Когда я ещё неделю назад судорожно мечтал о приключениях, я совсем не имел в виду, что хочу сначала мыкаться по тавернам, убегая от королевской стражи из-за воровства, к которому я вообще был непричастен, а потом вот так вот у всех на виду целоваться с темноволосой волшебницей-недоучкой!..
… хотя нет, целоваться у всех на виду с темноволосой волшебницей-недоучкой мне как раз-таки нравилось, но предшествующие этому обстоятельства!
Мармаринэль скосила на меня хитрый зелёный глаз и обхватила за шею, поджав ноги.
… всё понимаю, но неужто такое удовольствие – виснуть на мне?!
Хотя…
И вообще, было бы неплохо осветить все мои приключения (точнее, злоключения) с самого начала. Нет, я не собираюсь рассказывать, как я родился (совсем не помню) или о том, как меня воспитывали (могли и не воспитывать, всё равно непутёвым получился), я начну с того момента, как я просто-напросто решил прогуляться до ближайшей таверны. Клянусь, я просто хотел выпить молока, а так получилось…
В общем, получилось так.
– Раэм! Раэм Брисийский, виконт Бубнового Дома!!! – прошествовать мимо орущего источника без потерь не получилось; пришлось вернуться и закрыть рот многословному посыльному булочкой с капустой, купленной для себя, любимого и единственного.
От меня он подобного коварства, понятное дело, не ожидал. Оно и понятно – как уже было упомянуто ранее, будучи Раэмом, виконтом Брисийским, самым натуральным светлым эльфом из состоятельной дворянской и добропорядочной эльфийской семьи (ну ни фига ж я разошёлся в прилагательных!), мне быть коварным чисто по титулу не положено.
А я – рыжий. Причём не только в смысле жизненной позиции (ох и поставила меня этим жизнь в позицию!), но и в цвете волос. Вы себе рыжих эльфов представляете? Огненно-рыжих, с волосами до плеч, перехваченными в хвост чёрной лентой, смугловатого, с глазами серыми?
Да я вообще на полукровку больше смахиваю, у которого мать – тролльчанка, а папаша – рыжебородый пират, проведший в плаванье несколько лет и изголодавшийся по женскому телу. В общем, мать-тролльчанка, судя по всему, только этим объяснялась.
Мысли вообще не эльфийские.
И грация не та.
Но, тем не менее, я самая настоящая чистокровная остроухая фигня.
Обозвать самого себя фигнёй – это, кстати, тоже мощно.
И я отвлёкся.
– Сам ты виконт! – за шкирман схватил я посыльного, давнего своего приятеля, который был не по годам худеньким, лёгким и болтливым. – Хватит языком улицы не по теме подметать, а то меня из-за тебя опять в таверну пускать откажутся.
– Вот и хорошо! – насупился друг, но тут же просветлел лицом и добавил весьма музыкально: – А припрётся Раэм пьяный – шваброй огребёт от мамы!
Что да, то да. Мама у меня феноменальная. Ей впору бы составлять пособие «Агрессивное воспитание» для других таких же гиперактивных мамочек, которые хотят угробить детство своего чада. А, плюс ко всему, у неё ещё и тайна на тайне.
У меня чудесная семейка, серьёзно. С ними скучно просто не бывает.
Друг, болтая ногами, дополнил свою частушечку крайне нецензурным словом, которое эльфам, даже самым хулиганистым, знать вообще не положено.
А он был орк. Ему можно.
– Чего ругаешься-то? – спросил я уже куда более миролюбиво, опуская Джоэла на землю. Тот фыркнул, мол, не мне ему замечания делать.
Ах ты ж папуас!
Кстати, а кто такие папуасы?
Впрочем, не суть.
– Я спешу! – гордо вздёрнул подбородок я и тут же напоролся на насмешливый взгляд.
– Куда?
– Да если б я сам знал, – ответил вполне честно. – Интуиция. Предчувствие такое. Пошёл я, короче.
– Иди, – согласился Джоэл с небывалым оживлением, и я понял, что мыслями он уже далеко не со мной. Ох уж эти певцы-посыльные! Ничего серьёзного им доверить нельзя!
Мне, в принципе, тоже, но эту тему я предпочёл оставить на потом, и всего лишь прибавил шагу, уже начиная мечтать о хорошей кружке эля… молока, я имел в виду!
Молоко – наше всё!
Я почти!.. дошёл. До заветной двери таверны оставалось ещё всего пару десятков шагов, как…
– Лови её!!!
– Хватай!!!
– Воровка!!!
Я завертел головой, готовясь ловить и хватать загадочную воровку, если та вдруг решит неосторожно встретиться мне на моём жизненном пути, как вдруг из-за угла вынырнула мелкая темноволосая девица неопределённо-подросткового возраста, а за ней – едва ли не с добрый десяток внушительных громил-стражников…
… и тут я замешкался, будь она неладна, эта чёртова сострадательная эльфийская душонка! И в кого я такой правильный уродился?!
… видимо, у меня на лбу табличка какая-то зажглась, потому что девчонка, видимо, узрев во мне если не спасение, то надежду на него, цапнула меня за руку и рванула вперёд.
И откуда в хрупком подростке столько силы?!
Пришлось бежать – благо, ноги не руки, росли из того места, из которого и должны были расти. Девчонка отчаянно петляла в толпе, а мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ней, и…
… дууууура! Ты же нас в тупик заведёшь! Я не паук, по стенам бегать не умею!
Я с силой рванул её за руки и помчался в сторону, абсолютно противоположную той, куда мы бежали до этого; втолкнул в подворотню и, подняв на руки и чуть ли не посадив на своё колено, которым я в стену дома упёрся, заткнул рот поцелуем.
Девчонка занервничала, затрепыхалась, заметалась, упёрлась руками мне в грудь а я, не придумав ничего умнее, кроме как ощутимо цапнуть её за нижнюю губу, прошипел: «Угомонись, дура, иначе к стражникам пойдёшь прямой дорожкой!».
И – о чудо, Создатель, ты наградил женский мозг хотя бы остатками здравого смысла! – девица обвила меня руками за шею и сымитировала почти животную страсть.
Проносящиеся мимо стражники, решившие осмотреть закоулок, пришли в немой восторг, увидев, с каким жаром мы с этой дамочкой вцепились друг в друга. Но, правда, вспомнили, что у них, вообще-то, дела международного (и снова интуиция, будь она трижды неладна!) масштаба и понеслись по следу неуловимой воровки.
И тогда я её отпустил.
