Когда-то ты создала меня. Ты придумала мне имя, слепила из своего маленького желания для меня судьбу, мимолётной тенью воображения начертала в пустой темноте моё лицо… и тут же его забыла. А имя моё ты отдала какому-то из своих персонажей, оставив мне только предназначение хранить твою память.
И в который раз вывожу слова на воде, рассказывая о своём существовании отражающемуся ночному небу, потому что больше рассказывать некому. Увы.
Я раньше часто приходил к тебе во снах. Пытался звать тебя, но на утро ты меня всегда забывала. И постоянно твердила, что не любишь сны, что блаженное беспамятство лучше. А что тогда делать мне? Когда ты прогоняешь меня даже из песен Морфея.
И, знаешь, я уже смирился. хоть раньше это злило. Очень злило. И вместо радужных и спокойных миров я показывал тебе боль, кровь, смерть. А ты переступала через них. Иногда останавливалась, вытирала ладонью окровавленные лица и долго всматривалась, а иногда просто шла дальше. Бывало, в ярости я делал больно тебе, но и после собственной боли ты редко что-то помнила. В тебе оставались только эмоции, беспокойство, иногда капля ужаса, но не я. И ты снова и снова ругала сны, выпивала кофе и уходила от меня в суету.
Но из сотен созданных для тебя миров ты всё-таки запомнила два. Ты оставила их себе и вспоминала. Увы, два не самых лучших мира. Когда я уставал и хотел просто показать тебе хотя бы что-нибудь. А ты их приняла.
В первом я сделал тебя служанкой у жестокого хозяина… и ты конечно же сбежала. Это было так предсказуемо. И праздник в городе. Ты прыгала и вытанцовывала нелепые смешные танцы… И как ты вообще можешь говорить, что не любишь сны, когда так им отдаёшься? В разгульной толпе ты радовалась свободе, а я стоял и смотрел, уже давно не надеясь, что ты меня заметишь. Но ты заметила. Подарила цветок, который был прикреплён к твоей рубахе, схватила меня за руку и потянула танцевать. А потом мы дворами убегали от посланных за тобой людей, и я целовал тебя. Был счастлив… А на утро ты помнила всё, кроме моего лица. Но ты меня помнила.
Вторым миром, который ты забрала с собой, был старый почти разваленный дом с необычными высокими потолками и огромным залом. А я был призраком задорного мальчишки. Я летал и шалил, а ты смеялась...
Знаешь, я столько раз любил тебя во снах, дарил нежность, показывал мир, сопровождал на приёмах королей прошлого, приоткрывал будущее, рассказывал неведанные никому тайны, а ты запомнила меня только озорным ребёнком.
Я помню… нет, я никогда не забуду, как, проснувшись, ты долго пыталась понять, что это было за необычное чувство, такое же, как и в первом сне. Ты изо всех сил цеплялась ниточками памяти за ускользающий сон, пыталась удержать меня, но гнала от себя мысль, что этим чувством была любовь. Гнала, оправдываясь, что откуда можешь его знать, ты никогда не любила. Но то, как ты старалась удержать меня… И я летел к тебе с новой песней Морфея… но следующий сон ты забыла, и следующий, и следующий... Интересно, хотя бы этих два мира… Ты всё ещё их помнишь?
С того сна прошло больше трёх лет. Я устал снова и снова знакомиться с тобой каждую ночь. И, знаешь, перестал приходить к тебе. Старался существовать не тобой, а как-то иначе. Раньше ты хоть и забывала меня, но не переставала писать дневник. Тебе кажется, что это слова в пустоту, но они всегда были мне. Ты рассказывала о своих печалях, радостях, мыслях. Ставила в конце случайные ноты. Пусть выйдет не звучно и неказисто, но ты всё надеешься сыграть музыку своей жизни. Только, дорогая, как ты мне пишешь, нот не хватит и на полстранички.
Ты не писала мне год. Больше года. И я смирился, да. Но недавно ты опять позвала меня. Ты написала так много, но в свою память снова меня не впустила. Дорогая, ты эгоистка.
Но я снова приснюсь тебе. Буду ждать, что ты со мной проснёшься. Буду ждать, что ты снова в конце своей записи как обычно небрежно черканёшь нотный стан и снова напишешь непонятно почему появившиеся, но навечно привязавшие меня слова: «Люблю тебя, твоя Аш.»
Рассвет.