(начало Хроники "Семь лет моей юности" читайте здесь: http://www.proza.ru/2014/05/12/1414
а её предыдущую часть здесь:
http://www.proza.ru/2014/05/16/788)
14. ПЕРВОЕ ПОСТУПЛЕНИЕ
Все, кто писал о том жарком лете, вспоминали три события: прощания с любимцами народа Высоцким и Джо Дассеном, а также Московские олимпийские игры. И мало кто заметил четвёртое событие: я закончил школу. А затем, когда мои одноклассники готовились в вузы, я недели напролёт смотрел репортажи с Олимпиады, все – и дневные и ночные. И, хотя спорт в телевизоре меня никогда не интересовал, но мельтешение картинок и вопли болельщиков отвлекали от навязчивых мыслей. А было их много, потому что по требованию райкома характеристику в школе мне дали такую, что захлопнулись двери вузов советских, а других и не было.
Но мама так сильно хотела, чтобы я учился, что за несколько дней убедила себя, а затем и папу, что вступительная комиссия разберётся, какой я хороший. И что ТашГУ поймёт, что он просто зачахнет, если не примет меня в свои студенты.
Потом мама поехала в университет и узнала, что характеристику рассматривают уже после всех экзаменов. «Давай поступай, а потом папа наденет все медали и поедет с тобой на зачисление», - убеждая саму себя, сказала она. Попутно она узнала, что в университете есть целая специальность «Психология», и занимается она тем, чем я был увлечён всю жизнь. Я же все школьные годы был уверен, что изучает психику наука «физиология высшей нервной деятельности», и собирался поступать на эту специальность биофака. Во всех читанных мною книгах, если рассказывалось про автора, то был он либо психиатр после мединститута, либо физиолог после биофака. А в книгах, написанных чистыми психологами, почему-то об их образовании не говорилось.
Я обрадовался и стал готовиться «на психологию». До этого целый год я готовился к химии и физике, а оказалось, что путь в любимую профессию лежит через историю и математику. Но я учился в матшколе, а по истории ещё в седьмом классе подменял заболевшую учительницу, так что за два месяца подготовиться по ним было не сложно.
Но в отличие от родителей я почему-то был уверен, что характеристику обойти не удастся. Поэтому решил сдавать экзамены только для приобретения опыта, чтобы облегчить себе поступление в будущем. Тем более что я уже твёрдо решил «идти в люди» - познавать реальную жизнь, чтобы в будущей работе психолога опираться не только на книжки или маленький опыт студента.
Женщина из приёмной комиссии, с которой мне удалось доверительно разговориться, когда вечером она шла по улице, сказала, что зря я лезу к ним в этом году: из-за характеристики меня мало что не допустят в вуз, так «ещё и запомнят и станут тебя проваливать в будущем. Просто на всякий случай».
На экзаменах я получал пятёрки. Но мне надо было, чтобы характеристику не стали рассматривать. От этого могла спасти только двойка на последнем экзамене.
Последним было сочинение, и хоть мне нужна была двойка, написал я его классно. Хотя я и увёл его в сторону от названия: вместо обличений царского строя получилось про виды людских несчастий у Достоевского. Писалось просто с вдохновением. Надеялся как-нибудь испортить текст перед его сдачей, но писать его по тяп-ляпски не хотелось, чтобы не приобретать опыт халтуры.
А затем в каждом предложении поставил по одной лишней запятой. Это сейчас в соцсетях половина комментаторов щедро вставляет запятые туда, где не надо. Причём, всерьёз.
Но, то был не фейсбук, а экзамен.
Моя двойка просто шокировала маму и тётю – учительниц русского языка, которые столько занимались со мной в детстве. Мама не поверила и поехала в приёмную комиссию читать моё сочинение. Прочитав, она долго и растерянно молчала. Потом привычно взяла себя за руки и еле выдавила: «Ты перенапрягся. Ни на какую работу пока не устраивайся, приходи в себя».
15. ОЛЬГА НИКОЛАВНА
А. ЛЕТО
Чёткие планы на светлое будущее, в котором я был профессором, а потом академиком, теперь застлал туман, и я не мог разобрать даже близкую перспективу. Растерянность долго не проходила, но хоть как-то отвлекаться от неё помогало постоянное чтение. Дома я просидел два месяца, набирая в районной библиотеке книги о великих людях и выписывая в тетради всё про их речь и поведение. По-прежнему хотелось выводить из них закономерности, по которым люди смогут копировать их великолепие.
