Ты знаешь все, что со мной случилось.
С политической перестройкой наша маленькая республика оказалась на перепутье изменений. Государство возвратило гражданам когда-то национализированное имущество, и мне вернули пилораму отца. Правительство стремиться к лучшему, но издаваемые законы пока несовершенны. Одни легко наживаются и быстро поднимаются на вершину, а другие бедствуют и падают на самое дно.
В такую мясорубку попала и я.
Беды обрушивались на меня одни за другими. Скончались друг за другом родители, умер мой бывший муж, с которым мы собирались начать жизнь заново. Закрыли предприятие, на котором я работала, и я с еще учащимся сыном осталась без всяких средств существования. Поиски какой-нибудь работы оказались тщетными, даже если эта работа была самой не престижной. И мы решили с сыном продать наш городской дом и открыть кафе в новом сельском клубе на родине моего отца.
Село не маленькое – четыреста дворов. Когда-то это был колхоз=миллионер. Но с его распадом жизнь крестьянина обнищала. Все стали жить со скудного дохода со своего хозяйства. Мое кафе было отдушиной в их однообразной жизни. Молодежь с удовольствием посещала наши дискотеки, где сын был интересным диджеем. У нас нравилось быть и детям и пенсионерам. Я планировала создать интеллектуальное кафе, тесно сотрудничая с клубом. Но руководство клуба увидело во мне угрозу своей репутации и даже, может быть, места, а на селе все связаны друг с другом родственными, дружескими или любовными отношениями, и местная власть мое кафе закрыла.
Мой бизнес просуществовал всего два месяца.
Такое скоропостижное закрытие кафе нанесло удар не только моему начинающемуся предпринимательству, но и сломало нашу с сыном жизнь. Мы остались без собственного дома с долгами по кредиту на строительство и на продукты, взятые на реализацию. Чтобы рассчитаться с долгами, мы продали машину мужа, а нашу машину сын отказался продавать и, бросив меня, уехал в город. Но Господь его наказал, он долго ею не попользовался так как, разбив чужую, ему пришлось отдать свою.
Очень скоро мой сын женился на девушке, которой понравился респектабельный парень с машиной. Но лишившись всего, они впали в бедность, которая стала отравлять им жизнь, ломая слабую психику молодых людей. Тяжко страдая от невозможности создать для жены нормальные условия и под гнетом ее недовольства, мой сын стал постоянно испытывать комплекс неполноценности.
Я же, в шоке умирая медленной смертью от голода, жила в чужой квартире.
В свое время быт и ландшафт села был испорчен многоэтажными домами. В период существования кафе нам была удобна квартира, но потом я в ней стала задыхаться, а близкое присутствие людей угнетало и забирало силы. Я спала двадцать три часа в сутки, не чувствуя во сне голода. Еще осенью закончились продовольственные запасы с городского огорода, а тех продуктов, что мог мне выделить сын, хватало на пару дней.
Любовь и забота Ремиса пробудили меня ото сна и вернули к жизни. Но я побоялась связывать свою жизнь с больным старым человеком и сбежала от него на отдаленный хутор Сергеева. Хутор находится в глубине леса и имеет большой сад. Поэтому, питаясь дарами огорода, сада и леса, я не умирала с голоду и верила, что, продавая грибы, ягоды, фрукты, смогу иметь и какой-то доход. Свекровь прислала мне в хозяйство кроликов и козочку.
Окружающая природа успокаивала и радовала душу. Я с умилением наблюдала за семейством ласточек в хлеву, за пробежавшей под окном рыжей лисицей, за прыгающим между капустой ушастым зайцем. А однажды я услышала, как заливистый лай Лорда кто-то передразнивал. Разбираемая любопытством, я пошла, посмотреть, и какое же было мое удивление, когда я увидела возле него дикую козочку, которая, не замечая меня, так же заливисто лаяла. Увидев меня, козочка отскочила на небольшое расстояние и залегла среди камней, продолжая передразнивать собаку. При обработке полей техникой из земли выворачивались большие камни и их складывали в одно место. И среди этих камней к свету проросли два деревца – береза и клен, и как двое влюбленных, поддерживали друг друга переплетенными ветвями. Я часто в окно любовалась этим чудесным пейзажем.
И вот 30 марта 1997 года появился ты.
Когда ты собрал в кучу спиленные сыном сухие и больные ветки фруктовых деревьев в саду, я обрадовалась, увидев в выбранном мною муже радивого хозяина, и не придала значение тому, что, когда я брала лопату копать огород, ты уходил к родителям.