И даже ойкнуть не успел, как вдруг мощная оплеуха едва не сбила меня с ног. За первой бы последовала вторая, если б я не сориентировался да руки не перехватил.
И наконец-то рассмотрел это исчадие ада. Невысокая, смуглая, тёмная, с короткими встрёпанными волосами, чисто символически собранными в два хвостика; худенькая, а глаза! Зелёные-зелёные. Как селезёнка.
А я – всё ещё светлый эльф. Верится?
– С ума сошла? – поинтересовался я сварливо, но сдержанно, хотя с куда большим удовольствием, хотя щека горела, и от обиды мне хотелось вычудить нечто эдакое.
Она подняла на меня мрачный взгляд и упрямо сжала губы.
– Не хочешь говорить? – понял я, и нервы у меня сдали окончательно. – Отлично!
Перекинул через плечо и понёс – это распространённый способ ухаживания среди особо нетерпеливых эльфов. И, на плече, как есть, в ближайший храм, уведомить Создателя, что ты хочешь взять женщину в спутники вечные свои. Мнение женщины, как повелось, никого не интересовало.
Девица, хотя и была больше похожа на вампирку из провинции, эльфийские обычаи, судя по всему, знала, а потому поспешно задёргала ногами и заверещала дурным голосом:
– Что ты твори?!.. – её вопль, как масло ножом, срезало, как только мы оказались на оживлённой улице – она уткнулась мне носом в лопатку и сжалась в комочек.
И заткнулась. Ура.
– Раэм!
Рано радовался – из-за угла вырулил друг отца, и я, от неожиданности как-то совсем тонко и по-девчачьи ойкнув, заскочил в таверну.
Зря.
Ибо в таверне я столкнулся лицом к лицу с собственным отцом.
Как ему объяснить, что у меня на плече делает абсолютно незнакомая (как мне, так и ему) девушка, я не представлял, а потому сразу перешёл в наступление.
– А что ты тут делаешь, пап? – сладко поинтересовался я, ловя дёрнувшуюся было хорошенькую ножку спасённой мной «пленницы». – Приличные, уважающие себя дворяне по таким заведениям не ходят, а уж эльфов в таких местах я сроду не видывал! И да, пап, тебя мама уже обыскалась.
Клянусь, будь я на месте отца, я бы за столькое в моём «нападении» зацепился, но немного выпитого эля и фраза: «мама тебя обыскалась» возымели должный эффект – папаша покачнулся, дружелюбно хлопнул меня (!) по бедру девицы и, шатаясь, аки берёзка в поле, буквально вывалился из дверей таверны.
Девчонка – молодец. Только фигли я ей об этом скажу.
Я вынесся из таверны минутами позже, лихорадочно соображая, куда можно деть болтающуюся на моём плече «ошибку молодости».
– А теперь повтори, что делаешь здесь ты и эта загадочная дамочка, – Луис скрестил руки на груди и уставился на меня так внимательно, что мне аж неуютно стало. Ну, и перевёл стрелки, уставившись на девчонку, которая беспокойно завозилась под моим взглядом.
– Ну что?! – наконец не выдержала подобного давления она. Голосок оказался чистый и даже высокий.
– Ну ничего! – передразнил я, усаживаясь в кресло, которое, в свою очередь, находилось во временном пристанище моего хорошего приятеля Луиса, который разве что убийствами не промышлял; в пошарпанной квартирке едва ли не в центре города. – Имя своё скажи. Для начала.
– Мармаринэль, – неохотно отозвалась девчонка.
– Как-как? – не поверил я.
– Мармаринэль, – повторила она уже раздражённо. – Я колдунья.
– Да ну? – не поверил я вторично, поджимая губы. – И что ж ты, колдунья, на улицах скакала, как сидорова коза да драться лезла?
– А что мне надо было делать?!
– Колданула бы что-нибудь, – пожал плечами я недоумённо, и уже по взгляду девчонки увидел, что её прям распирает рассказать мне всё. Но боится.
А мне её рассказ вообще не нужен. Сейчас бы развернуться круто, выйти и забыть обо всём, как о страшном сне, да не искать на свою голову неприятности…
… но я же, чёрт возьми, рыжий! Мне ж больше всех нужно!
Я сполз прямо на пол, скрестил ноги и выжидающе уставился на… как её там зовут?.. Мармаринэль? Сократить надо, а то я начало забываю, когда до конца договариваю. Ринэль – самое то. Для эльфийки.
И плевать, что девчонка всё ещё смахивает на вампирку из провинции. Мне запомнить легче зато.
– Чего? – поёжилась она.
– Рассказывай.
Не знаю, что было не так с моим тоном, но она вдруг голову покорно опустила.
Лучше б я не спрашивал, честное слово.
– Я колдунья! – повторила она упрямо и даже с гордостью, но тут же потупилась и, стушевавшись, добавила вполголоса: – Ну, то есть, не совсем колдунья.
– Эмм? – выразил я свои смешанные чувства.
– Учусь я! – огрызнулась Ринэль и, сцепив руки в замочек на колене, выдохнула и продолжила уже спокойней: – Я – недоучка. Задатки у меня есть, мать была сильной колдуньей, а у меня пока умений не хватает магию свою контролировать. В общем, косячить я люблю и умею.
Я не удержался от смешка.
– У меня есть учитель – очень мудрый и опытный ведьмак. Он нашёл меня сам, тра-та-та, это не интересно, и взялся обучать. Но только я ни имени его не знаю, ни лица не видела. И не смотри на меня так, загадочный господин, у меня есть свой кодекс чести – если человек хочется остаться инкогнито, то я не буду лезть и всё узнавать. Ну, во всяком случае, не сразу точно.
– А преследовали-то тебя почему? – не выдержал я, устав пропускать через себя кучу посторонней информации.
Моя собеседница – ведьма, это ясно. Несмотря на разношерстность нашего народа, люди, одарённые магической силой – редкость. Ими восхищаются, их боятся, и в особо религиозных городах даже преследуют для свершения старой доброй акции под названием «инквизиция или сожги всё то, что тебе не нравится». И это было особенно забавно, если учесть, что у всех рас религии разные.
– Захотели, блин, – фыркнула Ринэль, злобно сверкнув глазищами. – Не мешай рассказывать. Просто заткнись.
Я послушно заткнулся и сделал вид невинной внимающей овечки.
– Чтобы стать магичкой, я должна многому научиться. Я обязана была пройти своеобразный экзамен, проверяющий мою ловкость, хитрость и умение пользоваться магическими навыками, да и просто быстро соображать в экстренных ситуациях.
