1990 г. 9 сентября. Политика въелась в кожу

Вячеслав Вячеславов
Убрали всю картошку. Всего около 45 ведер с трех соток. Урожай лучше, чем в прошлом году, когда собрали 50 ведер с 4,6 соток. Выросло 19 тыкв. Лене пришлось сделать два рейса, грузил по три мешка. При прощании молча курил и не смотрел на нас, вероятно, поэтому Вика сказала мне:

— Надо было и им дать картошки, неудобно.

Пришлось через Власту передать, чтобы приехали и забрали мешок с картошкой. Поэтому не люблю просить, чтобы не чувствовать себя должником, и потом не знаешь, какой размер долга будет считаться достаточным.

Редакторы газет обалдели, то и дело печатают рассказы очевидцев о встрече с инопланетянами, даже по телевизору показывают, мол, летал в их корабле. Одного спросили:

— Согласился ли бы полететь на другую планету?

Мужчина отказался. Я удивился — это моя заветная мечта.  Потом задумался:  а если без возврата? Согласился ли бы тогда? Жутко. Все равно, что умереть. Не хочется. А в молодости был согласен, слишком жизнь была беспросветной и скучной.

Сейчас жить интересней, правда, это не от меня зависит, а от изменившейся политической обстановки в стране, то все мы спали от скуки и от бессилия что либо изменить, а сейчас предлагают: берите, вмешивайтесь, становитесь лидерами, но никто не хочет, вернее,  мало кто хочет.

   Пусть ИП будут даже похожи на людей, все равно, человек будет для них чужой, какая бы доброта и внимание не были бы проявлены. Разве что, внушение, подгонки человеческого интеллекта к ИП,  но это уже насилие над личностью, которая после этого перестает быть ею, а становится другой. Впрочем, я согласился бы стать умнее и знать столько же, сколько и ИП.

Представилась долгая беззаботная жизнь на другой планете среди чужих, пусть и братьев по Разуму, и жутко стало, словно загробная жизнь. Вдруг пришло в голову:  а что, если это действительно так — после смерти наша душа переходит в инопланетное состояние,  интеллект слишком дорог, чтобы так бездарно им разбрасываться, как это сейчас на Земле.

Но эта мысль лишь благое пожелание, нет этого. Если бы интеллект был нужен Ип, то они бы сделали так, чтобы на земле не умирали гении, и образовали такой строй, который дал бы наивысший потенциал для развития интеллекта,  но в том-то и дело, что до землян никому нет дела, ни Богу, ни инопланетянам.

Разум не может равнодушно наблюдать за творящимся на нашей планете, для этого надо быть негодяем. Разве не с таким же равнодушием мы наблюдаем за гибелью муравьев, которые по нашему мнению неразумны и нечего с ними считаться, церемониться. Не такие же и мы муравьи для ИП? Нам не понять их равнодушие, мы для них слишком примитивные существа, погрязшие в грубой физиологии, которая затмевает всё человеческое, разумное.

Должен ли наш разум очиститься через страдания, как считают верующие? Мол, они ставят на нас опыт, сможет ли наша цивилизация подняться над собой, стать выше классом или погубит себя? Пожалуй, здесь следует применить принцип Оккама,  не нужно выдумывать сложности, нет никаких ИП и Бога, а мы лишь ядовитая плесень на планете, которую губим, а потом и сами погибнем.

Да и сама жизнь человека сравнима разве что с жизнью бабочки-однодневки, так же скоротечна и безрезультатна, человек не успевает набраться опыта, как ему нужно умирать, и накопленный опыт исчезает,  а новому поколению вновь приходится набивать свои шишки, чужой опыт не учит.

11 сентября +14. Ночью прошел дождь, пасмурно. На асфальте часто встречаются дождевые черви, некоторые чуть ползут, другие полураздавлены. Странное и неприятное зрелище, редкое. Что заставило их вылезти из земли? Кислотные дождя? Но они были и летом, но массово вылезают только осенью. Два года назад такое же видел в Ростове — на опавшей листве деревьев, в ужасающем количестве, лежали мертвые белые черви на асфальте, через который им не пробиться.

 Я было подумал, что они свалились с дерева от сильного ветра и дождя,  но что им там наверху делать? Да и сколько не приглядывался, на уцелевших листьях ничего не увидел. Было непонятно, зачем надо было им вылезать, чтобы погибнуть на листве, даже не под листвой, а наверху?

