16 мая
Читаю «Обитель». Вторую неделю. И так начитался, что уже не различаю, читаю ли, или сплю и вижу во сне. Лежа на диване с книгой, отключаюсь порой, вроде засыпаю и все то же вижу, открываю глаза и не пойму, прочитал или приснилось. И ночью снится что-то похожее, от чего просыпаюсь в ужасе. Восхищение и увлечение, с которого началось чтение, сменилось какими-то гораздо более сложными чувствами. Никакого удовольствия не осталось, противно и неприятно и все равно читаешь и не знаешь, чего еще ждать и вспоминается тот ужасный рассказ Леонида Андреева, который в юности произвел на меня на всю жизнь омерзительное впечатление. Вот и здесь появляется чувство чего-то ненормального, стыдного, позорного. Обо всех почти многочисленных, великолепно вылепленных ярких и интересных, живых персонажах и о главном герое, таком вроде симпатичном и так нравящимся самому себе и, казалось, автору тоже. И чем дальше, тем страшнее, точнее противнее, и уже никого не осталось из поначалу многих вроде хороших, добрых случайно попавших в лагерь невиновных людей. Еще страниц двести осталось и что еще ждет не представляю, единственное что ничего хорошего наверное. Грандиозная книга и к автору конечно уважение мастерством, знаниями и прочим не уменьшается. К чему это все только? Подожди, немного осталось, может пойму.
17.
После вчерашнего комментария продолжил читать и оказалось, что тут-то и началось самое фантасмагорическое, что-то запредельно мерзкое, заставляющее вспомнить Босха, Гойю, Гоголя и кто там еще изображал адские мерзости. Отвратительно, омерзительно. А потом конец. Неожиданный. И непонятный. И все непонятно. Зачем? Что автор хотел сказать? Все совсем непросто и, может быть, этим и хорошо. Все так неоднозначно, недосказанно или наоборот гораздо больше, чем можно и нужно, сказано. В общем, черт знает что. Прекрасно и ужасно и мастерство восхищает.
Как интересно и почти приятно начиналось и долго продолжалось и люди очень интересные и все понятно, и любовные сцены потрясающие, и уже сжился с этим, и вдруг все рушится и ничего и никого не то, что положительного, терпимого. Всё мрак, грязь, мерзость и предательство. И главный герой, которого отождествляешь с автором, такой симпатичный и понятный вначале, оказывается чуть ли не самым отвратительным. В общем жуть, но о потраченном времени жалеть не приходит в голову и Прилепиным восхищаюсь и завидую его таланту.
Дочитал наконец. И должен сказать, что это та книга, которую надо обязательно дочитать до конца, до последней строчки. Удивительно, грандиозно все продумано и сложено. Гениально. Хочется вспомнить великие романы прошлого. И только после завершения второй книги, после прочтения послесловия, приложения и эпилога начинаешь, кажется, вроде приближаться к пониманию смысла этого произведения.
Несколько цитат из завершающих разделов.
«Я очень мало люблю советскую власть,- медленно подбирая слова, ответил я. - Просто ее особенно не любит тот тип людей, что мне, как правило, отвратителен. ..Это меня с ней примиряет.»
«Русская история дает примеры удивительных степеней подлости и низости: впрочем, не аномальных на фоне остальных народов, хотя у нас есть привычка в своей аномальности другие народы убеждать — и они верят нам; может быть, это единственное, в чем они нам верят».
«Если бы не было Троцкого, революция проиграла бы, я это знаю, и Ф. это знает. Мы это видели своими глазами. Революция не испытывает благодарности. Наверное, это правильно. Будущее наматывает ненужное на колесо. Так надо. »
Последние слова книги: “Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел». Человек этот изображен убедительно. А вот мир?
Единственный положительный герой романа, во всяком случае пользующийся откровенной симпатией автора — начальник Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) Федор Иванович Эйхманис. Яркий, талантливый, творческий человек, и конечно человек своего времени.
«Ф. - владычке Иоаннну: Знаю, к чему клонишь! Клонишь к тому, что нам всё вернется. Всё уже вернулось вам! Крестьянин Семен Шубин провел на Соловках 63 года — за произношение на святые дары и святую церковь богохульных слов! 63! И половину в одиночке сидел! Вот какая всемилостивая и всеблагая! Вот её дары...Последний кочевой атаман Сечи Запорожской Петр Кальнишевский 25 лет тут просидел, из них 16 - в каменном мешке. Погулять его выводили три раза в год — на Пасху, Преображение и Рождество. Это очень православно, да! Иноки сдали митрополита Филиппа — бывшего соловецкого настоятеля — Грозному. Молчали бы! А Филиппу тут Христос являлся — в Филипповой пустыни! А его иноки — отдали, и Филиппа удушили. Вы теперь что хотите, чтоб на Соловках было? Пальмы чтоб тут росли?»
«Вспомнила, как Ф. смеялся: «Эмигранты пишут, что на Соловках убивают русское духовенство, а у нас сидит 119 лиц духовного звания, зато 485 сотрудников ВЧК и ОГПУ, 591 человек бывших членов ВКП(б): почему не пишут, что мы решили перебить всех чекистов и коммунистов?»
«А знаешь, как было в 17-м? Да, тюрьмы большевики не закрыли, хотя было желание. Но — никаких одиночек, никакого тюремного хамства, никаких прогулок гуськом, до что там — камеры были открыты — ходите, переговаривайтесь... Потом в 18-м мы вообще отменили смертную казнь. Зачем мы вернули, пусть нас спросят. Чтобы убить побольше людей? Вернули, потому что никто не хотел мира, кроме нас. Теперь получается, что мы одни убивали. А нас не убивали?»
«Он говорит: «Чтоб все было в порядке — надо расстрелять всех чекистов. Потому что все сюда присланные — штрафники, садисты и негодяи, перевоспитывать их нет смысла. Но если я расстреляю этих чекистов — других мне не дадут. Поэтому пусть все идет как идет.»
«Когда все это перечисляешь, получается, что было грустно и плохо. А между тем было очень молодо, все время была надежда и поэзия.»
Федор Иванович погиб в 37-м. И опять мысли о трагедии 37 года: наверняка ведь приложили руку враги, затаившиеся, замаскированные враги. Уж слишком много их, переживших время репрессий, сохранившихся часто благодаря активному участию в уничтожении честных, нужных стране людей, всплыло на поверхность после «разоблачения культа» и раскрыло свою суть с перестройкой.