– Что ты сделала? – спросил я с ужасом, внутренне холодея в жутковатом предчувствии.
– Одолжила любимый перстень советника королевской семьи, – беззаботно ответила девица, а у меня волосы на голове от ужаса зашевелились.
Охнул даже непробиваемый Луис.
Кража из королевского дворца! Да мне за пособничество этой ненормальной уже смертная казнь грозит – гильотина, не меньше, а что с ней сделают, мне даже представлять не хотелось!
Да я лично видел этот перстень. Массивный, золотой, с огромным рубином, ценимый советником едва ли не больше собственной жизни.
Нам крышка. А если учесть, что без меня она бы давно попалась в лапы стражников…
– Уууу! – завыл я от невыносимого умственного напряжения, скашивая глаза на спокойную, как колокольню, Ринэль.
Она или ничего не боится, или… идиотка. А может, и то и другое одновременно.
– Так или иначе, но я на это не подписывался, – твёрдо сказал я, за одно мгновение чётко расставив перед собой все приоритеты. – Мне проблемы лишние на голову не нужны, я ещё молод и жить хочу. Я выведу тебя из города, но не больше. У ворот мы распрощаемся.
Девчонка смотрела на меня прямо, изучающим таким взглядом, словно увидела какое-то редкое насекомое. Она ничего не говорила – молодец, понимает, что я, в принципе, ничего ей не должен был – только в глазах плещется такая обидная насмешка, а с губ собиралось сорваться это чёртово «струсил?».
Струсил.
Нет, это слово мне определённо не нравилось – разве мог я, такой отчаянный сорвиголова, как говорили обо мне, восхищённо понижая голос, остальные дети знатных родителей (и не только они), струсить?!
Нет, конечно!
Я просто… осторожный. Мне и моей семье не нужны проблемы с королевской стражей, и…
– Я не трус, но я боюсь, – громко процитировала Ринэль, с лёгкостью угадывая моё состояние. – Извините, а не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь хламидомонаду с капюшончиком? Я верну.
– Наколдуй, – огрызнулся я, мучимый сомнениями; когда на плечи Ринэль опустился тяжёлый плащ с посеребренными заклёпками, она взглянула на Луиса с такой бесконечной благодарностью, что, будь я чуть впечатлительней или женщиной, я бы разревелся от умиления.
– Веди меня, моя звезда! – с пафосом провозгласила девчонка, вставая; впоследствии выяснилось, что она ниже меня на добрых полторы головы.
Как же я люблю подмечать ненужные детали!
В общем, от весьма обрадовавшегося нашему уходу Луиса выскользнули мы, как два ужаса, летящих на крыльях ночи, и затерялись в толпе.
Это, кстати, было совсем не сложно, потому что прятать лица под хламидомонадами с капюшонами у нас в городе было едва ли не обычаем, да и мало ли сброду в толпе шатается?
Я одного понять не могу – почему стражники ещё не начали бегать и срывать с лиц маски и с голов тряпки, раз уж дело такое важное, а тут так вот улизнуть можно, как это, кстати, мы и делаем. С одной стороны – не понимаю, а с другой – у нас народ уважает чужие тайны. Да и не только в этом дело. Сдёрнешь, к примеру, с кого-то капюшон, а там – Медуза Горгона шевелит своими милыми змейками, которые медленно и печально превращают тебя в булыжник…
… а нам это на руку – именно потому мы почти в рекордно быстрые сроки добрались до ворот и, отстегнув стражникам по паре злотых, пересекли линию города.
И остановились. Я задумчиво посмотрел в голубеющие дали, Ринэль волнообразно повела плечами, словно стряхивая с себя паутину моего присутствия, и мы уже почти было безмолвно разошлись в разные стороны, разлучая мою трепетную душу с сумасшедшими неприятностями, как вдруг за нас всё решил банальный случай.
Налетел ветер, рванул заклёпки её плаща вверх, и они, жалобно звякнув, сломались; капюшон вздулся вверх и опал, открывая взору явно удивлённых стражников смазливую мордашку колдуньи.
А что особо печально, мордашка её была не только смазливая, но ещё и крайне востребованная в столице. Ещё бы – за эту самую мордашку и прилагающиеся к ней причиндалы обещали столько золота, что стражники могли бы уйти на покой навечно.
Кстати, о покое, вернее, о его отсутствии – Ринэль, рванувшая было куда подальше и почти сразу осознавшая безрезультатность сего действа, остановилась.
– Вали уже, светлячок, – прошипела она, безуспешно пытаясь маскировать страх за злостью. – Помирать – так в одиночестве да под красивую музыку!
– Сама виновата, – парировал я.
Ринэль не нашлась, что ответить, только одарила таким затравленным взглядом, что мне её почти жалко стало.
Я не верил в судьбу, если честно. В пророчества, предсказания, знаки, приметы, да и во всю прочую связанную с ней бурду – что я, маленький, что ли? Эту самую «судьбу» выдумали для того, чтобы было на кого спихнуть ответственность за собственные косяки… но, в общем, если то, что со мной происходит, нельзя было назвать судьбой, я бы!..
Я бы!..
В общем, взял я девчонку за шкирку и поставил рядом с собой; спиной к спине, если быть точнее. Ну, мало ли что.
– Что творишь?! – она аж рот открыла. – Беги!
– Я, может, и осторожный до крайностей, но не отморозок! – оскорбился я праведно. – И смотреть, как кучка громил бьют такую мелочь пузатую, мне совесть не позволяет!
– Глаза закрой! – огрызнулась Ринэль, однако, жутко довольная внезапным поворотом событий.
В общем, драться я не умел и не любил, но чтобы напинать парочку стражников, особых умений и не надо было; а смотреть на Мармаринэль в драке оказалось сущим удовольствием – она, лёгкая, грациозная, с такой радостной физиономией отправляла неприятелей в нокаут, оставляя мне честь защищать её спину…
… мда. А я-то вляпался. По самые уши.
Отправляя очередного из громил поспать непринуждённым ударом в челюсть, я напряжённо размышлял, что же нам всё-таки делать.
Я всего за доли секунд понял, что не смогу оставить эту недоучку в беде.
– Ну и какого?.. – подбоченился Луис двумя часами позже, когда мы, грязные, как черти из самой преисподней, заявились к нему обратно.
– Ну и такого, – не нашёл отповеди достойней я, отодвигая его плечом. – Мы к тебе ненадолго.
