Священнослужители говорят, что смерти не стоит пугаться… Она всего лишь путешествие в загробный мир, в царство вечное, где Господь Иисус воздаст должное грешникам, а покаявшимся христианам в Святую Пасху подарит Воскрешение из мертвых и даст жизнь вечную! Люди хотят верить в это… И все же… Смерть пугает и даже у многих вызывает ужас! Все живое на этом свете стремится жить… Жить любой ценой. Ибо жизнь дается единожды и, переступив порог оной — человек исчезает и предается забвению! Его удел жить только в памяти близких, но и то только, если они любят его! Деяния его даже самые великие и важные, и добрые, и злые… Все стирается не только в памяти поколений, живших в то же время, что и он… И уж, конечно, исчезает в череде столетий и тысячелетий! На эту тему хорошо писал китайский поэт золотой эпохи Тан тысячу лет назад Тао Юань Мин в своей «Поминальной песне», она стала для него и для человечества, как реквием Моцарта. Вот некоторые ее строки:
«Я под вечер вчера был еще со всеми людьми;
А сегодня к утру в списке душ уж неживых.
И рассеялся дух… и куда же, куда ушел?
Оболочке сухой дали место в древе пустом…
Ни удач, ни потерь я не стану отныне знать,
И где правда, где ложь, как теперь смогу ощутить?
Тихий темный приют лишь однажды стоит закрыть,
И на тысячи лет распрощаешься ты с Зарей.
Величайший мудрец не сумеет тебе помочь…»
Если вглядеться в лик умершего, особенно когда он стоит всю ночь в церкви перед отпеванием… то можно узреть не только отрешенность от мира на его лице… но загадочность словно он сфинкс, уносящий с собой тайну в мир теней. Из которого никто не вернется. Так думал Володя довольно часто и мысли сии посетили его и сегодня в этот теплый мартовский день, когда ему исполнилось 21 год. Говорят, что время стирает все: и боль разлуки, и память… Нет, это неправда, он никогда не сможет забыть смерть матери в тот несчастный для него день — 24 мая 1951 года… хотя тогда стояла такая жаркая весна и солнце светило горячо и щедро. И пышно цвела и благоухала сирень. И именно такое лицо таинственного сфинкса у мамы запомнилось Володе… Хотя оно было ее, родное, близкое и знакомое… Но вот оно исчезло навсегда. Чувство ужаса, отчаянья и тоски охватило его в тот день, когда он похоронил ее на Пятницком кладбище. И Володя стал сиротой, не зная еще, какой тяжелый крест сей!
Прошло десять лет. Весна была ранней и март выдался теплый. Шел 1961 год. Снег совсем растаял. По грязным лужам мальчишки пускали бумажные кораблики. Зазеленели и распустились почки на деревьях. На Сретенке, возле кинотеатра «Уран» продавали фиалки. Володя купил маленький букетик. Фиалки пахли нежным ароматом весны. Этот запах запомнился ему на всю жизнь. Фиалки любила Ванда и он шел к ней на свидание.
В те годы Парк культуры им. Горького являлся излюбленным местом отдыха москвичей. Благо особого выбора, в общем, не было. Территория парка большая, много зелени, аттракционы для детишек и взрослых, пруд, где можно покататься на лодках, темные аллеи, обсаженные акациями, там очень удобно целоваться, много маленьких кафе и ресторанчиков. Что же лучше для влюбленных! А после войны открыли большой чешский павильон с пльзенским пивом и шпикачками. В общем, отголоски европейского сервиса, правда, с советским привкусом дошли и до Москвы. Володя с Вандой покатались на чертовом колесе, зашли в летний театр, но там еще не было представлений… Потом они гуляли по пустынным аллеям… и целовались. Ванда смеялась и радовалась, как ребенок. Он смотрел на ее прекрасное лицо и точеный профиль… И думал: вот и нашла меня моя судьба. Как она милостива ко мне! Любить такую девушку и быть любимым! Разве это не счастье?! С набережной Москвы-реки дул ветер. Грузовая баржа плыла так медленно, будто стояла на месте… Вдали показался речной пароходик… Он издали походил на игрушечный. Солнце пошло на закат, от близости реки они замерзли… И побежали к чешскому павильону, откуда шел приятный запах жареных шпикачек.
— А наше польское пиво «Будвар» ничуть не хуже этого, — засмеялась Ванда. Он заглянул в ее бездонные русалочьи глаза, они светились радостью и любовью… Так он почувствовал. Володя осторожно обнял ее одной рукой и нежно прикоснулся губами к ее лицу. В юности так хочется услышать признание в любви. И оказывается не только девушкам… Но он не стал задавать ей этого вопроса потому, что чувствовал ее любовь в каждом слове… и жесте, в выражении глаз… Володя лишь слушал ее и ловил себя на мысли… Как прекрасно это мгновенье люби! Они мечтали о своем будущем. А весна одаряла их теплом и запахом фиалок и надеждой!
Володя спросил Ванду, знает ли она подробности о гибели мужа его тети пани Хелены? Ванда вздохнула.
— Подробности никто не знает. Известно только, что пан Владислав Огинский, полковник генерального штаба старой Польши, воевал в армии Краевой. Находился в подполье в оккупации в Кракове, командовал диверсионными группами. Осенью 1943 года во время операции их окружили эсэсовцы. Все были убиты в перестрелке… Оставшись один, раненый, он не хотел сдаваться немцам и застрелился. Так рассказал пани Хелене офицер из его полка. Он тайно приходил ночью к ней домой. Пани Хелена не хотела верить… все ждала. Обращалась к властям. В 1950 году ей прислали официальную бумагу. Коммунисты считали его врагом. Ведь армия Краева была не красной… Прежнее правительство Польши находилось в Лондоне в изгнании. На самом деле армия Краева приняла на себя самый страшный удар немцев в начале войны и потом. Сколько польских патриотов погибло тогда! Потом русские создали красную польскую армию. Ванда замолчала.
