«Мне особенно понравилась история о том, как она, зарабатывала на пропитание рассказами о далекой и прекрасной Шотландии. Она рассказывала индийцам на улицах Бомбея о сосновых лесах, где воздух пропитан эфиром, напоминающим по запаху молодые побеги кориандра; о белоснежных вершинах гор, красотой не уступающих Тадж-Махалу; об изысканнейшей еде под названием хаггис, с которой не идет ни в какое сравнение даже самая лучшая пакора; и о волынках. Ах, этот сладостный звук волынок, всю прелесть которого бессильны описать слова! Когда много лет спустя она наконец-то вернулась в родную Шотландию, покинутую ею еще во младенческом возрасте, разочарование было ужасным. Местные сосны пахли чем угодно, только не кориандром. Снег оказался холодным. Хаггис был так же противен на вкус, как и на вид. Ну а что касается волынок…»
«Тринадцатая сказка» Диана Сеттерфилд
«Никакая ощутимая, реальная прелесть не может сравниться с тем, что способен накопить человек в глубинах своей фантазии».
«Великий Гэтсби» Френсис Скотт Фицджеральд
Некоторые встречи запоминаются надолго. И часто запоминаются именно случайные люди, до этого незнакомые, случайные прохожие, с которыми решает столкнуть нас судьба. Иногда такие столкновения проходят без последствий — поезда выравниваются и каждый продолжает следовать своей колее, но бывает, что колея меняется, изгибается под давлением чужой руки, закручивается в тугой узел, который уже не развязать, но приходится по нему идти, то вниз, то вверх ногами.
Я до сих пор помню тот день, когда встретила на улице ту пожилую женщину, которая так и не назвала мне своего имени. Она с потерянным видом сидела на скамейке в парке и оглядывалась по сторонам так, будто что-то потеряла. Людям, проходившим мимо, не было до нее никакого дела, но я решила, что она потеряла собаку и потому подошла, чтобы помочь. В двенадцать мне подарили щенка, но он потерялся в парке спустя несколько месяцев, и для меня это стало настоящим горем. Потерять собаку — равносильно потере близкого друга, с которым ты общался, а он потом взял и исчез, не оставив ни адреса, ни номера телефона.
Я подсела на скамейку и, переступив через свою стеснительность, спросила, не потеряла и женщина что-то и не нужна ли ей помощь.
«Я потеряла свою жизнь», — ответила мне она.
Такой ответ показался мне в крайней степени странным, я все же решила не отступать и еще раз поинтересовалась, не нуждается ли она в моей помощи, которую я буду рада ей предоставить.
Женщина посмотрела на меня так, словно только поняла, что рядом с ней кто-то сидит и обращается к ней.
«Разве вы можете вернуть мне бесцельно прожитые годы?»
Я покачала головой, даже не зная, что на это ответить. Женщина не напоминала мне сумасшедшую, но ее слова, ее взгляд… Она не напоминала сумасшедшую, но и на нормального человека походила мало.
«В таком случае, мне вряд ли нужна ваша помощь», — медленно проговорила она и отвернулась.
Первым моим желанием было встать и уйти, но я все же продолжала сидеть. Я сама себе не могла объяснить, почему я не ухожу, когда мне четко и ясно дали понять, что в моих услугах не нуждаются. Возможно, мне просто не хотелось оставлять в одиночестве человека, выглядевшего таким потерянным, заблудившимся.
«Быть может, я все же могу помочь вам хотя бы чем-нибудь? — неуверенно спросила я. — Например, угостить вас чашечкой кофе».
Женщина не отвечала, она даже головы не повернула, будто отказом сразу отмела существование назойливой девушки, коей я ей, несомненно, в тот момент казалась.
«Знаете, иногда чашка кофе может помочь справиться с любыми проблемами. Хотя бы ненадолго», — я уже совсем сконфузилась от холодности пожилой незнакомки, но все еще не решалась уйти, хотя чувствовала, что начинаю говорить глупости.
