- Отвлекись на секунду, - попросил Евдокимов внимания, продолжая жевать бутерброд. Закончив вечерний прием, они сидели у себя в комнате и, потягивая чай, читали каждый свое.
- «Если бы мог человек найти состояние, в котором будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он нашел бы одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие - сословие военное. В этой -то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы». Каково?
- Полегче, у меня отец кадровый военный.
- Знаю. Да я о нынешних говорю, не воевавших. И даже не я - Толстой.
- Сам в прошлом артиллерист. Кстати, в «Севастопольских рассказах» он ничего не говорил о праздности… Не тужи, все великие служили, теперь твоя очередь.
Евдокимов равнодушно зевнул и, сняв очки, помассировал крепкую переносицу, где почти срослись щетинистые брови.
- Твою лояльность к армии ничем не прошибешь. Даже этим, - выразительно покачал он увесистым томом «Войны и мира».
- Ну, продолжай, продолжай. Скажи еще, что в военные училища идут одни недоумки. «Как одену портупею, все тупею и тупею». Проведи параллель с «Поединком»…
- И стараться не надо, параллель напрашивается сама собой. Совпадение полное. Действующие лица те же, что и у Куприна, только исполнители другие: капитан Иванов, старший лейтенант Карпунец, лейтенант Толпыга… Кстати, что решил офицерский суд чести? - нарочито возвышенно спросил Евдокимов.
- Будут увольнять.
Лейтенант Толпыга слыл исчадием ада Североморстроя. Щуплый, миниатюрный блондин - абсолютное воплощение понятия разгильдяйства, поставил перед собой цель увольнения из армии, выбрав для этого простой путь забубенного пьянства. Если кто-то, помышляя о карьере, скрывал этот порок, то Толпыга всячески его афишировал. Клал он на все. Недавно он побился об заклад, что в течение дня смотается в Ленинград, пообедает в ресторане и вернется к вечерней поверке. Пари выиграл, предъявив авиабилеты и счет из Астории.
- Увольнять.. Ну, да - чтоб не позорил армию. Раньше, между прочим, такими гордились, Пушкин их воспевал… Это же характер Сильвио! Таким место в гвардии, а не в стройбате.
- Стройбат это тоже часть армии. И о персонажах… Персонажи-то в 7.30 уже на разводе, а мы с тобой в это время еще почиваем. Это я об упомянутой тобой праздности, матери пороков.
- По трудовой деятельности заскучал? Потерпи, скоро погрязнешь в делах. Надо будет составлять отчет о травматизме, об инфекционной заболеваемости, провести флюорографическое обследование личного состава… - загнусавил Евдокимов. - Запасы хлорки пополнить, а там и годовой отчет подоспеет, и время заказ-наряд оформлять…
- Не трави душу.
Ему не хотелось продолжать этот разговор, в котором оба могли поменяться местами.
- Знаешь, что на мой взгляд самое скверное в армейской службе? Не дисциплина, не необходимость подчиняться любым, даже самым идиотским. приказам и уж конечно не праздность… Самое скверное в армии - это отсутствие в ней красоты, армия эстетически не развита. Романтика есть, а красоты нет!
Евдокимов задумался. - А мундиры, разве они не красивы? Карпунец в парадной шинели… это же загляденье.
- Я не о форме , о содержании. Впрочем, это относится и ко всему нашему обществу в целом, ко всей нашей жизни, а в армии это просто виднее всего.
- Не буду спорить, - Евдокимов вздохнул и горестно повторил давно переиначенные им известные строки: « Если тебе не повезло и ты в молодости жил в Полярном, то, где бы ты ни был потом, он навсегда останется с тобой, потому что Полярный - это дерьмо, которое всегда с тобой».
Евдокимов в своем репертуаре - он всегда вспоминал что-нибудь из литературных произведений, говоря о Полярном… «Посреди города Миргорода был большая лужа…», действительно - им всегда приходилось огибать маленькое грязное озерцо перед старой школой, когда шли на почту или в библиотеку… но самым любимым было : «Тьма окутала ненавидимый прокуратором город…»
- Не зарекайся, может, под старость ты будешь вспоминать эти годы, как лучшие в своей жизни. И потом - уж чья бы корова мычала… Сам-то откуда приехал? Ну, ладно я - коренной петербуржец, имею право рожу кривить, а этот явился из своей Тмутаракани и туда же - Полярный, видите ли, ему не по нраву.
- Ну, спасибочко, за Тмутаракань особенно. - Евдокимов ничуть не обиделся. Наоборот, его почему-то развеселило, что его родную Уфу назвали Тмутараканью. - Слушай, ты ведь утром кого-то оперировал? И молчишь, это же событие в нашей скромной практике!
- Флегмону тыла кисти вскрыл. Не бог весть какая операция.
- А чего в госпиталь не отправил?
- Ну, я какой-никакой, а хирург все-таки. Если ничего не делать, совсем деградируешь. Вообще-то, истинная флегмона тыла кисти довольно редкая вешь. Обычно - это осложнение других флегмон кисти, комиссуральных, например, когда гнойник распространяется с ладони на тыл. Поэтому и вскрывать их надо с ладонной поверхности. Но здесь другой случай. Парень оцарапал руку с неделю назад, рана нагноилась и привела к флегмоне, и разрез пришлось делать на тыле, где царапина была. Большой поперечный разрез, много гноя вышло.
- А обезболивание как делал?
- Под хлорэтилом. Там же кожа тонкая, отлично заморозилась. Кстати, напомнил, пойду проведаю пациента…
Он не стал включать свет в лазарете, чтоб никого не будить. В темноте прошел к нужной койке, и присел у изголовья на табуретку, увидел, что солдат не спит.
- Как дела, Кошкарбаев?
- Нормально, товарищ старший лейтенант, - солдат ответил тоже шепотом, -уже не болит почти. - И для убедительности покачал в воздухе рукой в гипсовой лонгете.
- Чего раньше не приходил? До такой флегмоны дело довел.
- Старшина не пускал. Думал, что сачкануть хочу.
- У вас кто старшина? Прапорщик Крылов? Уж он-то должен знать, что казахи не сачкуют? Темнишь что-то, Кошкарбаев, наговариваешь на старшину? Небось, сам боялся идти?
- Не-е-ет, - даже в темноте было видно, как расплылось в широкой улыбке лукавое азиатское лицо.
- Ладно, спи. Руку под одеяло не убирай, пусть гипс подсыхает.
Казахи действительно практически никогда не симулировали. Как и прибалты, впрочем. Вот кавказцы - те другое дело.
Вернувшись к себе, застал Евдокимова уже лежавшим на тахте и читавшим при свете торшера. Да, у Евдокимова была тахта, а у него обычная солдатская койка на пружинах. Бессеребреник, твою мать… Он улегся и вперил глаза в потолк. Просто вперил глаза в потолок…