— Как же вы остались живы? — удивился Володя.
— Мама со мной и пани Хеленой бежали в деревню под Познань. К ее родственникам, прятались… Нас выдавали за крестьян. Живы мы остались только чудом. Мама говорит: нас спасла дева Мария! Мама и пани Хелена молились ей. Они хорошие католички. Может… дева Мария пожалела и меня. Я была ребенком. Нам неизвестно, как Бог… решает… Кому жить, а кому умереть!
Наступила пауза. Володя подумал: война закончилась, а раны ее еще долго не заживут. Сколько же осталось на свете после этой проклятой войны несчастных людей?! Сколько преждевременных смертей! Искалеченных судеб, одиноких… Без всякой надежды! Когда же человечество перестанет делить мир и убивать друг друга? Спросил он вслух словно самого себя. Ванда помедлила и ответила: «Этого никто не знает… К несчастью. Даже Бог!» Они помолчали.
— А что же было потом? — продолжал Володя.
— Потом кончилась война. Пришли русские танки… И у нас установили советскую власть. У пани Хелены не было детей. Она очень горевала. Но что поделаешь?! Твоя тетя привязалась ко мне. Стала учить меня русскому языку… Как видишь, я оказалась хорошей ученицей. После войны пани Хелена работала в библиотеке… а позже ее взяли преподавать русский язык.
Ванда замолчала. На Москву опускался вечер… Сине- фиолетовые сумерки казались удивительно красивыми… Небо постепенно темнело.
— Вот и вся история, — снова вздохнула Ванда. — Я помню войну смутно, но помню… Голод… холод… И страх…
Наступила пауза.
— Пани Хелена с моей мамой подруги. Ты должен обязательно побывать в Кракове, это самый красивый город! И я там родилась. — Заключила она и улыбнулась.
— Я тоже очень хочу увидеть Краков. — Володя посмотрел на нее. Лицо Ванды показалось ему печальным. Наверное, воспоминания о войне… — А что твой отец?
— Он погиб на фронте зимой 1944 года. Я так и не видела его ни разу… Только фотографии… — она отвернулась, едва сдерживая слезы. — Ну что ж теперь вспоминать… прошлое, — сказала Ванда, словно поставила точку на памяти.
Володя молчал. Да и чем он мог утешить ее? Они с ней дети войны и потери родных у них тяжелые…
— А мы с тобой все-таки живы, несмотря ни на что! И я так влюблен в тебя! — он вдруг испугался своего признания. Похоже не вовремя? Сейчас такой серьезный разговор… А он о любви…
Ванда рассмеялась.
— Да, действительно, мы живы и пришла весна.
— И мы вместе, — добавил Володя и осторожно, как ребенка поцеловал ее… От нее пахло свежестью и фиалками.
На Москву совсем опустился вечер. С реки подул холодный ветер.
Володя недолго был счастлив. Судьба обманула его надежды. Ровно через месяц, когда зацвели сирень и жасмин, и в Москву, как говорят испанцы, пришло первое лето, Ванда по скорой помощи попала в больницу. Ей поставили диагноз: пневмония. И этот ошибочный диагноз чуть не погубил ее. Жизнь Ванды висела на волоске. Ночью гнойный аппендицит перешел в перитонит. Ее спасло чудо… или дева Мария?! Господь видно решил не забирать к себе эту молодую безгрешную душу… Ванду вовремя прооперировали… и она осталась жить. Володя дежурил в больнице весь кризисный период после операции. Были тяжелые и страшные дни… Он так боялся ее смерти… Он ненавидел смерть. Бог смилостивился. Видно в книгах жизни и смерти на небесах время ее еще не пришло.
Стояло уже жаркое сухое лето… Дождей не было. Тополиный пух летал по городу. Приехала мать Ванды и на следующий, после выписки, день увезла Ванду домой в Краков навсегда. Володя прощался с Вандой на Белорусском вокзале… Она улыбнулась ему своей прекрасной нежной улыбкой… Но русалочьи глаза смотрели на него с грустью… Они оба словно предчувствовали разлуку надолго, если не навсегда. Поезд уже скрылся из глаз, он еще долго махал ей рукой вслед. Душу охватила тоска.
Прошел год. Как они условились, писали друг другу часто. Потом пришло приглашение из Кракова. Он отправился на Лубянку, не разрешили выезд. На Лубянке знали, что тетка Володи, урожденная княжна Оболенская, была замужем за польским полковником, приближенным к Пилсудскому и потому объяснили Володе: «Закон СССР гласит, возможен выезд только прямым родственникам: отец, мать, муж, жена, сын, дочь. И все».
Всю ночь Володя писал отчаянное сумбурное письмо Ванде. В нем он говорил о любви и тоске… и безысходности. Он просил не забывать его, писать и ждать. Может быть, судьба и дева Мария смилостивятся над ними. Ответа не пришло… И письма перестали приходить от Ванды. Тетка посоветовала племяннику больше не писать, но причину не объясняла.
Так суженая Ванда исчезла из его жизни навсегда. Судьба обманула Володю. В памяти осталась весна 1961 года, теплая и солнечная. Прекрасные русалочьи зеленые глаза Ванды… И запах фиалок.