«Твое упрямство дорогого стоит, — неожиданно заговорила женщина. — Я в молодости такая же была — меня ничто не могло остановить, если я хотела чего-то добиться».
Я улыбнулась и женщина улыбнулась мне в ответ — мягко, немного печально, словно я пробудила в ней воспоминания о прошлом, о молодости, которую ей уже никогда не вернуть, как нельзя вернуть ничего, что осталось в дне вчерашнем.
«Думаю, что ты все же можешь оказать мне кое-какую помощь. Выслушать мою историю. Я давно мечтала кому-нибудь ее рассказать, чтобы не умереть и унести ее с собой в могилу, — женщина вздохнула. — А так как кофе скрашивает любые истории, я не против выпить чашечку».
Мы прошлись с ней через парк. После тишины, царящей под кронами деревьев, несмотря на достаточно большое количество прогуливающихся людей, шум улицы налетел на нас словно буря. За время нашей дороги до кафе, я узнала, что женщину зовут Лира. Она долго сетовала на мать за такое имя, почти все детство желая, чтобы ее звали как-то банальнее, например, Кейт или Мэри. Лишь с возрастом она поняла, что ее имя — это то, что отличает ее от остальных, дает ей волшебную защиту.
«А ты, Хелена? Ты никогда не хотела, чтобы тебя звали иначе? Не хотела при помощи имени изменить свою судьбу?», — спросила меня Лира уже на подходе к кафе.
Мы как-то быстро и незаметно для самих себя перешли на «ты», что совершенно нас не смущало, несмотря на достаточно большую разницу в возрасте.
«Я всегда ощущала себя именно Хеленой и никем иным, — ответила я, немного погодя. — Знаете, имя кажется мне похожим на одежду: у кого-то это пижама, у кого-то бальное платье, у кого-то строгий костюм. Иногда строгий костюм напяливают на человека, который любит валяться дома в пижаме и смотреть сериалы по телевизору и получается несуразица».
«А твое имя? Какое оно?»
«Оу, думаю, что это махровый халат. Для меня, по крайней мере», — я рассмеялась и открыла перед Лирой дверь кафе.
Я заказала два латте и присела за стол у окна возле Лиры. Она, казалось, уже успела вновь забыть о моем существовании, любуясь видом улицы из окна. Посмотреть было на что, я до сих пор помню то чувство, с каким я смотрела на улицу. Когда находишься там, в человеческом потоке, то ты не чувствуешь ничего необычного — ты идешь по своим делам, спешишь куда-то, но вот когда оказываешься, например, в спокойном кафе, ожидая, пока тебе принесут чашку ароматного кофе, никуда не спеша, не суетясь, то улица и потоки идущей по ней людей, кажутся огромным комком змей, который все время движется и движется, хотя в этом движении нет ровным счетом никакого смысла.
«Так ты готова слушать?»
Я так увлеклась своими мыслями, что даже не заметила, как официантка принесла кофе, а Лира отвернулась от окна и стала внимательно меня разглядывать.
«Думаю, что вполне готова, — я отхлебнула кофе из чашки. — Люблю истории чужих судеб».
«Да, их интересно слушать, но не проживать».
Лира обхватила руками чашку и, наклонившись к ней, резко вдохнула кофейный аромат. Но я не увидела на ее лице даже тени наслаждения, лишь разочарование пробежалось по ее чертам, отразившись печалью во взгляде и тоской в изгибе губ.
Я молчала, не желая ее торопить. Есть люди, которые легко начинают разговор и болтают, не закрывая рта, обо всем на свете, кроме самого главного, а есть люди, которые желают говорить только о главном, но их не так уж легко вызвать на откровенность.