Но затем папа строго сказал, что честный взрослый человек должен работать. Прерывать запойное чтение мне, конечно, не хотелось, но я постарался скрыть от папы свою досаду. Тем более что давно понимал, что психологу нужно знать «реальную жизнь», которая не была видна книжному мальчику, вот и устроился работать ...
Спустя годы я был очень доволен, что в семнадцать лет пошёл туда, а не в психологию. В неё я пришёл спустя годы, обогащённый таким жизненным опытом, который смог подтолкнуть меня к собственному взгляду в профессии.
Б. ЗНАКОМСТВО
Недружный коллектив ... оказался не тем местом, в которое тянет прийти ещё. В ночные смены сотрудники, выполнив свою порцию работы, за правым шкафом принимали на грудь, а сотрудницы за левым шкафом принимали гостей.
Почти сразу я узнал, что чистенькую комнатку склада, в которой стоял диванчик, «арендовала» у нашего коллектива нимфоманка, которая жила где-то неподалеку. Она оставляла дочь спать и приходила с гостем к нам. Уже после, когда мы с ней подружились, она рассказывала, что принципиально оплачивает сама половину и за каморку и за их ночную еду, чтобы «не скатиться». Для того чтобы продолжать себя уважать даже вопреки своей болезни.
Ей просто не повезло в жизни. Да и всем, с кем я там общался, не повезло. Каждому по-своему. Постепенно всех их стало тянуть раскрываться передо мной. А поскольку я был тогда юным идеалистом, то исповедь любого из них вначале вызывала у меня внутреннее возмущение, а уже потом постепенно – и сочувствие к завязшему то в смоле, то в паутине.
Ей было слегка за тридцать, и она оказалась одной из самых умных женщин, с которыми я общался в жизни. Статная высокая красавица, похожая на Монику Беллуччи, еврейка с фамилией, составленной из двух и без того длинных слов. ... она представлялась как Ольга Николавна.
Она рассказывала, что очень любила мужа, но постепенно всё больше головой, потому что постоянно была не удовлетворена. И в какой-то момент просто потеряла над собой контроль, перестав сопротивляться, когда к ней прикасался какой-нибудь мужчина. Муж узнал и после нескольких скандалов и криков о будущем дочки больше терпеть не смог.
На нынешнюю работу она устроилась сразу после развода и об этом узнали сотрудники мужского пола. Наверное, от кадровички. И поначалу на работе мужчины стали обхаживать её, но Ольга Николавна боялась, что так раскроются шокирующие масштабы её вожделения, и была более чем холодна со всеми. А нужных ей мужчин находила на улице, выявляя их по известным ей признакам. И из всех, кому она предлагалась, за несколько лет отказались только трое. Наверное, испугались непривычной ситуации.
Искала она их, надев огромные тёмные очки и тёмный парик с длинными ровными волосами. Они спускались почти до плеч, а спереди закрывали щёки, завитками доходя до углов рта.
Свою проблему она скрывала от всех и даже сексопатолога не искала - боялась, что от него узнают и другие. Но ... были из совсем другого социального слоя, чем её окружение, да и лицо её разглядеть толком не могли, вот она и надеялась, что ночные походы к нам не принесут ей проблем. Но всё это я узнал от неё гораздо позже.
Через пару месяцев после её первого появления, в автобусе я повернулся к контролёру и, увидев рядом её, автоматически поздоровался. При этом я даже не успел её разглядеть, тем более что она была без парика и тёмных очков. Но моё подсознание узнало её. Женщина взглянула на меня и окаменела. И тут до меня дошло, что она же таится, а теперь решила, что прокололась и я сдам её другим. Мы смотрели друг на друга, и я не знал, что сказать, а на её висках постепенно выступили мелкие капли пота. Я придвинулся и стал негромко, но жарко, уверять её, что никому не выдам, что просто натренировал наблюдательность, готовясь стать психологом. Впрочем, ей и так было видно, что я – не собутыльник болтливых ...