Ты стал жить у меня. И твоя сестра с сыном приехали к нам, чтобы забрать тебя для ведения хозяйства у больных родителей.
Рада у меня поинтересовалась:
- Вы что, оженились?
На что я в запальчивости ответила:
- А у меня, что публичный дом?
Они приехали днем, но ты еще лежал в кровати. Меня беспокоила твоя высокая температура и хрипы в легких, все говорило об их воспалении. После твоего отъезда ты долго ко мне не приходил, и поэтому, я, изнывая от тоски и волнуясь за твое здоровье, пошла, разыскивать тебя. Я шла по тем местам, о которых ты рассказывал. Прошла лесную речку с грязной мутной водой, поднялась на ромашковую гору, прошла молодой густой березовый лес, вышла на проселочную дорогу, которая и привела меня к твоим родителям. Я ориентируюсь плохо, но меня вело сердце. Я безошибочно узнала ваш дом. Тебя не было, а родители сидели под окном на скамейке.
Твоя мать сердито сказала, что у меня небольшое хозяйство, поэтому нам вместе жить не обязательно, при этом добавила:
- Он будет навещать.
- А мне не нужен приходящий муж, - обиженно ответила я.
- У него было много женщин. Последняя привезла и сама отдала.
- Мне неважно, какой он был раньше. Мне важно, какой он будет со мной.
- Ты все равно не сможешь с ним жить. Он лодырь, - закончила мать разговор и ушла в дом, закрыв передо мной дверь.
А твой отец назвал меня дурой из-за того, что со мной случилось. Я на его насмешку спокойно ответила:
- Значит так угодно Богу. Иначе мы бы с вашим сыном не встретились.
- Потому и дура, что связалась с моим дураком.
Я жила в уединенном домике Сергеева, а ты был приходящим мужем. Приходил не так, как мне хотелось, но твои приходы скрашивали мое одиночество и кружили голову, когда мы предавались любовным утехам и ты не мог оторвать глаз от моего тела.
Тайно от родителей под покровом ночи ты приносил мне продукты, и я ушла в любовь с головой. Нашу разлуку переносила тяжело. Зеленая тоска раздирала влюбленное сердце, а на душе было неспокойно и муторно. Ходили слухи, что ты часто навещаешь одинокую женщину в деревне своих родителей. Я постоянно была в напряженном состоянии. Мои вымученные обрушившимися на меня бедами нервы не выдерживали ожидания. Оно было невыносимо и сдавливало голову, а пульсирующие жилки в висках мрачными мыслями били в мозг и мутили разум. И когда ты после наших свиданий уходил к родителям, я не могла с тобой расстаться и провожала тебя почти до их дома.
Весеннее тепло пришло рано, но его быстро сменило ненастье. Землю запорошил снежок, а с таяньем принес и грязь. А потом полил противный дождик. И в такую погоду ты ко мне не приходил, а я сходила с ума, считая, что ты совсем меня забыл. Мной владела безумная любовь. Для моих неослабевающих чувств не было преграды. Я готова была идти в мокрый снег, холодный дождь, черную ночь, грязные сумерки.
Меня душила любовь, я томилась неизвестностью и бросала вдаль мутный взгляд.
Когда яркое солнце высушило слякоть, я выходила на грунтовую дорогу и ожидала тебя, а иногда гуляла по полю с прошлогодними коричневыми сухими стеблями трав, или близко подходила к вашему лесу, где со сладким ароматом набухали почки берез, а ветки слегка шумели от теплого ветра. Лорд неизменно был со мной. Однажды мы с ним тебя встретили. Пес лизнул тебе руки, внимательно посмотрел в лицо, а когда ты его погладил, довольный взвизгнул.
У нас с тобой было свое дерево, под которым мы долго не могли оторваться от слипшегося поцелуя. Это была душистая черемуха и своим терпким запахом она нам обоим кружила головы. Ты всегда говорил, что влюбленным надо встречаться под этим деревом. Оно пьянит, будоражит кровь и укрепляет чувства. Мы не могли оторваться от объятий и, как белые мотыльки, нам на головы спархивали нежные лепестки дурманящего дерева.
Лорд вволю носился то по полю, где набирала живую зелень трава, то по поющему лесу с белоствольными красавицами. Однажды набегавшись, улегся в рыжую лужу, из которой только торчала его черная голова. И я была счастлива, когда ты, беспокоясь за его здоровье, скорее повел нас домой. Мне нравилось, что поведение пса вызывало у тебя приятные эмоции.
