Я не влюбился в Город Ангелов. Так они называют Бангкок. Бангкок кишел снующими туда-сюда туристами, дилерами, трансвеститами и наркоманами; смрадил уличной едой до рвотного рефлекса и всячески втыкал мне палки в колеса. Мне хотелось блевать, а они говорили «тебе просто не повезло».
Мне достаётся маргинальная ночлежка с претенциозным названием “Overstay”. С виду она не уступает декорациям из фильмов “Поворот не туда” и “Сайлент Хиллз”. Окруженное тишиной и отсутствием опознавательных знаков трехэтажное здание обреченно увязло между канализационными водостоками на улице ЧаранСон. С обеих сторон вонь горячим ядовитым облаком обступила самый дешевый хостел во всём Бангкоке. Но после десятичасового перелета из заледеневшей и распиленной Москвы сойдет любое место, где можно принять горизонтальное положение и отрубиться.
Я толкаю дверь. Дверь из гнилой фанеры ноет и поскрипывает. Я переступаю порог и оказываюсь в помещении с синеватым освещением.
Слева - разноцветный надувной бассейн. Из него на меня туманно смотрят два торчка с длинными немытыми волосами, как у хиппи. Справа потасканный бильярдный стол, поперек которого, раскинув руки и ноги, лежит побледневшая девочка. Её черные волосы особенно выделяются на фоне мраморного лица. То есть еще часа два назад она была девочкой, а сейчас походит на бессмысленное тело, которым если не уже, то вскоре воспользуются набравшиеся отморозки. Над ее головой застыла тусклая лампочка на скрюченном, местами оголенном проводе.
В комнате дым вальяжно летает по витиеватым траекториям. Впереди колышется занавес театрально-бордового цвета. Из-за него разнокалиберными отрывками доносятся пьяный хохот, визги и оглушительная музыка. Оба торчка, искажая речь и глотая слова что-то промычали. Я оставляю их без внимания и проскальзываю за кулисы.
Передо мной раскинулся бар. Обычный такой бар с бородатым барменом, пьяными людьми и не менее пьяным диджеем, который в темном углу скользит пальцем по экрану айпода. Граффити покрывают пол, стены и потолок. С этих поверхностей на меня таращатся буддистские божества, драконы, заковыристые орнаменты и просто абстракции, проводником к смыслу коих является таблетка лсд.
Дыма здесь ощутимо больше. Кажется, его можно схватить, смять и кинуть, как снежный ком. Он гуще и тяжелее. Я тоже закуриваю, чтобы сделать дым еще гуще и еще тяжелее.
Никто не обращает на меня внимания. Вдоль барной стойки скопились люди всех известных мне национальностей. Черный громила с золотыми передними зубами улыбается особе из Франции. Она картавит и аристократично курит тонкую сигарету в мундштуке. И так же аристократично в такт музыке она крутит большим задом, который, стоит отметить, у нее что надо.
У смуглого азиата за стойкой я справляюсь о спальных местах. Тим, так зовут этого парня, отводит меня в комнату на одном из верхних этажей. Ни распахнутые настежь окна, ни гудящий вентилятор не справляются с духотой, идущей вверх от раскаленных за день бетонных конструкций и асфальта. От пота одежда липнет к телу. В комнате - несколько железных двухэтажных кроватей. На каждой койке лежит по грязному матрацу, на каждом матраце лежат чьи-то вещи: сумки, ботинки, зубные щетки, книги.
- Эй, где мне спать? - спрашиваю я у Тима.
- Ммм… - Тим чешет затылок и вертит головой. - Ладно, - вздыхает он, - давай так... Я все равно сегодня собираюсь отрываться всю ночь в баре. Так что спи на моей, вот здесь, - он тычет пальцем на кровать, на которой разбросано разнородное барахло. Это барахло Тим собирает в охапку и уносит.
На улице ночь. Духота не унимается. Я перемещаюсь в ванную и понимаю, что душ, видимо, сегодня принять не удастся. Чугунная ванна завалена обмылками, тюбиками и заплесневевшими мочалками. Из стены торчит высохший и ржавый кран, из которого уже лет десять не текла вода. Я не теряю надежду и кручу синюю ручку, затем красную. Кран кряхтит, тужится, из него вырывается воздух с мерзким тухлым запахом. Лампочка под потолком мигает, кажется, свет смеётся надо мной. Во всех углах расставлены капканы из паутины с огромным количеством мертвых мух.
Я на всякий случай закрываю кран и спускаюсь в бар. Барная стойка у них вместе рецепции.
- Вода у нас только на первом этаже, - печально заявляет мне Тим и драматично опускает уголки губ. Он прочитал вопрос в моём недовольном взгляде, - давления не хватает. Приходили сантехники, но сделать ничего не смогли.
Тим чертыхается и достает из-под стойки две полуторалитровых пустых бутылки.
- Если хочешь помыться, наливай воду в эти бутылки, ну и дальше сам знаешь, что делать.