Она напряжённо разглядывала меня, словно просвечивая мои мысли рентгеном. Мы поговорили, а потом вышли у парка и стали бродить по аллеям. Она внимательно расспрашивала, и меня прорвало. Особенно про то, как я мечтал думать дальше свои мысли про психологию, ездить в университет и набираться ума в общении с умными людьми. А езжу на ... и общаюсь с озлобленными пьяницами. И как напряжение в общении с ними изнашивает психику. И про то, как в обед ухожу подальше от них и пытаюсь читать учебник. Но усталое тело и натянутые нервы не дают голове сконцентрироваться и из прочитанного в эти месяцы большую часть уже забыл. Да и вообще, из школы помню всё меньше. А когда сталкиваюсь с едущими в свои вузы довольными одноклассниками, не любившими учиться, то неуверенность за своё будущее растёт и иногда накатывает отчаяние.
Я говорил взахлёб, и она стала успокаивать меня ладонью: словно гладила меня по плечу, но – по воздуху, ни разу не дотронувшись, ни разу. Шла и тихонько шевелила приподнятой кистью, как дирижёр. Наверное, и не осознавая этого. А про себя она сказала только то, что она хотела бы жить как все, но уже не получится, это – болезнь навсегда и счастье уже невозможно.
В. НАШИ ОБЕДЫ
Потом я подгадывал свой перерыв ко времени её обеда и приходил в столовку у неё на работе. Там она представила меня сотрудникам как своего племянника, заодно скрыв, что я подсобный мальчик с ..., «ассистент младшего мусорщика».
За столом мы с ней общались шёпотом. От раза к разу она раскрывалась всё больше и сдавленным голосом выговаривала накопившееся, впервые в жизни получив отдушину. А я сочувственно кивал, пытаясь скрыть постоянное изумление от её откровений.
После еды мы сидели до конца перерыва, и иногда я рисовал ручкой её портреты. Она, хоть, и смеялась над их корявостью, но один из них повесила у себя на работе. Конечно, у меня, девственника, была романтическая влюблённость в потрясающую женщину из какого-то французского фильма, но я побаивался её, чувствуя, что не в состоянии даже просто переварить все её исповеди.
Она была запойной читательницей серьёзных книг и раскрыла мне нелюбимых властью поэтов и романистов, про которых в школе мы и не слышали. Да и вообще очень повлияла на моё понимание жизни. И, главное, я увидел, что за каждой человеческой неприличностью скрывается живая душа, израненная страхом быть разоблачённой и высмеянной. И – измучившая себя презрением к своей природе.
Она была неприступна и отстранённо холодна со всеми без исключения, не допуская соприкосновений с коллегами даже в очереди с подносом. Те относились к ней с боязливым почтением, не решаясь сокращать чётко установленную ею дистанцию. Так она и стояла в очереди – отделённая от соседей пустым промежутком. Одна в ряду почти слипшихся людей. Одна – нелюдимая и царственно загадочная ещё издали.
Но что скрывалось за этим, не дай бог, было знать никому. Как-то за столом во время одного из её рвавших душу рассказов, поддавшись порыву, я с сочувствием прикоснулся к её плечу. И тут же отдёрнул руку – её ноздри мгновенно раздулись, лицо побледнело, а глаза впились в меня. Она стала дышать чаще и глубже, и от неё словно ударила волна страстного желания, которое она успешно гасила всё время, что находилась на людях.
Я испугался, что из-за моей неосторожности она выдаст себя и привлечёт ненужное внимание людей за соседними столиками, и оглянулся, но, слава богу, на нас в тот момент никто не смотрел. Если бы мужики увидели её страшно искажённое жаждой секса лицо, то стали бы её преследовать домогательствами. А сотрудницы, тем более, не любили «эту гордячку» и были бы рады опозорить её и затравить.
Она берегла меня от связи с ней как единственного человека, перед которым она раскрывалась с полным доверием, имея редкую возможность выговаривать свою постоянную боль. Воспитание у неё было строгое, и его противоречие беспредельности её вожделения постоянно саднило в её душе. А я чувствовал, что невелика радость быть с женщиной, которую невозможно насытить.
Как-то она призналась, что в юности, изнурённая сильным желанием и постоянным страхом стать опозоренной, в отчаянии мечтала об операции, чтобы вырезать там всё. И даже больше, чем бедуины, когда калечат своих дочек.