«Мои отец и мать работали врачами, — медленно начала Лира, прервав молчание, которое, как мне казалось, повисло между нами уже навсегда. — Они оба были преданными своему делу специалистами, для которых на первом месте всегда был пациент, а уже где-то там, вдалеке, после пациентов и историй болезни, находилась семья. Наверное, мне просто не повезло родиться у таких людей, хотя нельзя говорить об этом с такой однозначностью. Все же родители меня очень любили, но они уделяли мне не особо много внимания, ограничиваясь лишь эфемерной любовью, которой вряд ли хватало для счастья маленькой девочке.
Когда мне было пять лет — возраст мечтательный, — родителям предложили работу в Индии. Им пообещали достаточно существенное повышение зарплаты, но не деньги привлекли моих отца и мать, а возможность помочь нуждающимся. Они, конечно же, даже и не подумали спросить у меня, а хочется ли мне в Индию, вероятно считая, что я еще слишком мала для того, чтобы самостоятельно принимать решения или же мое мнение просто не имело для них значения.
Первое время в Индии для меня все было интересно. Мы жили в небольшом городке, по пыльным улицам которого прохаживались люди, похожие на героев моих любимых сказок — в ярких одеждах, с запутанными узорами, нарисованными хной на руках… Это была мечта для ребенка, окунуться в столь яркий и счастливый мир. Но со временем меня утомила Индия. Родителей я почти не видела — они целыми днями пропадали в больнице, помогая людям, занимаясь ремонтом оборудования, звоня в Англию (а именно из Англии мы и приехали), чтобы попросить денег на обновление больницы. Я их не интересовала совсем. И вообще меня это устраивало — я могла целыми днями бегать по улицам, прогуливая учебу, и никто не говорил и слова. Но мне это надоело спустя несколько месяцев.
В Индии совершенно не было никакого порядка. По крайней мере, такого порядка, к какому я привыкла в Англии. Моя гувернантка, которую родители нашли для меня еще в Англии, не особо занималась моим воспитанием. Сейчас мне кажется, что она, как и я, тоже быстро устала от Индии, ведь мисс Смит была истинной англичанкой, протестанткой, чистюлей и аккуратисткой. Но не о ней речь.
Знаешь, когда уезжаешь в другую страну слишком надолго, то начинаешь скучать по своей родине и излишне идеализировать ее. Мне было уже около девяти лет, когда моя ностальгия достигла критической стадии. Так как в Индию я попала в довольно раннем возрасте, то воспоминаний о родной стране у меня сохранилось не так уж много. Но то, что сохранилось… я довела до совершенства.
Чай, который заваривали в Лондоне, казался мне чуть ли не божественным напитком. Я воображала, что он пахнет, как крылья бабочек — нежными лучами солнца, сладкой пыльцой цветов, прохладой кучерявых облаков… В Индии чай был совершенно другим, я это точно знала. Он был тусклым и невыразительным на вкус, как будто заваренным не из чайных листьев, а из осколков битого стекла, которые прежде еще и в пыли изваляли.
Только в Англии умели делать вкуснейший джем, который таял во рту, подобно сладчайшей патоке. Мне казалось, что я даже иногда могла почувствовать его аромат, проходя под цветущими деревьями.
А пирог с яблоками! Сколько я не просила испечь мне такой пирог, у мисс Смит этого никогда не получалось. Она заменяла фрукты на другие, а из индийской муки получалось совершенно другое, ужасно невкусное тесто. Но я помнила пирог с яблоками, который так любила есть в Англии. Мягкие дольки яблок слегка кислили, но в то же время были сладкими, как мед. А нежное тесто, еще теплое и такое ароматное! Это была моя мечта.
Кроме того, я вспоминала и сам Лондон. Его гордые дома с готическими шпилями, его чистую и изящную красоту. На улицах никогда не было пыли, все люди аккуратно и степенно ступали, а не бежали куда-то сломя голову.
Больше всего на свете я мечтала вернуться в родную Англию, любимый всем сердцем Лондон, в котором осталась метаться моя душа. Но родители не воспринимали мои жалобы на Индию всерьез. Они объясняли мне, что здесь их работа, а потому и дом. И я тоже, по их мнению, должна была к этому привыкнуть. Но я не могла.