Вообще, я знал, к кому идти. Спокойный и прагматичный Луис обладал нехилыми комбинаторским способностями; да и, повторюсь, он занимался всем, за что хорошо платили, исключая только убийства. Кроме того, в своё время полуорк был мне обязан, а потому на него можно было положиться… ну и затариться у него, соответственно, тоже можно было – благо, денежные средства позволяли.
Полуорк кивнул головой, продемонстрировав безукоризненный белоснежный оскал, и, не спрашивая и не отвечая, пошёл собирать нас в путь-дорогу.
Мармаринэль заняла ванную, оставив меня в не очень гордом одиночестве. Ну, я и задумался. Даже не о том, как я влип и что будет со мной – главное, скучно не будет, а всё остальное не так уж и важно.
Я задумался о родителях. Даже забеспокоился – особенно о моей бедной, пусть и гиперактивной, но сердобольной матери, которая с таким сыном скоро вообще поседеет. Ей бы объяснить всё как-то, сказать, чтобы она не волновалась, но чего-чего, а времени у меня как раз на это и нет.
– Пиши уже, – фыркнул Луис, который, несмотря на свои внушительные габариты, всегда появлялся бесшумно. – Письмо матери своей пиши, я уж сумею его доставить. Рюкзаки я собрал, девчонка сейчас выйдет, ты ополоснёшься – и валите на все четыре стороны, потому что мне проблемы с законом не нужны.
– Ха-ха, – раздельно произнёс я, выражая своё сомнение по поводу возможных проблем. Как на моей памяти, так если бы Луиса изловили, его бы пришлось раз пятнадцать воскрешать, чтобы всё было чётко по протоколу.
– А вообще, Раэм, я, конечно, знал, что мозги у тебя скоро атрофируются за ненадобностью, но ты скажи мне, зачем ты во всё это ввязался? – пропустил мимо ушей мою недо-насмешку полуорк. – Из жалости?
– Я что, дурак, шкурой собственной из жалости рисковать? – отмахнулся я, совсем некстати вспоминая острые колени и худые, тонкие запястья. – Я не мать Тереза.
Луис красноречиво покрутил пальцем у виска, одним жестом выразив всё, что он думал о моём умственном развитии, только чернильницу придвинул да листочек чистый с пером.
Ну я и принялся писать.
«Мам, у меня всё в порядке. Я просто немного к ужину опоздаю – на недельку, может, на две, но с кем не бывает? Ты, главное, не волнуйся за меня, я под надёжной защитой… ну да, под надёжной. Пожелай мне удачи. Люблю, целую, твой непутёвый сын».
Адреса я не написал, только кольцо окунул в чернила да приложил к углу листа, как свидетельство того, что я – это я.
Найти меня по этому письму не смогут, если только Луис не проболтается, но мы даже сами не знаем, куда пойдём, а потому куда ему?
Мармаринэль из ванной выплывает уже одетая – в большей, по крайней мере, на два размера, рабочей рубахе и узких кожаных штанах; на ходу завязывает хвост и мурлычет себе под нос песенку. И я – чёрт бы побрал эту мою эльфийскую честность! – не мог не признать, что она чертовски хороша, эта моя свалившаяся на голову ошибка.
А я и рад почти.
Кретин.
В таверне «Пиковая дама» (она пользовалась дурной славой, но нам же ж чем дурнее, тем лучше!) я выгрузил на конторку хозяину внушительный мешочек с золотыми монетами и, пряча эту дурочку (она, оказавшаяся не только мелкой, но ещё и лёгкой, сидела у меня на сгибе локтя, съёжившись, как цирковая кукла, и уткнувшись носом мне в волосы), поднялся в одну из комнат на втором этаже этой сомнительной таверны. Ринэль негодующе засопела, когда я отказался от ужина в комнату, но перечить не стала, прекрасно понимая, что она сейчас находится не в том положении, чтобы выступать.
Я скинул девчонку на кровать и сам в кресло плюхнулся.
– Ну, а теперь надо разработать план действий, – сказал, вытягивая ноги и вздыхая. Надо-то надо, а в голову ничего путного не лезет.
– Ага, – кивнула она смущённо(?!). – Только это… ты… Вы… ты… Вы… кто?!
– Да тыкай уже, тыкай, – разрешил я великодушно и вдруг вспомнил, что мы с ней пусть целый день и бегаем, но я даже и не представился. Да и о ней знал только то, что она сумасшедшая, недоучка и с длинным именем. – Тебе хоть лет сколько, непутёвая?
– Восемнадцать! – вздёрнула подбородок Ринэль, и тут же съёжилась под моим внимательным взглядом. – Почти… будет… неделю назад семнадцать исполнилось.
– Вот теперь верю, – фыркаю. – Я – Раэм, эльф, и мне уже сто пятьдесят три года по нашему летоисчислению, утверждённому эльфийским советом…
– А всего? – вдруг коротко хихикнула колдунья, и теперь смутился уже я.
– Двадцать.
Она снова хихикнула.
– Ну, знаешь ли, двадцать лет тоже не семнадцать, – парировал я, и девчонка снова помрачнела. – А если серьёзно, то что нам теперь делать, ведьмочка?
– Искать, – серьёзно объявила девчонка, а у меня как глаза на лоб вылезли, так там и остались.
– Слушай, ты действительно сумасшедшая! Ты хоть понимаешь, что в таком положении не наищешься? Сейчас все на уши подняты в поисках воровки и её сподвижника-идиота! – я в сердцах хлопнул себя ладонью по колену. – И, главное, даже переждать нельзя, потому что это такая масштабная кража, что уляжется всё лет через десять, если нас, конечно, раньше не поймают!
– Ну и что? – выдала девчонка скучающим тоном, а я, не выдержав, потому что сам был как сплошной комок нервов, встал и завалил её на кровать, удерживая сдвинутыми коленями её ноги (вдруг импульсивной дурочке придёт в голову лишить меня способности к репродукции?).
– Что значит «ну и что»?! – прорычал я гневно, вконец выведенный из душевного равновесия.
– «Ну и что» значит именно «ну и что», психопат! – парировала она, нисколько не испуганная моим внезапным порывом. Взгляд отвела, да и только; улыбнулась уголками губ с горечью. – Я тебя не заставляла, чудак. Ты всё ещё можешь забрать у трактирщика свои золотые и уйти. А я сама справлюсь. Всегда справлялась – почему сейчас не смогу?
Я никогда никого не жалел – не до того было, да и не люблю я это дело. И мелкую девчонку, замершую подо мной, которая казалась такой смелой, а ведь сама почти дрожала.