Затем какое-то время она мечтала встретить парня с приапизмом или беспредельной потенцией и даже думала подкупить сексопатолога, чтобы тот дал ей знать про такого пациента, но потом отказалась от этой затеи, поняв, что желание её было не внизу, а в голове, даже когда утомлённый низ был уже не в состоянии.
В обеденные перерывы Ольга Николавна впервые в жизни выговорила своё огромное напряжение. И как-то раз после еды она посмотрела на меня долгим взглядом, словно обдумывая новую идею, а затем сказала: «Хочешь игру?» Конечно, я не отказался и был потом доволен.
От меня требовалось рассказать максимум предположений о ком-то из её сотрудниц, сидевших за другими столиками. Каждую фразу я должен был обосновывать тем, что увидел или услышал: жестом, гримаской, фразой - донесшейся до нас или же неясно прозвучавшей, из которой можно было вынуть только тембр или интонацию. А затем она раскрывала правду об этой особе – её характер и привычки, а, главное, – отношение к сексу. И что именно нужно сделать, чтобы эта женщина клюнула. Я не сомневался, что в считывании этого Ольга Николавна была гроссмейстером. Да к тому же таким образом она как бы мстила своим более спокойно живущим сёстрам по полу.
Особенно интересно было обсуждать с ней разный смысл одного и того же мимолётного движения у двух отличавшихся по психотипу сотрудниц.
16. НОЧЬ НА УЛИЦЕ
Однажды ночью из «её» каморки у нас на ... раздались глухие звуки падения чего-то тяжелого. И тут же раздались её крики, она звала на помощь. Выбирать не приходилось и, чтобы не пустить любопытных ... разглядывать её, я изо всех сил бросился к каморке. Она уже подскочила к двери и откинула крючок. Я заскочил внутрь и изнутри придавил дверь спиной.
Голый потный брюнет, весь покрытый шерстью, даже на шее, сидел на мятой простыне, наполовину сползшей на ободранный коричневый пол, и злобно щурился на включённый свет. На его лбу и плечах блестел пот. Оказалось, он стал её душить, а она, изогнувшись, ударила ногой по коробкам с запчастями, стоявшим одна на другой на тумбочке. Мужик отвлёкся на шум, вот она и отскочила к двери. А теперь он в панике прерывистым шёпотом уверял нас, что не собирался её додушить, и что так надо было, потому что он получает оргазм только от звуков задыхающейся голой женщины. И что он не маньяк какой-то, а просто «любит необычные игры».
Я впервые в жизни увидел вблизи ослепительное обнажённое тело роскошной женщины, но в этот момент её нагота воспринималась только как помеха к тому, чтобы скорее вместе убежать от этого чудовища. Глаза Ольги застыли на небывало бледном лице, а руки дрожали, пока она пыталась быстро одеться. А когда она одела парик, я шепнул ей: «Давайте запрём дверь снаружи и сдадим его милиции?» Она тут же отшатнулась: «А потом меня трудоустроят обслуживать эту милицию?»
Он всё это время сидел, не шевелясь, только буравил меня пристальным ненавидящим взглядом. Пришлось сказать ему, что пьяные ... не любят сексуальных оригиналов, и лучше ему не появляться рядом с нашей работой. Потом я пропустил её в дверь, а сам вышел, пятясь спиной вперёд. Весь мой коллектив уже столпился за дверью, жадно разглядывая Ольгу Николавну. Впереди всех торчало пузо старшего смены, и я попросился проводить её. Работы уже не было, и он одобрительно ухмыльнулся: «Давно пора, а там, глядишь, и нам всем обломится!» Вся компания загыгыкала, обступив нас и стараясь разглядеть её черты.
Мы вышли на ярко освещённый жёлтыми фонарями проспект и стали переходить его, чтобы углубиться в её квартал, но на середине проспекта я оглянулся и увидел, что в тени наших ворот стоит тот тип и смотрит нам в спину. Это было очень страшно. Я тут же схватил её за руку и, развернул направо. И мы пошли по центральной белой линии дороги. В сторону метро Горького. Не только чтобы от её дома отвести, но и в сторону милиционеров, которые точно должны были там быть.