- Ты издеваешься? Это единственно решение? - я скептически смотрю на засаленные пластиковые тары.
- Я тоже так моюсь, чувак, поверь мне, со второго раза привыкаешь, - Тим ставит передо мной емкости и возвращается к белокурому шведу, чтобы подать ему пиво.
Я заполняю под завязку обе бутылки и поднимаюсь в ванную. Воды хватает, чтобы ополоснуть стратегически важные места изнуренного перелетами и поездками тела, что оказалось бесполезным, так как через десять минут в душной комнате я снова вспотел.
На полу сидят мои соседи и обсуждают свои маршруты. У каждого постояльца свои истории, свои маршруты, у каждого узнаешь то, чего никогда не прочитаешь в путеводителях.
- Хочешь покурить? - парень из Афганистана протягивает мне сигарету.
- Нет, спасибо, - мотаю я головой.
- Как знаешь. Куда ты дальше? После Бангкока…
- Черт его знает. Скорее всего острова, может быть Лаос.
- Хм, - зажмурив глаза, он делает небольшую затяжку, - я тебе вот что скажу. Если вдруг тебя занесет в Камбоджу, найди время на Отрес Бич, лучшего места я пока не видел.
- Ага, это то, что надо, - я достаю карандаш и карту Юго-Восточной Азии, и там, где синеет Сиамский залив, вычерчиваю услышанное название.
Он вытягивает шею и следит за остриём графита, - да-а, друг, всё верно - Отрес Бич. Когда окажешься там, сразу поймешь, о чем я! Кстати, меня зовут Али, как боксера. - Он ехидно посмеивается, как нашкодивший ребенок, и выставляет руки в боевую позицию.
- Ха, тогда может быть доведешь до слез того амбала с первого этажа?
- Пусть только дернется, - с иронией в голосе рычит Али, - и я мигом сделаю из него котлету!
- По рукам, - отчеканиваю я, - значит, у меня билеты в первый ряд!
Снизу доносятся отголоски набирающего обороты веселья.
- Пойдем вниз, - отдышавшись, Али вскакивает на ноги, - слышал тут потрясные вечеринки.
По лестнице, стены которой исписаны радикальными надписями, мы спускаемся вниз. Надписи призывают к любви и хаосу, к миру и свержению коррумпированного правительства. На площадке между этажами двое занимаются сексом. До нас им нет никакого дела, даже в тот момент, когда нам приходится протиснуться между стеной и их дрожащими в экстазе телами.
В баре полно людей. В том числе местных тайцев. Тот же ди-джей все так же пьян и в огромных наушниках приплясывает с айподом в руках. Из-за дыма слезятся глаза. Подошвы шлёпанец прилипают к полу из-за разлитых коктейлей. В воздухе помимо сигаретного дыма пахнет спиртом, марихуаной и потом.
К потолку за руки подвешен какой-то парень. При этом его руки заведены за спину. Он абсолютно голый и корчится от боли. Но не из-за того, что вот-вот получит вывихи плечевых суставов, а из-за того, что по груди и по ногам его бьет плеткой девица в кожаном белье.
Чёрт, куда это я попал? В моей голове удивление сменяются интересом. Кто эти люди? Что, черт возьми, они вытворяют?
Свист плети прорывается сквозь бит электронной музыки. Парень дергается и издает крик, который тут же тонет в общем грохоте.
Век вседозволенности… В эти минуты некий привычный для меня морализм сворачивается в комок и проваливается в призрачную дыру в полу. Беспредел перед моими глазами нарастает. По танцполу в наркотическом опьянении скачут полуголые тела с ярко выраженными первичными половыми признаками. В спертом воздухе с каждой минутой растет содержание спирта, пота и дыма, и так же пропорционально снижается содержание кислорода.
К дальней от меня стене прислонен деревянный крест, к которому привязана молодая девушка в черном кружевном белье. Она похожа на куклу. Перед ней вьется долговязый парень. Из всей одежды на нем только жилетка с уймой отвисших карманов и соломенная шляпа. Он мнет губы и вскидывает брови от доставшейся ему возможности оприходовать привязанную нимфу. Он держит свечку и рывками швыряет капли жидкого воска на извивающееся женское тело.
Мне нравится видеть то, что я вижу. Вряд ли бы мне выдалась возможность лицезреть что-то подобное в обычном московском баре.
Еще одна пара в исступлении занимается сексом в углу позади ди-джея. Их не смущают хриплые басы, способные выбить дурь из каждого, кто окажется ближе, чем на метр к динамикам. Рядом с моим лицом в опасной близости пролетает горящий окурок. Та, что его метнула, подскакивает ко мне, виновато меня целует и скрывается среди оторванных от реальности тел.