Больше никто не обращал на червей внимания, словно ничего не замечали, словно их и не было. Что будет с природой, если даже черви не выдерживают испоганенной среды обитания? Стало жаль себя и людей, которые ни о чем не подозревают, медленно травятся. Многие города загажены до последней степени, и людям некуда деться, поздно начинать с нуля, жизнь подходит к концу.

Позже прочитаю в статье, что червям не хватает воздуха, вот они и вылезают. А зачем выползают на асфальт?

По телевизору депутат Иванов задает вопрос, отвечающему на трибуне депутату:

— Так вы хотите от социалистического общества перейти к капиталистическому?

Отвечающему не хочется прямо сказать: Да. И он начинает вилять:

— Я не знаю, что такое капитализм. Он был в прошлом веке, при Ленине,  а сейчас говорят о постиндустриальном обществе.

У Иванова выражение лица, мол, что с тебя взять, если ты не знаешь, что такое капитализм и не хочешь признать, что отказываешься от завоеваний социализма?

Большинство депутатов из начальников, которые потеряют свои должности после перехода к рынку, поэтому они всячески тормозят. Но другого выхода нет. Сочетание социализма с рынком даст гремучую смесь. Почему-то об этом никто не пишет, хотя все видят, что коммунисты и не собираются отказываться от власти, а это чревато тяжелыми последствиями.

У Влады анализы крови хорошие, врачи уговаривают согласиться на искусственные роды. Невольно думается, что хотят оградить себя от выговора, что неправильно поставили срок рождения 10 сентября, а в действительности 18 сентября. В записке Влада напугала Андрея, что у нее повышенное давление, мол, роды могут быть со смертельным исходом и для нее тоже.

Он пришел домой не в себе, протянул мне другую записку, написанную в бодром тоне. Я как раз перебирал картошку на лоджии и удивленно посмотрел на него, мол,  нашел время давать записку, неужели не видно, что я занят? Потом пришла Вика и, заглянув в его комнату, застала его плачущим, как могла, успокоила, мол, все рожают с давлением и ничего не случается.  Хотя, действительно,  невольно разные мысли в голову лезут. Недавно Володя-контролер обратил внимание на сутулую женщину, проходившую вдалеке:

— А еще молодая.  Дочь при родах с ребенком умерла. Сильно сдала.

Вот тебе наша хвалебная медицина! У Власты ребенок наглотался околоплодной жидкости — не могли вовремя вытащить.

Беспокойно. Не хочется, чтобы судьба отыгрывалась на этом за спокойную жизнь, в которой всегда случается не то, что хочется, и не так, как желаешь.

Щетинин вчера отметил своё сорокалетие повышенным выпуском брака, штук пятьдесят – это 125 рублей убытка по госцене. Но никому нет дела. Всем безразлично. Когда я начинаю говорить об этом,  на меня смотрят с сожалением, мол, ничего не понимает, что за такую зарплату только так и надо работать.

После работы пошел в Союз. Дверь открыта, но никого пока нет. Встал возле окна, на лестнице. Подошел Валера Паршин, сказал, что его обидели,  не дали слово для выступления по дискуссии, мол, не пойдет на собрание. Я отговаривал, но он сослался на дела.

Бухгалтер Союза рассказал о поездке в Москву для встречи с американцами, которые интересуются независимыми движениями. Встреча, прием проходили в посольстве Мэтлока, разносили джин, виски, тоник. Бутерброды с колбасой.  Они постоянно разговаривали с ним, спрашивали, будет ли гражданская война? Он ответил, мол, рабочие этого не допустят.  В Москве в это время не было хлеба, и им удалось вместе с депутатами пройти в гостиницу «Россия» и пообедать в тамошнем буфете горячими сосисками. Ездил он с Николаем Проценко.

Вечером в Комсомолке прочитал о Николае Рыжкове, который хочет купить государственную дачу стоимостью в полмиллиона за 47 тысяч рублей вместе с полутора гектарами леса. Трон под Рыжковым  качается сильно. Шахтеры грозят, если он не подаст в отставку до 15 сентября, то объявят забастовку.

Да на сессии президент поддержал программу Шаталина, а не Рыжкова. Горбачев оказывается умнее, чем я думал. Может быть, только так и надо действовать: свой среди чужих, чужой среди своих.

На Верховной сессии Рыжкову пришлось оправдываться перед депутатами.

Андрей украл Ладу, привел домой, она вымылась под душем, так как у них невозможно помыться — очень холодно в душевой. Утром отведет обратно.