Когда дерево с матовой корой и миндальным запахом молодых блестящих веток сбросило последний белый лепесток, наши страсти слегка улеглись. Ты стал приходить все реже и реже, а мной завладел огород…
Приехал Сергеев продавать дом. И в это время в нашем костеле был большой праздник. Литургию вел сам архиепископ.
Наш костел – памятник культуры. Ему 145 лет. Само здание продолговатое. Снаружи высокий купол прямоугольной формы. А внутри помещения над алтарем – круглый свод, в центре которого висит на трехметровой цепи позолоченная люстра в виде подсвечников. За алтарем овальные витражные окна, в их узоре доминирует красный цвет. На стенах в позолоченных рамах висят картины, изображающие последние минуты жизни Иисуса Христа. За алтарем Голгофа, распятый Христос, вокруг него ангелы, а над ними глаз Божий.
Католический храм среди сочной зелени молодых распустившихся листьев столетних тополей под лучами ослепительного солнца сверкал своей белизной. Помещение украсили цветочными гирляндами и освободили от мебели, но мест для верующих все равно не хватило. Весна в тот год выдалась холодная, сырая, но благодатью в этот день была ясная теплая погода. Народ, одетый во все летнее и нарядное, собрался со всех окрестных деревень и даже из города. А прихожане нашей церкви пришли все до одного.
Был и ты со своей родней и ко мне не подходил, но я ловила на себе твои пылкие взгляды, видела твое нервное возбуждение. Ты спокойно не мог стоять на месте, много и громко говорил, сильно жестикулируя.
Я уже смирилась с тем, что наши отношения подошли к концу. Сейчас у меня было только тяжко и тревожно на душе от того, что у меня не было денег выкупить этот чудесный домик. И я просила у Господа помощи для заключения сделки, чтобы получить задаток за счет будущего лесного бизнеса. И, как обычно, находясь в церкви, я целиком ушла в общение с Богом, не замечая ни праздничных торжеств, ни тебя. Я только видела распятие Христа и окружающих его ангелов в белом одеянии с ликом неземной красоты.
Как всегда, я возвращалась со службы и душевно и физически больной. Но мое тщеславие тешило то, что мой вид произвел впечатление не только на тебя, но и на окружающих людей и даже сам архиепископ выразил мне почтение. Я была одета строго для церкви, но празднично – длинная черная шелковая юбка, белый из набивного атласа жакет и длинные распущенные волосы украшала косичка с черным бантом со сверкающими блестками. У меня был богатый вид, и ты обратил на это внимание.
Встреча с тобой всколыхнула чувства, и я с трудом гнала прочь сладостные воспоминания любовных наслаждений, ведь что такое секс, я узнала только с тобой. Мой муж редко дарил мне несравненные услады, так как все время был пьян. Чтобы легче перенести боль разлуки, я в памяти восстановила один угнетающий душу случай. Мы поехали с тобой на пилораму в конной упряжке. Ты в кармане имел деньги на бутылку водки и, подгоняемый коварным зеленым змием, гнал так сильно коня, что я свалилась с телеги и сильно ударилась о землю, но ты был обеспокоен не моим падением, а потерей своего гроша. Я вновь вспыхнувшую любовь отгоняла нехорошими мыслями о твоей черствости, но подойдя к дому, увидела тебя. Ты сидел на скамейке и ждал меня.
- Ты знаешь, что Сергеев уже нашел покупателей? – ты спросил с видимым беспокойством.
- Да, я достаю деньги, - невозмутимо ответила я.
Я не знаю, что тебя побудило – ревность или возможность выпить, так как Сергеев был тоже пьющим человеком, но ты остался со мной.
Чтобы ублажить хозяина дома, я закладывала свои вещи и покупала вам водку и закуску. Я рассчитывала, что за распитием околдовавшего вас напитка вы найдете общий язык, и ты мне поможешь спасти дом. Но ты, находясь в сильном опьянении, избил меня перед Сергеевым так, что я с трудом дышала, а ему сказал:
- Не смотри на эту… - и назвал меня матерным словом, - Продавай дом, пожалей свою мать.
Я достала задаток за лес и предлагала хозяину хутора больше, чем он просил, но он категорически отказался от моей крупной суммы и жестко произнес:
- Ты выбрала мужа, так пусть он тебя домом и обеспечивает, а мне твои деньги не нужны.
Сергеев срочно оформил другим покупателям продажу хутора. Новые хозяева так меня боялись, что пригласили участкового для того, чтобы поставить меня перед фактом необходимости освободить дом.
Меня ждала неизвестность, но она меня не пугала. К тому, что я оказываюсь на улице, я относилась как к новому приключению. Упаковывая вещи, напевала и пританцовывала, и это мое спокойствие ввело тебя в шок, а мне силы давала фанатичная вера в Бога, и я тебе объяснила свое поведение:
- Господь меня на улице не оставит. Он даст мне большего.