Я вспоминаю, что на моей шее болтается фотоаппарат и, вскинув руки, щелкаю затвором камеры. Вспышка разносится по всему помещению, на секунду выдав худого с висящими еврейскими кудрями подростка. Прижавшись к колонне, он сквозь выжженные тайским солнцем желтые волосы рассматривает на ладони крохотную таблетку. Вспышка тут же тухнет, как крики все еще подвешенного к потолку бедолаги.
- Эй, вот ты где! - меня за руку ловит афганец и тащит к барной стойке.
- Давай выпьем! Он опрокидывает шот, морщится и вытирает рот тыльной стороной ладони, - я взял и тебе тоже!
- Алкоголь убьет тебя, старик. Я больше трех лет в завязке.
Он делает удивленную гримасу и уважительно кивает:
- Молоток! Ты уверен, что ты из России? - Он икает и снова морщится, - что-то с тобой не так, парень. Ты как гребаный немец, который не смотрит порно! Но все, блин, немцы смотрят порно, понимаешь?!
- Все окей, не парься. Кстати, медведи на велосипедах у нас давно не закатывают вечеринки на главной площади.
- Да ну! Я слышал совершенно обратное...
- Все слышали совершенно обратное, Али.
Мы смеёмся.
- Ладно, смотри! - он вытягивает подбородок в сторону, где только что появились таец и тайка, и сели на углу стойки.
Али опрокидывает очередной шот и кладет руку мне на плечо.
- Жаркая она, развлекался бы с ней всю ночь. Веришь, у меня никогда не было азиатки? Да ты зацени её губы! Ты знаешь, для чего нужны такие губы?! Мужик, ставлю двадцатку, она потрясно это делает.
- Готовь двадцатку, - весело выкрикиваю я.
- Не так быстро! - Он поправляет мифическую, выдуманную пьяным сознанием прическу, и, пошатываясь направляется к цели.
Тайка и правда красива. Не как все местные девушки. Её черты лица совсем не грубые и отражают интеллект. Она статно восседает на стуле и сдержанно поглядывает по сторонам. У неё длинные ресницы над большими грустными глазами. Она бы с легкостью могла конкурировать с надутыми девочками Хью Хэфнера.
Я могу понять Али, но я слишком трезв, чтобы пускаться во все тяжкие в самом начале своего путешествия.
Далее все развивается слишком стремительно. Пробившись через толпу обезьяноподобных содомитов, Али заводит беседу с тайкой. Но она не проявляет к нему ни малейшего интереса. В её взгляде такой же холод, как в подвале московской хрущевки. Али терпит крах. Особенно после того, как он берет тайку за аккуратный тоненький локоть и настойчиво предлагает ей опробовать танцпол. В этот момент её спутник, низкорослый татуированный мальчуган, без единой эмоции на лице спрыгивает с барного стула, и прихватив со стойки бутылку пива, разбивает её об голову афганца. Али оседает и растягивается на полу. Таец взбирается на свой стул, заказывает новую порцию у бармена и молча вкатывает свое пиво.
Люди в недоумении расступаются. Кто-то оттаскивает тело Али и кладет его на скомканный временем диван. Завтра Али ждет оглушительная головная боль.
Музыка продолжает без перебоев бить по барабанным перепонкам, и через минуту все забывают об инциденте. Эти люди приезжают сюда за весельем. Они платят большие деньги за многочасовые перелеты не для того, чтобы вечеринка могла закончиться из-за какой-то передряги. Никто не умер, а значит можно сделать вид, что ничего не произошло.
Я ухожу спать. Этот день переполнен событиями, которые стоит переварить, лежа на кровати под монотонные звуки улиц Бангкока.
Утром я отстегиваю три доллара за ночлег новому бармену - единственному неспящему в такую рань в этой дыре. На его груди большая выгоревшая татуировка, а на загорелом лице полоска волос виляет неровной дугой от виска до виска.
- Это же твоему другу вчера всадили по башке? - сухим тоном интересуется он.
- Он не мой друг, мы вчера познакомились, - я закидываю рюкзак на плечи и устремляюсь к выходу.
- Его беда в том, что в чужой стране он пытается жить по законам своей. Повезло еще, что таец был в хорошем настроении и не стал добивать придурка…
Парень за стойкой один из тех, кто разговаривает с людьми вне зависимости слушают его или нет. Ему все равно, купишь ли ты выпить или нет, ему все равно, спросишь ли ты, что за пьяная участница ночного бесчинства облокотилась спиной на стойку и, свесив голову на грудь, с закрытыми глазами шепчет что-то вроде мантр. У него на уме одно, на его языке крутятся несколько фраз, и он по очереди избавляется от них, последнюю отправив уже в пустоту, которая две секунды назад делала из меня утреннего собеседника.
Я выпихиваюсь из ночлежки и валю на улицу Кхаосан. На Кхаосане в чистом, похожем на больницу гестхаусе в течение двух или трех дней я прихожу в себя. Пожалуй, бетона, гудящих таксистов и миллиона туристов с меня достаточно. Мне нужны острова.