«Ой, как играет щука в заводи! Так и бьет, так и бьет: за мелочью гоняется…А мелочь теперь тоже покрупнела. Дед Федор говорит, что это после недавних боев…Рыбы-то много, а на удочку не идет. Мужики – старики да инвалиды, что вернулись,- приспособились: вершей ловят, сети ставят, с загоном, Руками, как я, много не наловишь. Да и вода высокая. Только налимов под корягой, у ивы, и удается поймать, налимы ленивые, полеживают себе. Здесь тоже хватка нужна: важно не спугнуть да из рук не выпустить, уж больно скользкие. Раньше раков на тухлое мясо ловил. И мяса нет, и раков не видно: они ведь чистую воду любят»…
Идя вдоль берега реки, мальчишка думал о многом. Все примечал, вспоминал о том, что было так недавно и так давно – до войны. « Вон бабки говорят – малины нынче много. Но в ближний лес ходить нельзя: коза от стада отбилась, пастух побежал за ней. Хорошо, что старый, хромой, бегает уже не шибко. Коза его и спасла: раньше на мину наступила. Что грохоту было! Этот лес народ в деревне теперь «заразами» прозвал… Нужно подальше от деревни уйти: здесь, поблизости, уже все обобрано - ни грибов, ни ягод …»
И мальчишка идет в Теряевский овраг. Он не подумал, что «Теряевским» его не напрасно назвали…
В Москве, в «Гельмгольца», мамке сказали, что спасти один глаз не удалось, нужно беречь второй. «Беречь, как глаз во лбу», - каламбурил доктор, пытаясь успокоить рыдающую мамку. На руки ей выдали много бумаг, но мамка все равно их прочитать не может – она неграмотная. Главное мамка поняла: на фабрике ему работать уже нельзя, надо беречь сына от тяжелого труда и хорошо кормить.
2. Деревенская жизнь – не городская: печь топить – дрова нужны, пилить, рубить, таскать. Да и мамке помочь нужно: она истопник в клубе и уборщица. После кино и танцев вон сколько водищи натаскать, чтобы пол блестел, как лед. А еще снег от крыльца клуба до самого моста отгрести…
И снова больница. Не фельдшерица, а сам профессор глаз смотрит. Смотрит и головой качает: часто краснеет глаз и слеза бьет, - рисовать мешает. А рисовать все больше и больше охота, чем книги читать да на ребят дразнилки сочинять. Ребята в долгу не остаются: за черную повязку на глазу прозвали его Кутузовым.
3. В больнице плохо спится мальчишке. Встает в палате раньше всех и бегом к окну. Из окна дом через дорогу виден: по утрам абажуры разноцветные горят; кто на работу, кто в школу собирается. А он все в больнице. Вот уже и окна, как за туманом. Только деревья перед домом видать. Теперь уже и листья опали, и деревья не видны стали. Зато проходящие машины можно еще сосчитать: вон ЗИС прогрохотал, а это «эмка» пролетела. Но однажды подошел мальчишка к окну и ничего в нем не увидел, словно в стакан с молоком заглянул. Только крест переплета рамы еле-еле обозначился. А на сердце – будто ухнул в полынью.
4. «Ничего, – говорила тетка Катя, младшая сестра отца, пропавшего без вести еще в июле 1941,- ничего, пробьемся. Учиться будешь! Я тебе уже и школу подобрала, только направление получить осталось».
Так подросток попал в Куйбышевскую школу для слепых. Ребят было много, большинство его сверстники. Но были и постарше. Те держались особняком: они еще успели повоевать, вернулись с боевыми медалями и ранениями. Но теперь все они – школьники, и их боевое задание – хорошо учиться. Быть примером!
«Опять в 4-й класс, - возмущался подросток, – я же до войны уже в 5-й перешел!» Но ему объяснили, что теперь читать он будет пальцами, и это называется «учиться по Брайлю»… Руки, огрубевшие от работы с металлом на фабрике и от домашних дел, плохо слушались. А в голове все время вертелись, как в калейдоскопе, сочетания точек – букв из шеститочия Луи Брайля…
Спустя два месяца, однажды утром, ночная няня пожаловалась воспитательнице, что мальчишка всю ночь не спал и что-то делал под одеялом. Строгая воспитательница всегда проверяла тумбочки и постели воспитанников на предмет аккуратности и отсутствия неразрешенных «заначек». В тумбочке мальчишки воспитательница нашла учебник по истории, испачканный кровью, и простыню, под которой мальчишка всю ночь читал. Мудрые педагоги, когда слегка поджили у мальчишки подушечки стертых пальцев, перевели упорного ученика в шестой класс.