Я еще не осознавала ужас своего положения. До меня все доходит потом. В тот момент я ощущала только одну боль – потерю укромного от посторонних глаз маленького домика и исчезновение надежд, какие я возлагала на благодатную природу вокруг него. Сам Сергеев восхищался порядком и красотой, какие я навела на его заброшенном хуторе. И все напрасно.
Мой мозг терзало сознание, что все, что я делаю – напрасно. От этой мысли мутило в голове, а сердце тоскливо и неприятно ныло от того, что я не могу расстаться с тем, к чему прилепилась моя душа. С потерей любимой вещи я теряю и свои силы. Я спокойно перенесу пропажу крупной суммы денег, но буду страдать, если не найду любимую булавку. И меня душила необходимость расстаться с милым домиком и благодатной природой вокруг.
В самый тяжкий момент, когда надо было выносить тяжелые вещи, а моя душа была нравственно опустошена от утраченных иллюзий, ты нанес предательский удар в спину:
- Мне это не нужно. Прощай! – и ушел.
Я выносила вещи одна с помутившимся разумом, не осознавая, что со мной случилось – ни потери возлюбленного, ни чудесного домика.
До меня все доходит потом.
Освободив дом, неделю жила в сарае, который я заняла самовольно. Питалась одним зеленым луком, тем, что к этому времени вырос на огороде. Приготовить горячую пищу или хотя бы на кухне вскипятить воду для чая, новые хозяева не позволяли.
К счастью, к этому времени по случаю рождения ребенка досрочно был демобилизован из армии мой сын и поисками жилья занялся он. Он привозил консервы, которые мы с Лордом тут же съедали.
И вот наконец-то Юлий мне объявил:
- Ты всю жизнь мечтала о замке, так вот, тебе его дают.
И мы перевезли вещи в усадьбу, которая в старые времена принадлежала немецкому барону.
Во время беды и опасности я смотрю судьбе в глаза и смеюсь над своим положением. Но потом, ко мне все приходит потом, я осознаю, что случилось. И тогда я впадаю или в истерику, или погружаюсь в долгий сон, или, как меня предупредили врачи, могу потерять сон навсегда. Когда все страсти вокруг кафе улеглись, я впала, можно сказать, в бессознательное состояние. Я бодрствовала всего лишь один час в сутки и то потому, что мне надо было кормить Лорда. Как я еще не заснула летаргическим сном!?
Если бы не Ремис, может быть такое и случилось бы.
И вот, попав в старинную усадьбу после твоего вероломного предательства и потери милого сердцу домика, я лишилась сна и впала в глубокую апатию. Мне было безразлично, чем я буду питаться, на что жить. Я не могла ни нравственно, ни физически заставить себя появиться возле дома Сергеева, там, где остался мой огород. При оформлении продажи дома было определено дать мне возможность собрать свой урожай. Но мне было все равно, я отказывалась от своих продуктов.
Последующие же события вывели меня из состояния полного безразличия, а изнурительная работа сморила сном.
Мой сын вычистил трубы, отремонтировал печи и стал заготавливать сено для кроликов и для моей обожаемой козочки, так как стояла сенокосная пора. Места косьбы у нас здесь еще не было. Юлий обкосил поля, там, где рос бурьян. Мы подумали о том, что хозяин земли нам за это только спасибо скажет. Под его косой вместе с сухими твердыми серыми стеблями ложился сочный щавель, лесная дикая фиалка, похожий на крохотную елочку полевой хвощ, донник, увеличивающий надой молока от моей кормилицы, земляничный лист с уже опавшими белыми цветочками, обещающий богатый урожай ягод.
Но убирать сено мне пришлось одной, так как сына в городе ждала семья. Ему надо было искать работу и думать о нашем бизнесе. Деньги, что я брала для уплаты за дом Сергеева, я вернула. Я сушила скошенную зелень, упорно выбирая жесткие стебли старых трав, и тяжелой тачкой возила мягкое душистое сено к зданию, где был у меня сеновал. Моя техника передвигалась с трудом, а мне все время надо было подниматься в гору. Не умея косить, на рассвете скашивала влажную траву в оврагах и по обочинам дорог.
Молодая соседка Анна, миловидная женщина, пожалела меня и предложила вычистить их поле от оставшейся мелкой сухой травы после уборки сена техникой. Слава Богу, что во время сенокоса стояла ясная погода. Солнце палило нещадно, трава быстро пересыхала. Я целый день на солнцепеке чистила поле, собирая граблями в кучки сено. Поле находилось возле большой реки, и я с себя снимала усталость прохладой речной воды. Вечером на своем еле передвигающемся ручном транспорте, перевозила сено к дому. В общем счете я перевезла больше ста тачек.