Мне не было её жалко. Совсем.
Просто я как-то сгрёб её и перевернулся на спину, перекладывая на себя – Ринэль возмущённо открыла было рот, но я ткнул её носом в своё плечо и хмыкнул.
Просто я искренне хотел помочь.
– Сейчас пойдём искать твоего ведьмака, – сказал я тихо. – И пусть мы не знаем, кто он и как выглядит, но мы его найдём.
– Вот это настроение мне нравится, – буркнула ведьма.
А я с места не двигался. Она сопела тихо, а я всё молчал.
Обязательно. Всё сделаем. Но чуть-чуть позже.
В столице было немало чудиков в плащах, а потому, как обычно, особого внимания на нас никто не обращал; я, скрепя сердце, решил разделиться, отправив Ринэль в восточную часть. Там находились злачные кварталы.
Конечно, я поступил по-идиотски, отправляя маленькую и худенькую магичку в район, где даже гоблины ходят по трое, вжимая голову в плечи, но туда реже всего забредала стража. Конечно, я не мог не понимать, что сейчас королевские служащие будут особо внимательны именно к восточной части, но, повторюсь, Ринэль была юркой, а я – наивным идиотом, а потому я был просто уверен, что она выкрутится в случае чего.
А я, вместо того, чтобы делом заниматься, рванул к своему дому.
Родители убьют непутёвого сыночка, особенно если вспомнить, что в последний раз отец видел меня в таверне с девчонкой на плече.
Не знаю, чем я там себя тешил, но у дома оказалось целое оцепление: значит, прознали, что никто иной, как Раэм Брисийский…
… вор?!
… мать моя пирожок, почему я не башкой думаю, когда на девчонку смотрю?!
Так вот, у дома стоял конвой, через который если бы я и смог прорваться, то явно бы не вырвался, а так как героическая смерть в раннем возрасте не входила в мои планы из списка «как бурно провести молодость», пришлось срочно и незаметно капитулировать.
Родители поймут. А если не поймут, то всё равно не осудят… пусть и считают грабителем. Как бы на меня ещё мокрого дела не повесили!
В общем, пришлось отступать так же, как я и подступал – тихо и незаметно, не привлекая не то что лишнего, а вообще никакого внимания.
Срочно найдя часы, я понял, что если я сейчас же не понесусь в «Пиковую даму», то мне оторвут голову на расстоянии. Хотя и так оторвут – я же прохлаждался вместо того, чтобы собирать городские сплетни в стиле: «пойди туда, не знаю куда, найди того, не знаю кого, и принеси ему то, что ты незнамо каким хреном спёр». Уравнение с несколькими неизвестными – ни места, ни действия, ни человека, одна только колдунья с перстнем да я-идиот.
Колдунья с перстнем должна была дожидаться меня-идиота у входа, но вместо этого…
– Да пустите же вы меня!!!
… но вместо того, чтобы примерно ждать меня под вывеской, она барахталась, пытаясь пнуть какого-то тролля в форме королевской стражи, который держал её за ворот; пятеро других гоготали и тыкали в неё краями луков.
Я лихорадочно соображал, что же мне, всё-таки, делать. Меня они пока не видят – это плюс, но то, что я реально мало что могу – это минус.
Соображай, дурья башка!
– Вы как обращаетесь с послом далёкой Ардинии?! – напустив на себя грозный вид деловой колбасы, пошагал я к стражникам.
– Чего? – явно озадачились они, а я всё напирал.
– Что слышали, чурбаны неотёсанные, неподкованные в делах политических! Остолопы, дубины, идиоты, вы хоть понимаете, что за подобное отношение к многоуважаемому послу вам грозят несколько десятков лет тюрьмы? – ну, с десятками я, конечно, загнул, да ещё и выражаться стал странно, но меня понесло не в ту степь. – Да за такое войну впору объявлять, отпустите её немедленно!
Очумевшие стражники руки разжали и расступились, бормоча что-то крайне неразборчивое, а я, схватив Ринэль за запястье, поспешно скрылся в таверне, продолжая крыть «чурбанов» на чём свет стоит, лежит и поставлен в непристойные позы.
Как только закрылась дверь в съёмную комнатушку, ведьма выдрала у меня руку, грохнулась на колени и расхохоталась.
Я её веселья не разделил.
– Ты лучше скажи, что известно, – осадил Ринэль мрачно, сползая по стене и благоразумно умалчивая о том, что я просто зря потерял время.
Она посмотрела на меня искоса, хитренько так, но ничего не сказала; фыркнула, собираясь с мыслями.
– В общем, самого учителя я не нашла, – начала она весело. – Но зато, пошарившись по городу и поспрашивав честной… эм… и не особо честной тоже… всякий, в общем, народ, я узнала, что есть одна почтенная дама, которая может вывести нас на след этого ведьмака. Так же я узнала, где живёт эта дама и когда её лучше всего застать, но это будет сложновато.
– А зовут твою загадочную даму как? – немного приободрился я.
– Карэна Брисийская, – сказала она, глядя на меня с прищуром, словно ожидая моей реакции.
Я сбледнул с лица.
Как-то ты, зараза, слишком много обо мне знаешь.
Спали мы недолго, и если ведьма прикорнула вполне так основательно, то я находился на грани между сном и пробуждением, беспокойно ёрзая в кресле. Нервничать у меня было сразу несколько поводов: во-первых, я был степенной (ну как степенной? Просто после каждого дебоша я возвращался домой и отдыхал, ха) домашний эльф и свалившиеся на меня неприятности здоровски меня выматывали; во-вторых, за окном как-то подозрительно толклись орки из королевской гвардии и отменяли наш торжественный выход через парадные двери уже одним своим видом; ну и в-третьих, я был… кхм… ну, я не был маменькиным сынком, но с матерью мы были очень и очень близки, и, насколько я знаю, пусть её и окружала вечная аура таинственности, которую не всегда мог пробить даже мой отец, но она отрицала всякую белиберду магическую, преданно веря только в Создателя и книжки об агрессивном воспитании юных эльфов.
И вообще, готовиться проникать в собственный дом под покровом ночи – это уже край сумасшествия. Осталось только втайне от себя в свой же кошелёк влезть.
Наконец мне надоело метаться в неизвестности и я, вскочив, зажёг свечу и растолкал сопящую в несколько голосов Мармаринэль.
– Подъём, подъём, кто спит – того убьём! – пропел я жизнерадостно.