Её дыхание всё ещё перебивалось судорожными всхлипами, и я говорил ей что-то успокаивающее, стараясь не оглядываться, да и ей запретил это делать, чтобы садист не понял, что я его отчаянно боюсь. И только минут через пять мы перешли на противоположный от него тротуар. Я перешагнул заполненный водою арык, повернулся и подал Ольге руку, осматривая всё за её спиной. Мужика сзади видно не было, но на всякий случай уже ближе к площади после высоких кустов, скрывавших за собою дом, с тротуара я завёл её в подворотню. Там мы переждали с четверть часа, а потом углубились в неосвещённый квартал и дворами пошли назад к её дому. У подъезда она остановилась и стала пристально глядеть мне в глаза. Было это лишним, и пришлось неучтиво затолкать её в подъезд. Я сказал ей скорее подниматься, а то мне надо спешить на работу.
И когда наверху негромко прикрылась дверь, я пошёл. Мысль о страшном волосатом мужике заставила сделать крюк теперь с другой стороны. По пути я подобрал необструганную доску с торчащим гвоздём и, положив на плечо, нёс её гвоздём вперёд, стараясь не занозить ладонь, а перед воротами бросил на обочину. Коллегам сказал, что просто проводил её, и, сказавшись усталым, ушёл поспать в одну дальнюю комнату. Но не уснул до конца смены, и, уехав утром, потом не уснул и дома.
Пока мы с ней шли, я возбуждённо говорил, что ещё один такой тип и что будет с её дочкой? А потом родилась свежая мысль. Ольга не раз упоминала, что ей нужен не конкретный партнёр, а количество оргазмов:
«Давайте, я познакомлю Вас с моим другом. Он тонкий читатель, спортсмен и горный турист, вечно ходит к хорошим ребятам, иногородний – снимает однокомнатную квартирку. Пусть в ней на кухне с вечера сидят его приятели, и по очереди заходят к Вам в тёмную комнату. Народ он точно наберёт. Даже пусть лампочку в комнате вывинтит на случай их любопытства».
Она была подавлена свежим потрясением, но шла, не горбясь и не семеня. Только по движущимся желвакам у щёк был заметен её недавний шок.
Я говорил беспрестанно, отвлекая её от очередного прокручивания перед глазами недавнего кошмара. Она слушала рассеянно, но сказала, что, пожалуй, пока что это – единственный выход.
А у меня перед глазами было её совершенное тело зрелой красавицы в самом соку. Спустя годы я открыл для себя Монику Беллуччи и полюбил её фильмы. А в тот момент вдруг появилась мысль самому зайти в тёмную комнату. Конечно, не выдавая себя. Потом несколько дней меня преследовали видения её тела. Особенно по ночам. Но, подумав, я решил не унижать этим нашу удивительную дружбу. Да и себя как её искреннего друга. И никогда не пожалел об этом.
Спустя годы один знакомый во время командировки в Ургенч пожил с женщиной, у которой были такие же проблемы. Ей было ещё тяжелее – она была из традиционной семьи из пригородного кишлака. Послушав его, я подумал, что и моя приятельница рядом с раздевающимся мужчиной сразу теряет свою царственность, превращаясь в неконтролирующее себя животное. И не обращает внимание ни на звуки, которые она издаёт, ни на то, какой её видит партнёр. Ведь в момент возбуждения он исчезает для неё как личность со всеми его потребностями.
Спустя годы я пытался понять причину её проблемы, но не подходили ни осложнение у психически больных – маньячек и шизофреничек, ни униженность родительским воспитанием у девушек, которые беспрерывными связями доказывают себе свою нужность людям, поднимая этим свою самооценку чуть выше плинтуса.
У третьих в голове что-то щёлкает после изнасилования, и они становятся нимфоманками. Тоже не про неё, так же как и реакция на жестокие наказания за детские проявления сексуальности. Так я и не понял, что же её толкнуло на такую жизнь.
Я вообще не собирался вспоминать её, но вдруг само стало писаться о человеке, про которого я молчал всю жизнь. Как и про множество других.
И теперь мне захотелось подробно рассказывать об исповедях людей, непохожих на обычных. Непохожих содержанием головы или шокирующими извивами либидо.
(Продолжение читайте здесь: http://www.proza.ru/2014/05/21/1652)