Когда на землю опускалась темень, я заходила в дом и варила нам с Лордом еду. Мы питались одной постной картошкой, которую я варила в потемках, так как еще не было света. Слава Господу и в том, что я на ощупь колола дрова и не повредила себе руки. Овощной хлеб мы запивали козьим целебным молоком. Но из-за обрушившихся на меня бед моя кормилица давала очень мало этого полезного напитка. Из-за нервного напряжения после всего случившегося я не спала.
Из-за твоего подлого бегства я тебя не вспоминала. Тяжелый переезд позади, а испытав на себе твои несдержанные кулаки и злобный язык, я была даже довольна, что осталась одна. Меня успокаивала величественная красота окружающей природы. За широкой рекой, шумно бьющей свои воды об огромные камни, вечнозеленый сосновый лес плавно поднимается в гору. Надо мной часто пролетала парочка белых лебедей. Иногда можно было наблюдать, как, изящно согнув тонкую шею, они плыли по серой воде. А потом, грациозно расправив крылья, взметались в голубое пространство. По желтому, ровно скошенному полю важно похаживали длинноногие аисты. Темной листвой шумела липовая алея, дикой розой пахла серебристая ива, растущая кустарником вдоль мелководной речушки, впадающей в величавую красавицу. В густых зарослях ивы нашел свое пристанище колючий шиповник и одаривал свою пушистую подругу нежным благоуханием розовых цветов, а осенью украшал огненными плодами. Когда на землю опускались серые сумерки, в парк начинали слетаться совы. И можно было не только слышать их поочередно раздававшийся ухающий крик, но и наблюдать за пернатыми мудрецами.
В одну из бессонных ночей я сидела на балконе. Легонько покачивались верхушки стволов столетних туй, шурша твердой зеленой листвой. На одном этом благородном дереве поухивала серая сова. Я любовалась звездным небом, разыскивая в черном пространстве свою безымянную звезду, и вдыхала прелестный аромат душистой сирени, живой изгородью окружающей поляну возле здания.
Ты подъехал на велосипеде и крикнул:
- Заехал посмотреть, как устроилась.
А я еще никак не устроилась, не было времени и мешало равнодушие к своему быту. Я чисто по-человечески обрадовалась твоему приезду. Моя доверчивая душа понадеялась, что поможешь в тяжелом труде, а доброе сердце забыло твое предательство и мощные кулаки.
Спать уложила на диване, но ты подлез ко мне.
- Неужели это все мое, - сказал и взял грубо. А потом унизил тем, что без моего желания, сам нахально всунул свой орган мне в рот. Мне было обидно, стыдно и неприятно, но я стерпела, так как побоялась возбудить твою психику – ты был пьян…
Утром увидел на улице Анну и толстую женщину – другую мою соседку Клаву и воскликнул:
- Как здесь много женщин!
Я познакомила тебя со своей пожилой соседкой бабой Фаней, и вы с ней выпили за знакомство по рюмочке водки. А потом, ссылаясь на больной желудок, ты лег вздремнуть. Я же целый день под палящими лучами знойного солнца собирала в кучки пересохшее сено. Вечером попросила тебя помочь справиться с тачкой, но ты под предлогом неотложных дел уехал. А у меня осталась горечь на душе от постыдного унижения и холодного невнимания ко мне. Я опять не жалела о твоем уходе – предающий возлюбленный мне не нужен.
Голод, утомительный труд довели меня до истощения сил. Однажды я днем в изнеможении прилегла на кровать и мгновенно впала в забытье. Я проспала трое суток, и после этого случая у меня восстановился нормальный сон.
Ты не хочешь со мной голодать, я тебя понимаю – ты слабый человек и такие удары судьбы, какие обрушились на меня, тебе не по силам. Но ведь мы могли не голодать, так как у меня были пилорама и лес. Но они требовали мужской силы. Ты не скрывал, что состоятельную красивую невесту тебе посоветовал племянник. Ты, хвастаясь перед друзьями богатством, нанимал рабочих на пилораму и мечтал, как распорядиться доходом от леса.
Мой сын отказался от пилорамы в твою пользу и обрадовался, что у меня появился муж. Значит, будет, кому обо мне позаботиться. Но старое оборудование не давало таких доходов, чтобы содержать рабочих. Там надо было работать тебе. А ты работать не любишь и, под предлогом незнакомого дела, отказался от него. Из-за дальнего расстояния от дома пилораму разграбили, а моторы разобрали на металлолом. У меня было слишком много долгов и доходы от леса пошли на их погашение.
