, поезжай, я адрес дам.
Поехали вместе,- упёрся я, а то я ни мужика ни Костромы совсем не знаю.
Ладно, поехали,- согласился Витя. Взяли тачку, приехали на окраину – сплошняком пятиэтажки выглядывают из-за тополей. Мамаши с колясками. Поднимаемся на последний этаж, Витя звонит, открыла кислая жена в бигудях и халате.
-Иван дома?
-Пьяный спит.
-У нас дело к нему – вон человек из Москвы с музея приехал,- тыкает в меня пальцем Витя.
-Идите, если разбудите,- пропускает нас в квартиру.
В прихожей лыжи, велосипед. В комнате рассыхается гарнитур, желтеют какие-то собрания сочинений в шкафу, выцветает ковёр на стенке. Витя тормошит мужика, тот в ответ мычит, слюни пускает и рукой нервно отбивается.
-Иван! Слышь, Иван! Где у тебя самовар с подносом, что ты с Буя привёз?!
Недовольный Иван тянет на себя простыню, пытается артикулировать, но ни фига не понятно. Жена рядом на стуле переводит с Ваниного на русский. Говорит самовар на балконе, но нужно принести два флакона одеколона и дать Ване двадцать пять рублей деньгами.
-У меня только десятка осталась,- заволновался я.
Витя начинает второй раунд переговоров.
-Тогда,- переводит жена,- надо ещё бутылку водки.
Бежим с Витей в галантерею. Одеколон есть, но нам не хотят продавать. Продавщица была девушкой красивой, но не уступчивой. Уболтать не смогли – у них в ту пору месячник трезвости был. Даже мой паспорт с московской пропиской не помог. Упросили какую-то беременную взять нам два флакона. Та вынесла через пять минут «Гвоздику». Спрашиваем: почему не «тройняшку»? Беременная: брат мой «гвоздику» уважает. Ну, спасибо, что не огуречный лосьон - а совсем как-то тухло бы вышло. Водку взяли у какого-то таксиста, правда, чекушку – на больше не хватило. Нашли в скверике бутылку из-под «Лимонной», влили чекушку, добавили воды, закрутили пробку.
-Вить?!- говорю,- лажа какая-то: «лимонная» она же жёлтенькая!
А он: да Ванька пьяный, не разглядит. Бежим на пятый этаж, делаем бартер.
Жена выносит самовар с подносом – здоровенный- пузатый - красивый!
Ваня начал понемногу оживать - налил в чашку чутка «гвоздики» и стал выпивать. Культурный человек - инженер - нас порывался угостить, но мы спешили очень.
На прощанье Иван подарил мне фарфоровую статуэтку какого-то кавалера в камзоле, правда с отбитой ногой. Но, дарёному коню, как говорится....
-Дай что-нибудь завернуть, самовар с подносом,- просим у Ваниной жены.
-Несите так. Нету у меня ничего!
А до поезда уже минут сорок осталось. Мы на автобус, потом бегом на вокзал.
Я с самоваром на перевес, за мной Витя с подносом. Успели! Витя ещё покурил у вагона. Я потом у проводницы наволочку купил, чтобы по Москве не светить самоваром...
Мы просто гуляли с Сергеем Иванычем по набережной под разговоры с воспоминаниями и под мягко-задумчивое настроение. Хорошо! Стоял май месяц. Цвели сады. Грело солнце.
Таганка. май 2014
с тем самым самоваром.