– К чертям, к чертям вали, эльфийский хам, – не открывая глаз, обнаружила в себе поэта ведьма, пытаясь запустить в меня подушкой. Сего непотребства сделать она не смогла, так как я подхватил её одной рукой вверх тормашками и мы, хохоча, завалились на кровать.
Это было случайно – Ринэль в суматохе мазнула меня губами по скуле, а я уже почувствовал, что краснею.
О жуть! Не мог же я!..
Она с негодующим воплем скатилась с меня и, фыркнув нечто крайне оскорбительное, от чего приличные эльфы вообще в обморок падали, подхватила какой-то загадочный пакет и скрылась за перегородкой.
– И что это вообще было? – пробормотал я ошеломлённо, на автомате прикасаясь к скуле.
Жгло.
Она выскользнула из-за ширмы, которая была призвана делить комнату на две части, но вместо этого закрывала окно, и застыла у зеркала в немом восторге перед самой собой. Да я и сам, если честно, невольно залюбовался – чёрные бриджи с молниями, чёрная водолазка, собранные в высокий хвост волосы, а губы светлой линией на смугловатом лице выделяются.
Необычная такая красота, хрупкая, хотя и пугающая немного на первый взгляд. Непривычная.
– Ну что, боец, вперёд и с песней? – поинтересовалась Ринэль, кружась по комнате.
Я закинул на плечо рюкзак и распахнул окно, предлагая самый быстрый и безболезненный в плане отступления от стражников путь.
Вечерок нас ждал долгий.
Ковёр воровато скрадывал шаги, а собственное поместье казалось как никогда чужим. Только предчувствие основалось где-то в подреберье, над диафрагмой, но отступать уже и смысла не было. Мы пробрались через дрыхнущую у ворот стражу, залезли по водосточной трубе в комнату, где хранились ненужные вещи, которые никто из нашего славного семейства просто выкинуть не мог, и теперь вот на цыпочках крались к спальне, где должна была обнаруживаться моя мать.
Хотел бы я пойти на поводу у жанра и написать, что дверь тихо скрипнула, но – увы и ах! – та отворилась без малейшего шума и мы, как заправские форточники, проскользнули в мамины покои.
Спала она тихо – даже дыхания слышно не было, и только возвышающееся среди одеял и подушек тело указывало на то, что в комнате кто-то есть.
Ринэль тревожно оглянулась на меня и сделала шаг вперёд; с некоторым сомнением схватилась за кончик покрывала, немного помялась, словно испытывая меня на прочность (судя по всему, даже в темноте на моей бандитской эльфийской физиономии было написано, что если сейчас не дёрнет она, то я сам её дёрну; а, как выяснилось в процессе, Ринэль очень любила делать всё назло) и, бесшумно выдохнув, рванула этот самый кончик на себя.
… мы с недоумением уставились сначала на кровать, а затем – друг на друга.
Постель была пуста. Абсолютно. Вместо тонкой фигуры матери там находились скрученное в валик одеяло и несколько подушек.
Осознание ударило тысячей вольт – я распахнул глаза в неверии, рванулся было к ведьме, открыв рот для предупреждающего вопля, но из горла не вырвалось ни звука.
Вспыхнул свет, и пока наши глаза адаптировались, нас уже держали.
За доли секунд.
Без малейшего сопротивления.
Ринэль, шипя, как кошка, которой наступили на хвост, даже не рвалась – повисла на руках у стражников, словно тряпичная кукла с подломленными коленями.
Я сам был крайне шокирован – как?! Как они нашли нас, поняли, вычислили?!
Как?!
По обречённому взгляду зелёных глаз я понял. Это было легко. Она – ведьма, ясное дело, не просто так перстень украла – продать его на чёрном рынке невозможно, а значит, она сделала это для кого-то. И она будет искать этого кого-то. А что стоит королевскому дворцу подкупить пару-тройку информаторов? Например, Луиса, который ради наживы продаст даже собственную мать?!
Ровным счётом ничего.
– Вы обвиняетесь в краже священной реликвии и попытке убийства высокопоставленной дворянки Карэны Брисийской. Вас доставят в королевский двор, чтобы решить, что с вами делать дальше, – громко и выразительно сказал какой-то особо «вумный» стражник, вздёргивая Ринэль так, что она закашлялась от неожиданности и боли. – По поводу ваших прав… ах, у вас же нет никаких прав, щенки. Вы можете хранить молчание, всё, сказанное вами, может обернуться против вас в суде.
Это было так нелепо, что я расхохотался.
– Суде? Нас действительно судить будут? Да вы вообще знаете, что такое суд?! Зачитали приговор – и гуляй мазуркой, или что ты там умеешь танцевать! Выучили пару фраз и гоняют их по кругу с обличающим видом, даже не представляя, что эти фразы вообще значат! В суде!..
– Разговорчики! – ткнул меня страж кулаком между лопаток и, грязно хлопнув Рин ниже спины, усмехнулся и приказал вывести нас.
Я задохнулся от бессильной ярости.
Смотря на чёрную сутану, мне хотелось выть. И это – священник?! Да каким он взглядом смотрит на Ринэль! Какое он имеет право так смотреть?!
Почему-то это было единственным, что меня в данный момент волновало.
Действительно. Я в камере, прикован цепями к стене, вишу на них, ноги пола не касаются, мне сейчас будут зачитывать приговор, а меня ничего, кроме липкого взгляда священника на виновницу моих бед, не волнует.
Она же ведьма? Ведьма.
Заколдовала, определённо.
– Раэм Брисийский, виконт Бубнового Дома, Вы обвиняетесь в краже…
– Он не крал! – взвыла Рин, звеня цепями.
– В краже и пособничестве отродью дьявольскому, а так же в попытке убийства собственной матери и приговариваетесь к смертной казни через повешение.
– Фу! – выдал я зачем-то. – А гильотиной нельзя? Пусть мама заберёт мою голову и поставит её на полке у камина! Или можно ещё четвертовать. Тогда руку. Или знаете, без сооружений всяких подозрительного предназначения, по старинке, с палачом и истерическим взвизгом: «Отрубить ему голову!»!
– Виконт Брисийский, прекратите ломать комедию! – вскричал священник в ярости, наотмашь ударив меня по щеке.
– Комедия не дрова, её хрен поломаешь, – фыркнул я.
Чтоб тебе руку оторвало. А если выживу – сам оторву. Запишите, кто-нибудь, в моём ежедневнике, а то руки заняты.
Цепями.