Но мы могли не голодать, разводя кроликов. Я знаю семьи, где в хозяйстве держат одних кроликов и имеют хороший доход. Кролики требуют большого ухода. И тебя раздражало, что нужно каждый день косить для них траву и, злясь, ты неделями не брал в руки косу. Поэтому я держало такое количество животных, с каким мне было по силам справиться самой.
Ты не считал своей обязанностью обрабатывать землю, заготавливать дрова и сено. Любая работа, даже самая легкая, вызывала у тебя ярость и, охваченный ненавистью, ты меня избивал, оскорблял грязными словами и кричал:
- Я у тебя не батрак!
Моя душа стонет, сердце печально плачет:
- Почему ты обязанности мужа, достоинства мужчины равняешь с положением батрака?
Я подобна женщине средневековья, когда мужчина отдавал за нее жизнь, поэтому легкоранимый человек. Мне постоянно необходимо видеть доказательство любви. Малейшая невнимательность, холодность больно ранят сердце, терзают душу, а злое безразличие приводит в такое нервное напряжение, что слабеет тело. Твое отношение к женщине, как к ломовой лошади, уязвляет мое самолюбие, а сердце обливается кровью, когда ты эту лошадь еще погоняешь.
Не любит мужчина женщину, когда видит в ней ломовую лошадь!
Не любит мужчина женщину, если унижает ее и не бережет!
Вот всего лишь один эпизод из нашей жизни, но он говорит о тебе все.
Мы жили без дров, хотя в моем лесу валялись заготовленные сыном дрова, и их надо было только привезти. Но ты не считал это своей обязанностью, ссылаясь на Юлия, обзывая его поносными словами.
- Если мой сын должен обо мне заботиться, то тогда для чего мне нужен ты? – возмущалась я.
Нате деньги, что ты потратил на бензин, возя из леса на легковой машине дрова, можно было привезти не только те заготовленные, но и заготовить новые. Но ты жил со мной сегодняшним днем, а люди не терялись и потихоньку вывозили мои дрова.
Однажды мы приехали в лес. Валявшиеся колоды были сырыми, и ты приготовился валить хорошее дерево – сухостой, но идущий на доски.
Я тебя остановила:
- Это дерево пилить нельзя. За него могут оштрафовать. И если уж рисковать, то мы его возьмем тогда, когда будут нужны доски. Вот дерево, - и я показала на рядом стоящий трехметровый обломок сухого дерева.
Уже дома ты начал злиться, все тебя раздражало, от любого обращения к тебе вспыхивал, как огонь, а от этих моих слов мгновенно взорвался и возмущенно закричал:
- Какая-то тварь будет мне указывать! – и твоя стальная ладонь врезалась мне в щеку.
Свалив бензопилой, дерево и распилив его на чурки, пошел к машине, а мне сквозь зубы зло процедил:
- Носи!
Я, оскорбленная, как женщина, обиженная, как любимая, расстроенная, как владелица леса, еле передвигалась на больных окаменелых ногах, с трудом таская сырые тяжелые чурки. А ты сидел в машине и с нетерпением ждал.
Моя нерасторопность вызвала новую волну взрыва, и ты с негодованием заорал:
- Неповоротливая дура! Кто так работает? Посмотри, как надо! – И, взяв под мышки по чурке, быстрыми длинными шагами легко пошел к машине. Я же с трудом плелась сзади.
Ты слабые возможности женщины сравниваешь с силой мужчины.
Сходив еще раз за чурками, заявил:
- Хватит, они сырые.
- Зачем же тогда спилил? Их же тоже надо забрать, - заметила я.
Твой гнев перешел в ярость:
- У меня легковая машина, а не самосвал! – И твоя ладонь опять врезалась в мою щеку.
Домой повезли дрова с сухого обломка, а оставшиеся чурки вывезли расторопные люди.
Сорвав на мне свою злость, домой ты возвращался уже спокойным, и в дороге со мной вульгарно заигрывал и целовал…
Всего лишь маленький эпизод, но он говорит о тебе многое. Ты безразличный к чужой боли черствый человек; до поразительной глупости бестолковый хозяин, не утруждающий себя лишней работой, взваливая на хрупкие женские плечи непосильный труд; если заденут твою гордыню, злобный до жестокости муж, презирающий женщину как человека и готовый в любой момент ее предать.
