Две вещи приводили Левтолстоя в изумление. Звёздное небо над нами и то, как люди на него обзываются. На небо. С досадой и возмущением читал Левтолстой астрономический атлас.
- Бе-тель-ге-йзе, – разбирал он по складам – Аль-де-баран. Тьфу! Охальники, Бусурмане!
И летела поклятая книжка в окно, гнусно трепеща вощёными страницами. А Левтолстой задирал честное, толстоносое лицо своё к звёздной бездне и давал светилам другие имена. Рррусские. Маня, Дуня, Митяй, Егорша, Карлываныч…
Только Луну никак не называл Левтолстой. Увидит Луну – и бледнеет, морщится, вздыхает, даже иногда всхлипывает. Но глядит, глядит неотрывно. И ответного взгляда ждёт.
Ни разу не дождался. Луна его не замечала. Словно сквозь редкое серое облако, смотрела она сквозь Левтолстоя. Как будто его и нет. А он есть, есть! Стоит, пыхтит, с ноги на ногу переступает. В носу его свербит, в глазу его слезинка, а в сердце – светлая печаль.