К двадцати одному я накопила достаточно денег, чтобы добраться до Лондона. Даже не спрашивай, Хелена, как мне это удалось. Я много работала, стараясь забыть об этой мерзкой Индии, упиваясь мечтами об Англии. Родители очень удивились, когда я сообщила им о своем отъезде. Они мало со мной общались, потому искренне полагали, что я люблю Индию так же, как и они. Мать просила меня остаться, но я была неумолима. В итоге они смирились, а я собрала вещи и отправилась в путь».
Тут Лира прервалась, чтобы сделать несколько больших глотков кофе. Посмотрев на нее, я тоже вспомнила о своем кофе. Напиток уже успел остыть, но все равно был вкусным.
«Как вы преодолели самостоятельно такое огромный путь?», — не сдержав своего любопытства, поинтересовалась я. Вообще для меня, как для человека, который никогда еще не покидал свой родной город и был вполне этим доволен, такие огромные путешествия казались чем-то нереальным.
«О, это было легко и даже увлекательно, хотя рассказывать об этом путешествии крайне скучно. Так что я это даже пропущу. Тем более, мое плавание не имеет особого отношения к истории, которую я рассказываю, — Лира допила кофе и отставила в сторону чашку. — Я оказалась в Лондоне где-то в начале сентября. Было еще довольно тепло по английским меркам, хотя меня постоянно знобило, и я уже носила теплое пальто, которое купила сразу по приезде. Знаешь, когда я оказалась в Лондоне, я долго не могла поверить своему счастью. Да, я мерзла и меня даже немного пугал туман, но я была влюблена в этот город! Приехав туда, я наконец нашла свою потерянную душу. Но мое счастье не было долгим».
Лира вновь замолчала и повернулась к окну. Она смотрела и смотрела на прохожих, на суету лондонской улицы, и я уж было подумала, что продолжения заинтриговавшей меня истории, мне уже не услышать, как Лира, не отрывая, впрочем, взгляда от окна, продолжила говорить:
«Я, конечно же, сразу пошла в кафе, чтобы выпить чаю и съесть кусок яблочного пирога. И знаешь, Хелена, это был совершенно обычный чай и ничем не примечательный, совершенно обычный пирог. Чай пах чем угодно, но явно не крыльями бабочки, а пирог с яблоками не таял во рту, а казался просто куском подошвы, вымоченным в яблочном соке. Меня ждало и разочарование, когда я начала свою прогулку по городу. Все было совсем не таким величественным и прекрасным, каким представлялось мне в мечтах, когда я ночами лежала без сна в Индии. Да, это был, безусловно, красивый город, но в нем отсутствовало то разочарование, каким я его наделила.
В итоге моя жизнь не особо сложилась. Мне казалось, что в моей мозаике не хватает только волшебной Англии, но оказалось, что чего-то не хватало мне самой. Чего-то невероятно важного. Я до сих пор этого не нашла. Возможно, это умение видеть прекрасное в том, что тебя окружает, но людям ведь всегда хочется туда, где их нет. Возможно, такова моя судьба — вечные, непрекращающиеся ни на миг поиски, которые ни к чему не приводят и не имеют ровным счетом никакого смысла. А возможно, это просто урок длинною в жизнь, который дает понять, что нет ничего реального, что соответствовало бы мечтам, которые может родить воображение».
Мы с Лирой расстались, выйдя из кафе. Она вновь направилась в сторону парка, сказав мне, что только там она хотя бы на миг находит то, что ищет, находит покой и наслаждение красотой природы. А я… я пошла домой. И пока я шла по шумным лондонским улицам, я замечала, как они меняются под моим взглядом. До сих пор я таки не могу понять — утратили они часть своего очарования или наоборот приобрели его, но то, что после этой встречи многое вокруг меня изменилось, не подлежит сомнению.