Октябрь 2001 года…
В начале октября я опять колдовала на кухне. Приехал ты и попросил помощи. У тебя сломалась машина.
- До дома мне не доехать. Дай мне старую одежду, я ее попробую отремонтировать.
Я дала одежду сына.
На смену короткому дню пришел прохладный вечер, и небесный свод засверкал яркой россыпью звезд. Лунный свет разливался по всему двору, освещая машину и тебя. Идя за водой, я взглянула на тебя, и у меня замерло дыхание – в рабочей одежде, испачканный маслом, с растрепанными волосами ты был таким родным и близким, что я сказала:
- У меня такое впечатление, что ты никуда не уходил.
- Мне тоже очень хорошо и спокойно, - ответил ты теплым голосом.
Я, как гостеприимная хозяйка, накормила тебя ужином, и тебе понравился суп-харчо. Ты попросил добавки и напросился ночевать:
- Можно мне здесь переночевать? Без масла мне до дома не добраться.
Я согласилась и стала стелить тебе постель, но ты остановил:
- Зачем пачкать белье. Разве мы на одной постели не поместимся?
Из-за отсутствия дров я отапливалась хворостом, и поэтому в комнате было прохладно. Я спать легла в теплой пижаме, а ты не снял водолазку и трико…
Долго не спали, беседуя:
- Тебя искали цыгане. Поздно вечером пришли ко мне. Мне было страшно. Я живу одна в таком огромном доме. И я испугалась за тебя, чуть было ночью не пошла к вам. Что им от тебя надо?
- Меня бы ты не нашла. Я живу очень далеко. А с цыганами дружит Брониславовна. Возможно, их прислала она.
- Войцек, разве это не наглость со стороны Аллы: она одна съела копченую курицу, а муж, придя с работы, нашел только косточки…
- Да, она такая. Катя ее выгнала, возмутившись, что приезжает к нам в дом и с ней не здоровается…
- Но ведь ты сошелся с Аллой, когда мы жили вместе, и ей приходилось со мной мириться, а Кикимору она не терпит.
- Тогда она меня любит!? – со значением в голосе воскликнул ты.
И я поняла, что подсказала тебе новый источник дохода, и быстро возразила:
- Алла никого не любит. Она всего лишь неудовлетворенная сучка. Люди поговаривают, что ждет от тебя ребенка.
- Это неправда, - выпалил ты.
- Если родится мальчик, то тебе не отвертеться. От Кантемира у нее мальчика не будет.
- Почему?
- Мне одна старая женщина сказала, что мальчики рождаются, если женщина сильнее хочет мужчину, а девочки, если мужчина сильнее хочет женщину.
- Я часто вижу тебя во сне и просыпаюсь от желания. У меня он стоит.
Я с нежностью посмотрела на тебя. Отросшие волосы густой шевелюрой закрывали лоб, уши, шею, округляя лицо. Стоячий воротничок водолазки цвета хаки подчеркивал длину красивой шеи. Спокойный голос делал тебя настолько милым, что я плотно прижалась к твоей груди, и твои губы жгучим поцелуем захватили мой рот, а рука легла между ног, и палец вошел в меня, возбуждая плоть. Влекомые неудержимым желанием плоти, мы сняли одежду с нижней части тела и предались любви, сбросив с себя одеяло. Вдруг ты вскрикнул, болезненная дрожь прошла по всему телу. Лорд, лизнув твою попку, дотянулся до твоего сокровенного мешочка. Прекратив акт, мы укрылись одеялом, но ты его больше не возобновлял, а под одеялом пополз к моим ногам и впился влажными губами в мои интимные губы и язык, блуждая по чреву, щекотал эрогенную зону. Я то - металась по кровати, судорожно цепляясь руками за одеяло, то в онемении стихала. Но это продолжалось так долго, что я почувствовала усталость и раздражение от тупой боли – твой язык бил по нерву, поэтому я спросила:
- Ты там еще не задохнулся?
Высунув голову, ты прошептал:
- Нет еще, - и добавил: - Но ведь тебе это нравится, - и спрятался опять.
Я могла бы спокойно переносить твою неземную тягу к сексу с другими женщинами, если бы знала, что такие ночи только у нас с тобой.
Утолив жажду, ты выбрался из-под одеяла и сказал:
- Я столько выпил живительной воды из твоего источника здоровья, что надолго буду молодым.
- Неужели ты такое проделываешь и с ней?
- Нет. Это только наше, - ответил ты грудным голосом.
- Тогда только ради таких счастливых мгновений можно побороть свой характер.
