Он приходит под утро, а чаще – не приходит вообще.
Она давится от рыданий, задыхается, прячется в носовом платке размером с хороший шарф и думает, что вот, в следующий раз всё будет по-другому – она будет гордой, сильной, и даже на порог квартиры его не пустит, не то что в постель!..
… и каждый раз ошибается.
А ему сорок лет её постель не нужна – он может взять её прямо в прихожей с открытой дверью, грубо и властно, чтобы соседи слышали, как она стонет и плачет от удовольствия, и чтоб соседский пятнадцатилетний пацан, приникший к глазку, увидел, как она извивается, когда кончает.
Ей достаточно пальцев.
А ему – даже её души недостаточно.
Хотя оно, в принципе, и понятно. Он – птица высокого полёта. А душонка у неё так, мелочная. Жалкая какая-то. Её даже в коллекцию душ добавить нельзя, которые он раскрошил.
Он вообще уничтожать любит – именно поэтому приходит, когда ему вздумается, трахает её и уходит, надвигая козырёк шляпы на глаза.
Он вообще всех трахает. Ну, кто мало-мальски симпатичен. У него на счету, кажется, даже и парни были, только его шлюхам это отвратительным не кажется – наоборот, интригующим, соблазнительным и дерзким.
Тупые курвы.
А она – замазывает синяки и следы слёз тоналкой, упрямо делая вид, что у неё всё хорошо, а потом, размазывая в общем туалете слёзы и эту самую тоналку по лицу, ревёт во весь голос о том, что он даже трубку не поднял.
Конечно, не поднял – нахера ему твои звонки, дура, как же ты не поймёшь?
И какая-нибудь (кажется, вчера это была рыжая) девица спросит: кто такой настырный?
А он, отсоединив батарею, не ответит, только завалит её в постель и будет трахать до изнеможения, чтобы все вопросы исчезли в её маленьком силиконовом мозге.
Зачем ей знать, что на свете есть тупее её дуры? Вдруг возгордится.
А ты рыдаешь, давишься слезами и истерическим хохотом, и давно уже перестала напоминать саму себя.
Даже человека – не очень.
Ты похудела. У тебя тонкие запястья и на лице одни глаза видны – серые-серые, почти прозрачные, огромные и печальные. На тебе болтается вся одежда; да и встанет на тебя, разве что, у скелета – правда, у того вставать нечему.
Ты становишься страшней день ото дня.
А он приходит под утро и даже с тобой не разговаривает.
А один раз (о, неужели!) ты не выдерживаешь. Надеваешь ему на голову миску с салатом и в таком виде выставляешь на лестничную площадку, обозвав шлюхой.
Он не обижается.
Только смеётся.
Какая же ты, всё-таки, жалкая.
Закрываешь дверь и сползаешь по стенке.
Судорожно так вспоминаешь – кажется, в аптечке ещё есть снотворное? О да, там его предостаточно, чтобы заснуть; откупориваешь дрожащими руками баночку и высыпаешь в рот все таблетки.
Хихикаешь.
И ждёшь, когда же подкосятся ноги.
Они совсем скоро подкашиваются, и ты, цепляясь руками за стол, падаешь.
Ну и напрасно. Ты ведь лелеяла надежду, что он вернётся?
О да, детка, конечно. Он вернётся, чтобы трахнуть твой труп.
Спи спокойно, дорогой друг.
А всё потому, что ты самая обыкновенная дура.