– Мармаринэль, ты обвиняешься в краже священной королевской реликвии, затуманивании разума достопочтенному лицу, попытке убийства уважаемой дворянки, а так же в пособничестве дьяволу. Ты приговариваешься к очистительному пламени, грязная ведьма. Пусть Господь возьмёт твою бренную душу, хоть он и побрезгует прикасаться к ней.
– Фанатики, – буркнула Ринэль с осуждением.
Священник вещал что-то обличительное и укоряющее, а я его не слышал даже – весь его монолог сливался для меня в одно сплошное надоедливое комариное жужжание.
Паники не было. Одна только голая обречённость.
Когда за монахом закрылась дверь, мы остались в кромешной темноте.
Молчали мы минут пятнадцать. Хотя я не уверен. Я вообще уже ни в чём не уверен, если честно.
– Раэм…
Ну вот. Уже галлюцинации. Да ещё и слуховые, а это, как минимум, значит, что я схожу с ума. Не хочу с ума сходить. Хочу умереть красиво и с музыкой, напоследок поиздевавшись надо всем миром.
– Раэм, ты что, оглох?!
– А, это ты? – даже с долей разочарования спросил у Ринэль я, уже почти свыкнувшись с мыслью о том, что я крейзи.
– А кого ты хотел услышать? – огрызнулась она; вздохнула устало и совсем другим, тихим и грустным тоном продолжила. – А вообще, я понимаю, что мои слова ничего не изменят, но ты прости меня, ладно? Хотя я же тебя косвенно… я виновата в том, что мы попались. В том, что ты сейчас здесь, я виновата.
– Вот только реветь не надо, – фыркнул я, немного смущённый звучащими в голосе девчонки слезами. – Я сам дурак, раз решил тебе помогать. И кстати, Мармаринэль, – я впервые назвал её полным именем, и она от этого дёрнулась даже. – Я ни о чём не жалею.
Она всхлипнула так по-детски, так беззащитно, что я раздражённо загремел цепями.
Не превращай нашу последнюю ночь в сопливую пьеску, хоть тебе и страшно.
Не стоит.
В темноте я, с трудом различая силуэты, увидел, как маленькая колдунья отважно поднимает голову.
– Я сегодня перстень важный утащила короля, – вдруг возопила она на какой-то частушечный манер. – Король фырчет злобной кошкой, но не стоит ни рубля!
Я расхохотался. А девчонка-то молодец – частушки на ходу выдумывать, да ещё и какие!
Стражники за дверью беспокойно завозились.
– Я по городу скакала, и сказала, что посол, так из стражников-дебилов меня никто не нашёл!
Ругань за дверью стала громче, только вот в чём проблема – уходя, монах забрал ключ с собой, опасаясь ведьминских чар, а значит, дверь была заперта как изнутри, так и снаружи.
Умница девочка.
Хотя, несмотря на весёлость голоса, мне показалось, что Ринэль вот-вот разревётся.
– Я так мечтала дом свой найти, – вдруг тихо запела она, переходя с частушек на что-то… пронизывающее, глубокое, грустное, полное отчаяния и страха. – Я так искала, и вот что со мной сталось: я на своём беспросветном пути в тюрьме безумной вдруг оказалась. Я так мечтала о жизни иной, и не умела совсем колдовать, а когда встретилась я с тобой, тебя невольно смогла предать.
Я слушал голосок звонкий и молчал. Не шевелился, не звенел цепями или что-то другое. Я слушал просто.
– Видимо, ведьмой быть, видимо, ведьмой стать – это ужасная, это жуткая кара. Мне тебя не понять, мне вас всех не простить, только восстану и отомщу из глубин Тартара! – громко пела Ринэль, резко так, чётко и обречённо. – Я так хотела жить научиться, выйти из тени родных сестёр, ну а теперь – как могло случиться? – утром меня поведут на костёр…
Я уже знал припев. До того, как она вообще рот открыла.
– Пусть на рассвете простимся мы с тобой, я тебя в дальнейшем держать не стану. Ведьмы не вступают в безнадёжный бой – я вас, звери, всех из-под земли достану!
Мы пели песни до самого утра, заглушая ругань стражников и стук в двери; мы пели во весь голос, чтобы не сломиться и не сойти с ума.
Это страшно – знать, что с каждой секундой у тебя отнимают жизнь. Понимать, что тебе определённое время отведено и через это определённое время тебя не станет.
А нам не страшно.
– Врагу не сдадится наш гордый дуэт, всесильный и очень бесстрашный! Нам песен милее один белый свет, а больше ничто не важно!
Тяжёлая дубовая дверь скрипнула и отворилась.
Светало.
Нас вёл целый конвой, как особо опасных преступников, а по всей дороге от тюрьмы растянулись любопытные зеваки, желающие посмотреть на вероломного виконта и настоящую ведьму. Колодки сковывали руки, а нос так хотелось почесать, жуть просто!
Ринэль разделяла мои взгляды, страдальчески мимикрируя и корча такие рожи, что я с трудом удерживался от хохота.
Страшно не было.
Вообще происходящее больше напоминало театральную постановку с хреновым сценарием, но замечательными декорациями. Всё казалось таким фальшивым и ненастоящим, что в это просто не хотелось верить.
А из нашей казни решили устроить шоу – на подмостках сидела вся королевская семья, на отдалённых трибунах расположилась вся знать.
Я искал глазами своих родителей и, когда не нашёл их, вздохнул с облегчением. Нечего моим старикам видеть, как их сына вздёргивают, словно паршивую собаку.
С меня решили начать первым – один из стражников подтолкнул меня в спину, ведя на ступеньки к виселице.
Я поднимался медленно, не оглядываясь, и только кровь стучала в висках, отдаваясь гулким эхом; ноги были словно ватными, но я не боялся.
Я сам решил. Сам за это расплачусь. Сполна.
Пусть.
У самой верёвки я кинул взгляд на Ринэль, маленькую и выглядящую так жалко и растерянно сейчас Ринэль, которая даже подумать не могла, что её невинная шалость может обернуться чем-то подобным.
Я почувствовал, как моя уверенность трещит по швам, и поспешно отвернулся. Нельзя смотреть на эту дурочку, иначе станет грустно с ней прощаться. А мне и так… не очень легко.
Петлю затянули, словно в насмешку, не сильно, как будто издеваясь.
О чём же я должен думать перед смертью? О чём-то возвышенном, наверное, особенно если учесть, что я умираю в цвете лет…
… сейчас вздёрнут. Палач уже взялся за рычаг…
– РАЭМ!!!