13 сентября, наконец-то власти решились вернуть прежнее имя городу Самара. Коняева сказала:

— Какая разница?
— А почему я должен жить в городе Тольятти, когда не знаю, кто он? Может, такой же бандит, как и остальные? — ответил я.

Точно так же и Ковалевы ответили, вернее, они за то чтобы оставить городу прежнее название — Куйбышев, мол,  родились в нем, выросли, а Самара для них пустой звук.  Я не нашел слов, чтобы их переубедить. Когда человек так говорит, то его нужно долго перевоспитывать, а для этого у меня не было возможности и желания. И  таких людей много,  но сторонников возвращения намного больше.

Александр Фонфора прислал открытку с приглашением прийти в ДКиТ, но я пришел в "Русь" заранее, чтобы посмотреть, может быть, что-нибудь появится в продаже, но полки всё больше пустеют. В отделы, можно не заходить, издали видны белеющие полки и двое скучающих, несостоявшихся покупателей, которые непонятно что там делают.

За пять минут всё обошел, до встречи оставался целый час. Возникла задача, как его убить, куда пойти? Не разглядывать же убогий магазин, вернее, огромный дворец с нищим содержанием, много отделов с кооперативными товарами, и работающих по приглашениям, то есть туда и соваться нечего.

 Бумаги нет. Уже жалею, что не купил линованную,  вполне сошла бы для будничных целей.  Всё же решил пойти к Фанфоре, может, он уже прочитал мою повесть?

 Но ему было некогда, весь в заботах — открывался новый сезон, и он в качестве руководителя.   Пришло в голову спросить Валю,  не сможет ли она достать бумаги?

— Нет,  что ты,  ни одного килограмма. Мне самой дают одну пачку в месяц. Если с Орловым поговорить, у него есть темная бумага, ведь тебе все равно, на какой печатать черновики.
— Извини,  я думал,  ты всесильная.

Пришел даже Юрий Владимирович Брусникин,  отец, нынешнего председателя совета депутатов, наш бывшей руководитель. Мырсин, которого я ненавижу за тупость и самомнение,  шатается к нам от скуки. Когда он начинает выступать,  меня охватывает страшное раздражение, что вынужден по-глупому терять время из-за таких идиотов.

Я поздравил Кудряшова с выходом его книги, но он сделал пренебрежительную мину,  мол,  стоит ли говорить о таком пустяке? К моему удивлению он начал предъявлять Вале претензии, что она единолично решает вопросы, кого включать в сборник, кого нет, мол, сказываются, личные, пристрастия. 

Валя не переносит критики, обиделась, принялась выговаривать, мол,  за ее заслуги, такая благодарность. Я попытался заступиться за нее, что мы должны ее поблагодарить за то, что она нами руководила столько лет. Это несколько сбавило пыл. До этого, и Костя Рассадин вякнул что-то о злоупотреблениях. Валя вспыхнула:

— Ты же в этом деле... – она постучала по столу, — ничего не понимаешь, а берешься судить. Кого я могла ещё дать в сборник, назовите имя?! Рассадин свою рукопись не предоставил. Аршинов печатается через раз в журналах.

Даже Мырсин подал голос в духе нападающих на Валю, но на него она не отреагировала, сказала:

— Стремяков собирается вернуться. В Ленинграде невозможно пробиться в печать, большая конкуренция.

 Неужели он туда  из-за этого уезжал? Я не мог понять Кудряшова,  зачем ему понадобилось нападать на Валю? До этого он всегда выдерживал нейтралитет, выражался осторожно, округло, никого особо не задевая, видимо, сейчас почувствовал силу, чью-то поддержку. Возможно, почувствовал себя настоящим писателем, после того как вышла книга.

Валя сейчас работает директором литературного центра, единственного в Союзе, похвасталась:

— Дала прибыли сто тысяч рублей,  и в замыслах выпускать альманах "Благовест",  и, в дальнейшем, сделаем его журналом, заработаем деньги на строительство дома для престарелых и дома творческих работников под Рязанью.

Все молчали, слушая ее грандиозные Маниловские замыслы,  про себя думая:  нам не до этого, нам бы напечататься, да гонорар получить.

К новому году югославы обещали закончить ремонт культурного центра в торговом центре четвертого квартала, и там нам предоставят две комнаты. В одной, побольше, мы и будем собираться. Зимой этот центр уже ремонтировали наши советские строители, но, то ли не смогли, то ли кому-то не понравился такой ремонт, и решили заключить с югославами договор. А пока решили собираться здесь в ДК, в этом уютном зале на 50 мест, со сценой и роялем перед сценой, точнее, сбоку возле сцены. Валя сказала:

— Здесь можно проводить творческие вечера, публика придет.