- Да, я жалею, что ушел, - грустно сказал ты и со словами: «Ну как у тебя холодно», набросил на нас одеяло и солеными губами овладел моим ртом
и вновь вошел в меня. Удовлетворив себя, ты встал обмыться. Мы всегда это делаем после любви. А Лорд слизнул с твоего драгоценного инструмента твою живительную сметанку, и ты обратил мое внимание:
- Смотри, как она ему нравится.
- Ты что, он же может откусить, - испугалась я, и ты ушел мыться.
Но я не успела подняться, как Лорд слизнул твою сметанку и у меня. Я грубо и быстро оттолкнула пса и вскочила с постели, чтобы тоже обмыться. Когда я вернулась, то ты полусидя курил на краю кровати. Я попыталась на коленях перелезть через тебя к стенке. Вдруг сильные руки обхватили меня, и твой упругий горячий пенис снова вошел во чрево, и я почувствовала, как тепло разливается по нему и мышцы промежности расслабились. Сидя на тебе, я ритмично задвигалась, то поднимая, то опуская тело. У меня под пижамой твои руки то неистово сжимали груди, то, скользя по талии, бедрам, пальцами врезались в ягодицы, а из глубины твоей груди вырывался дрожащий стон, усиливаясь, он, дошел до иступленного крика. Когда ты в изнеможении стих, я поднялась на ноги и хотела спуститься с постели, но твои пылающие губы впились в мой интимный рот, руки цепко обхватили тело, сладко сжимая пальцами мягкие подушечки таза, и твой язык стал дарить сладчайшие наслаждения. В блаженной истоме я из сокровенного источника выпрыскивала живительную воду, и ты всю ночь ее жадно пил.
Утром сокрушенно вздыхал, жалея, что ушел, но постоянно добавлял, что у меня очень холодно. Поинтересовался о том, сколько я выкопала картошки, а узнав, что я одна не справляюсь с этой работой, пообещал помочь.
После такой ночи, если бы ты остался навсегда, я бы не нашла силы тебя прогнать. Но ты попросил денег на машинное масло и, взяв мой последний грош с обещанием вернуть на следующий день, заторопился к молодой жене.
На следующий день привез мужиков копать картошку, а вернуть долг забыл. На толоку не остался, ссылаясь на больную ногу. Но я заметила, что ты уже был в хромовых сапогах покойного мужа Брониславовны. В наши взаимоотношения опять вмешалась старуха.
На душе мне стало обидно и горько, что мою любовь ты променял на хромовые сапоги. Но облегчили душу комплименты твоих друзей о моей внешности и их признание о том, что до чего, же стара и некрасива твоя молодуха.
Погода на редкость выдалась теплой, солнце приятно щекотало кожу лица. Естественный румянец играл на моих щеках не столько от тепла солнечных лучей, сколько предательски выдавая очарование женщины от счастливо проведенной ночи…
Но твой уход уязвил мое самолюбие и, находясь в эмоциональном возбуждении, я шутила с мужиками. На вопрос о том, а чем же я с ними рассчитаюсь, я ответила:
- Могу и натурой. С каждым в отдельности или со всеми вместе. Первого выбираю Кантемира, так как я обижена на Аллу.
Так же шутя, Кантемир ответил:
- Боюсь, что после такой работы у меня уже ни на что сил не будет.
С мужчинами рассчиталась кроликами и одеждой из секонд-хенда.
Спасибо тебе за помощь. Не знаю, как бы без помощников до снега справилась с картошкой. Этот год был неурожайным, и мы нарыли всего лишь восемь мешков. Первые заморозки уже захватили лежащие ближе к поверхности земли коричневые клубни.
Но когда ты приехал с очередным желанием любви, я жестко заявила:
- Если ты меня хочешь, то помогай.
Единственно в чем ты мне помогал, так это заводил настенные антикварные часы. Со смертью отца они у меня остановились, но ты разобрался в механизме и запустил их. Звонкий бой часов радовал душу и сообщал время без заглядывания на циферблат. Но с твоим уходом часы стали останавливаться, а бой затихать. Каждый раз, как ты появлялся, я просила их завести. Ты часы заводил, но не находил времени для восстановления красивого боя. А всегда настойчиво требовал за работу в плату – любовь. В дальнейшем мои часы остановились совсем.
Иногда ты привозил продукты и за это затягивал в постель. Но мое самолюбие находило удовлетворение – я единственная женщина, за любовь которой платишь ты…
Но от любой работы ты под предлогом неотложных дел отказывался и уезжал. И чтобы починить щетку, заклепать кастрюлю, прибить крючок к двери и тому подобное, я стала приглашать Виктора Ш.
Так в моей жизни появился хороший друг…