От истошного вопля заложило уши, а когда я перевёл взгляд вниз, то увидел Рин, растрёпанную, с красным от слёз лицом; она визжала нечто совсем непонятное, пытаясь вырваться и бежать ко мне.
Блин.
А я же почти смирился.
– РАЭМ!!!
И тут полыхнуло. Огонь охватил деревянную виселицу сверху; так, будто бы молния ударила, но небо было, словно в насмешку, чистейшим и безоблачным; огонёк, весело потрескивая, быстро пожирал сухую старую древесину…
… никто даже понять ничего не успел. Вдруг посреди ясного неба сверкнула молния, ударила в землю рядом с королевской семьёй, собралась в единый небольшой шарик и поплыла в мою сторону.
Отовсюду доносились вопли – испуганные, панические, истеричные вопли людей, которые вместо того, чтоб смотреть на крайне интересное представление, неожиданно сами стали его частью. Кто-то пытался потушить огонь, кто-то, испуганно вопя, спасал свой зад от белой штуковины, которая чуть позднее была признана шаровой молнией.
Она выдралась, вырвалась, сбила с ног стражников и рванула ко мне.
– Раэм!!! – сорванным голосом.
Я схватил эту девчонку – теперь уже с твёрдой уверенностью, что просто так меня вздёрнуть не получится. Я умру с боем, защищая эту дуру до последней капли крови – так хоть зрелищнее будет, масштабнее, и…
… насмешливые хлопки бесцеремонно прервали мои лихорадочные мысли, убив все души прекрасные порывы наповал.
Хлопали с королевского помоста.
Советник, темноволосый, остролицый и статный мужчина лет тридцати, насмешливо поджав губы, хлопал нам.
– Поздравляю, мои дорогие, – эхом разнёсся его голос по мгновенно затихшей площади. – Вы прошли мой экзамен.
Я недоумённо оглянулся. Для человека, который буквально секунду назад едва ли не лишился жизни, шутки я воспринимал заторможено и неохотно.
Я не говорил, что всё это чертовски похоже на театральную постановку?..
Ринэль вдруг подозрительно обмякла в моих руках.
– Раэм, это он, – прошептала она почти испуганно, вцепляясь мне в рубаху руками. – Это мой наставник, я его по голосу узнала, Раэм!..
… происходящее до меня доходило очень медленно, а когда дошло…
– Арестуйте меня за попытку убийства повторно! – возопил я во всё горло. – Я сейчас его убью-у-у!
Советник только усмехнулся и повелительно махнул рукой.
Когда нас, чумазых, ошарашенных и злых, усадили по обе руки от его Советнического Высочества (и тем самым разлучили), я окончательно перестал воспринимать действительность. Вкусно пахло едой, и было тепло, шумели какие-то подозрительные и посторонние люди, которые казались большими добрыми пятнами. Пару раз в толпе пятен угадывались знакомые лица отца, матери или хитрожопого посла, который посылал мне страшные знаки, на языке жестов обещая оторвать мне голову за то, что я хренов конспиратор.
Ринэль сидела с настолько озадаченным лицом, что мне захотелось её по волосам потрепать, бедную, хотя я и чувствовал, что сейчас выгляжу ненамного лучше.
– А теперь позвольте всё объяснить, – жестом прервал шум советник, и я активно навострил уши. – Заварушка с похищением моего драгоценного перстня – целиком моя вина. Это я приказал своей воспитаннице, начинающей ведьме Мармаринэль, выкрасть его, чтобы она в экстренной ситуации открыла свои лучшие черты характера (хватать и тащить – безусловно, моя лучшая черта! – прим. Рин.), а так же пробудила спящую в себе магию!
По залу прокатился шепоток. Пусть и существовал закон, запрещающий предвзято относиться к колдунам, но люди на то и люди, чтобы непонятно чего бояться.
– А всё, что шло дальше? – спросил я безнадёжно. – Зачем?
Советник одарил меня издевательски-лучезарной улыбкой маньяка.
– Это я заигрался, – пояснил он, даже не делая раскаявшийся вид.
Я слышал, как Ринэль со стоном уткнулась лицом в стол.
Ох уж эти королевские морды!!!
Вообще, пир должен был гудеть явно долго, но я такие мероприятия не любил, а потому, как только начались танцы, я подхватил ведьмочку за локоть и выволок её за двери.
Она совсем не сопротивлялась, даже наоборот, у самых дверей я так и не понял, кто кого волок.
Мы бесцельно бродили по коридорам, переглядываясь и открывая было рот, чтобы что-то сказать, но замолкая, не успев воспроизвести ни звука.
Вроде бы, столько всего надо обсудить.
Только что дальше-то делать? Нас рядом уже ничего не держит, мои родители предвзято относятся к магии, мы принадлежим к разным слоям населения и типам людей, да и я вряд ли бы смог дружить с такой, как она.
Это тупик.
И от этих мыслей в груди неприятно ноет.
Ринэль внезапно резко забежала вперёд и остановилась, пристально вглядываясь мне в глаза.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила она с подозрением.
Из того, что советник устроил? Или из того, что нам дальше делать, глупая ты девчонка?
А я уже привык рисковать и не думать о последствиях, верно? За пару дней меня перекроили так, как за всю жизнь никому не удавалось.
Сначала брякнуть, а потом подумать – это почти правильным кажется.
– Я понимаю только то, ведьма, что после всего того, во что ты меня втянула, ты просто обязана выйти за меня замуж!
Ринэль ошарашилась ещё сильнее, чем я сам, хотя это был уже показатель.
– Ну, я же маленькая, мне до совершеннолетия ещё целый год без недели, да и не приспособлена я к семейной жизни, да и не знаем мы друг друга, да и что скажут твои родители и общество?.. – забормотала она поспешно. – А ещё мне магии надо учиться, и я много неудачи приношу, и готовить почти не умею…
… любовь – страшная штука, и пусть я тоже был красный, как помидор, но я, в отличие от этой ведьмочки, чётко знал, чего хочу.
И, слушая её оправдания и перечень недостатков, всё равно хочу. Вот такой вот я упрямый.
– Меньше слов, идиотка, – устало прервал её я, не размениваясь на сантименты.
Ринэль посмотрела на меня с любопытством.
– Неси меня уже, холоп, – милостиво разрешила она, опуская глаза.
Свернувшие было в разные стороны дороги, разойдясь на чуть-чуть, снова слились воедино.
– Мам, я женюсь!
– А можно мне было сказать это дома, а не у алтаря?!