5. В Московский университет на историко-архивный факультет поехали поступать втроем: потянулись за своим подмосковным лидером еще два одноклассника.
Экзамены сдавались легко; баллы набрали высокие. Но такое славное, желанное слово «студент» не прозвучало к первому сентября: пока слепые ходили на приемы от одного министерства к другому, их места были распределены. Центральное правление ВОС отправило настырных юношей на производство слепых штамповать баночки под гуталин. «Ничего-ничего,- твердил вожак,- все равно пробьемся: Сталину напишем. А гуталин-тоже важное дело: без пуговицы на штанах в бой солдата не пошлешь-руки должны оружие держать, а не штаны подтягивать. Белый подворотничок, начищенная мелом пряжка и проваксенные сапоги так же нужны армии, как пристреленный пистолет»,- подбадривал своих друзей вожак.
6. Задолго до нового учебного года начали штурм Министерства высшего и среднего образования СССР, Министерства просвещения РСФСР и Центрального правления ВОС трое рабочих из Реутовского предприятия слепых, пока наконец, не получили все трое направления в пединститут города Калинина на исторический факультет. Правда, один из них мог бы сразу же в Москве поступить в Литературный институт – ему не помешала слепота еще в 1946 году напечатать в «Пионерской правде» стихотворение «Товарищу Сталину». Другие стихи появились в журналах «Жизнь слепых» и «Советский школьник». Но, как утверждают мудрецы, дружба не имеет временных границ и рангов. Жить нужно по-мушкетерски: один за всех и все за одного.
7. Трое незрячих органично влились в послевоенную полуголодную студенческую вольницу. Эти слепые двадцатилетние парни стали краеугольным камнем в здании студенческого братства первокурсников исторического факультета. Абсолютно разные по происхождению, по жизненному опыту, по степени участия в Великой Отечественной войне, в конце концов, по месту жительства, первокурсники организовали коммуну. Даже самые старшие, тридцатидвухлетние Виктор и Валентин, принятые в партию еще на фронте, имевшие семьи и своих детей, входили в эту коммуну. « Штабом» ее стало общежитие. Хрипатая Люська – радистка, жена Виктора, знала, где искать своего мужа: ведь к лекциям и зачетам готовились всей группой в комнате, в которой поселили незрячих. Читали вслух по очереди записанное на лекциях, газеты, учебники. От чтения вслух никто не освобождался: незрячие тоже читали, – по Брайлю. Учились вкусно, взахлеб. А на еду не хватало. Основной пищей были картошка, хлеб и «на рупь сто голов» - килька. Иногда кому-то привозили сало из деревни. Тогда картошку, сваренную «в мундире», жарили на сале. Это было в праздники. А еще праздником было, если один или двое из семерых сдавали сессию «на отлично». Тогда вместо двадцати восьми рублей стипендии отличник получал тридцать семь рублей в месяц; слепые получали чуть больше: им доплачивал ВОС на чтеца. Спортсмены ходили на лесоторговую базу или железную дорогу разгружать вагоны с досками: город строился. Все шло в общий котел: баня, парикмахерская, тетради и чернила да еще новые набойки на старые ботинки – все требовало денег. На свидание собирали всем общежитием, как, впрочем, и в баню. У кого-то находились лишние носки, трусы, носовые платки.
Это было время скорби по умершему вождю и эйфория ожидания, будто расстегнули верхнюю пуговицу воротничка, сдавливавшего горло. Начиналась целина и студенческие стройотряды.
8. В 1958 году три дипломированных специалиста, как и все другие их сокурсники, получили направление – распределение на работу в разные города.
Трое детей войны, три подранка, были подняты с земли крыльями знаний.
Вся их жизнь стала примером – преодолением - «Трактатом для слепых и для зрячих».
Историческая справка:
1. Выпускники 1958 года историко-филологического факультета Калининского государственного педагогического института им. М.И. Калинина, инвалиды первой группы по зрению:
Верескун Михаил Александрович – директор Благовещенской школы-интерната для слепых детей.
Гарнецкий Николай Петрович – заведующий учебно-консультационным пунктом от Ленинградской очно-заочной вечерней школы для слепых и слабовидящих в г.Торжке Калининской области.
Суворов Михаил Иванович – директор школы для слепых и слабовидящих в г. Твери, Заслуженный учитель РФ, член Союза писателей СССР.
***
Дени Дидро. Трактат о слепых в назидание зрячим (Письмо). – 1749 г.