В конце вечера она дала мне свой рабочий телефон, мол, поговорит с продавцами «Руси» о бумаге, чтобы я на следующий день ей позвонил. Я подумал, что мое заступничество сыграло роль, она смилостивилась,  решила и мне сделать добро.

Неделю назад я случайно, возле нашего магазина, встретил Рассадина, и так как нам больше не о чем было говорить, спросил:

— Придешь в лито?
— Что я там не видел? — пренебрежительно ответил он.

Я знал, что он и Аршинов ненавидят Валю, но изредка все же появляются, делают разведку, упиваются своей маститостью среди новичков. 

После смены вышел к автобусам, которые стоят в стороне и не подъезжают под погрузку, люди мокнут под дождем, негде спрятаться. №16 зачем-то описал два круга и снова остановился вдали. Осталось всего два автобуса, остальные разъехались, а наши не торопятся, в кабине нашего автобуса видна женщина, непонятно, что она там делает. Это была контролер ВАЗа.

Наконец №16 подъехал к толпе. Под дождем стоять неприятно, и я решил пойти на него. Через окно увидел, что и 23 подъехал. Пересел на него, все же ближе идти.  И влип в историю.  №16 давно уехал,  а мы все стояли и непонятно чего ждали.

Люди раздраженно ругают шофера, кто-то не отрывает палец от звонка, настаивая на немедленном отъезде.  Мы  последние, и пассажиры больше не подходят,  но шофер стойко чего-то ждет. Люди ругаются между собой, многие молчат, понимая, что виноватых не найдешь.

Кто-то согрешил, — думал я, не подозревая, что именно в это время Влада рожает Веронику.  На одной из остановок по Московскому проспекту кто-то сказал:

— Горит что-то.

Мы долго стояли на остановке, не хотелось выходить, и так сколько времени потеряно,  но пришлось выйти.  Я почему-то решил, что подъехали  к улице Фрунзе, достаточно перейти угол на остановку, и я не буду ждать,  пролетающих остановки автобусов. Дождь все лил. Подойдя к улице, прочитал: Ленинский проспект. Снова влип. Ещё полкилометра топать по лужам.

Пришлось перейти улицу к остановке. Подъехал троллейбус №10. После колебания все же сел в него, лучше ехать, чем ждать, сейчас мертвый час, все автобусы проехали, не дождешься. 

Возле Дворца спорта слетели троллеи. Водитель долго не выходил, через минуту неторопливо вышла. Дождь не унимается. Достаточно попасть напряжению на корпус троллейбуса, и мы все погибнем,  не успеем выскочить через единственную открытую дверь, и толстое стекло не разобьешь. Рядом женщина базарным тоном разговаривала очень громко, мужчина отвечал ей негромко, а она свое:

— А что тут такого? — И продолжала молоть какую-то ерунду, смысл моментально выветривался, такое невозможно запомнить, так как  бессмысленен. 
— Все троллейбусы обесточены. — Сказал кто-то. 

А я подумал, что мои приключения не кончены,  придется выходить снова под дождь и долго ждать автобуса,  а потом столько же плестись через весь квартал по лужам, ноги уже мокрые.  Но  наконец-то пришла водитель, и мы поехали.  А я не мог понять, в чем смысл этой цепи неприятностей,  для чего это нужно и кому?

Зашел в магазин за хлебом,  но прежде решил выпить стакан сока,  благо, очереди нет. Но подошла другая продавщица с толстой тетрадью и надолго отвлекла нашу. Люди уже стояли в очереди, но они ноль внимания. А я раздумывал: уйти или всё же дождаться? Неизвестно, как долго они проговорят. Вмешаться и потребовать, чтобы нас обслужили? Не хочется нервы трепать. Что же делать?

Скорей бы рыночные отношения, может быть, тогда будут более внимательны к нам. Все же другая продавщица ушла и наша, нехотя, занялась нами. Хлеб только черный. Взял половину. Свежий. Ого! Уже пять минут шестого. На полчаса позже обычного пришел домой.

Андрей сказал, что в 17-25 Лада родила, вроде бы, всё нормально. Потом подоспела Вика и удивилась, что я знаю о рождении внучки. Вечером узнали вес — 3800. Улыбнулся и сказал, что она скоро перегонит Игорешку.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/08/08/850