В трубоукладчике

Дмитрий Кривцов
                В трубоукладчике

Господи! Как хочется курить!
………………………………….
Ну, почему это все происходит именно со мной?
………………………………………..
Эти две мысли не давали мне заснуть.
Первая меня выматывала.
Вторая просто убивала.
Я ворочался в постели в балке, насквозь пропахшем соляркой, нестираными вещами и отвратительной тушенкой где-то на краю земли, на непреодолимом расстоянии от цивилизации. Москва? Где ты, моя любимая Москва? Такая родная и понятная, такая уютная и предсказуемая. С твоей энергией, с твоей такой милой толкотней, с твоими шумами, без которых, оказывается, невозможно жить, с твоими вечерними огнями. С твоим комфортом, черт возьми! Где ты? За три тысячи километров отсюда! И зачем я выбрал эту командировку? Можно было бы поехать в Сочи делать репортаж об олимпийских стройках. Они сейчас идут «на Ура». Нет! Я поперся в Тюмень писать о строительстве очередного газопровода. Как будто их у нас еще не настроили вдоволь! Можно было бы поехать во Вьетнам. Там тоже Газпромовская стройка. Главный редактор, у которого я был в фаворе, предложил командировки на выбор. Но я, дурак, выбрал именно эту, в тмутаракань Тюменской области. Боже мой! Где я сейчас? До ближайшего города, Нового Уренгоя, двести километров!
Хотя, почему «дурак»? Я же сам хотел этого. Улететь, убежать как можно дальше от свалившейся на меня  проблемы. Спрятаться, закопаться, загрузиться тяжелой работой, лишь бы не думать об ЭТОМ. Но не думать не получалось. Сознание упрямо возвращалось  к ужасающей действительности: от меня ушла жена. Ушла к другому мужчине. Ушла навсегда. Предала! Самое обидное заключалось в том, что какое-то время, вероятно, полгода она встречалась с ним, а я ничего не замечал. А когда узнал и устроил скандал, она собралась и, не сказав ни слова, даже не попросив прощения, ушла. Да еще собачку нашу общую забрала! Вот это было вообще по-свински!
Это случилось две недели назад. Первые несколько дней от потрясения я ничего не мог делать. Приходил в редакцию, садился за компьютер, и целый день тупо пялился в экран, не в силах написать ни строчки. Каким-то образом о моей ситуации стало известно всем, и меня особенно не доставали. Пытались даже утешать. Особенно мне «понравилось» утешение начальника нашего отдела: «Как я тебе завидую, старик! Вот бы моя от меня сбежала! Так нет же, вцепилась и руками и зубами – не оторвать». А я позавидовал ему: он не любил, и наличие рядом с ним его жены вызывало в нем только раздражение и досаду. А что же делать мне?
Спасибо главреду, - подбросил эту командировку. Я ухватился за возможность уехать из Москвы, из этой квартиры, в которой все напоминало о ней, как утопающий за соломинку. «Да, конечно! В Тюмень, в тундру, к черту, к лешему, лишь бы подальше, лишь бы заглушить боль».
 Для своего репортажа о строителях газопровода я выбрал самый дальний участок. Мне выдали унты, теплую куртку, меховую шапку, огромные рукавицы, посадили в вахтовку «Урал», и вот я здесь.
За три дня, прожитые с газовиками, я познакомился с замечательными людьми, настоящими мужиками, и, странно, моя боль стала отступать. Из разговоров и рассказов этих людей я узнавал об их судьбах. Многие были разведены, кто-то женат вторым браком. Конечно, когда мужик по полгода не бывает дома, вкалывая на Севере, дома может произойти все, что угодно. Бабы – они ведь не железные. И вот, что странно, мне показалось, что они не предавали этому событию особого значения. «Ну, ушла жена, ну и черт с ней. Ей же хуже – такого мужика потеряла. Другую найду». Видя в каких тяжелых условиях работают газовики и, проникнув к ним уважением, я почувствовал, что смогу справиться со своей проблемой. Только надо время.
В своем репортаже я описал сложную технологию прокладки газопровода, трудности, с которыми постоянно встречаются газовики и как они их преодолевают. Летом техника утопает в болотах, комары и мошка не дают вздохнуть. Дожди и постоянная сырость. Зимой жесточайшие морозы и ветра. Сталь становится хрупкой и не выдерживает нагрузок. Обморожения. Уделил внимание бытовым условиям, но главное, конечно, показал характеры людей. Этих отчаянных, во многом неустроенных, но порядочных и честных мужиков. В общем, репортаж получился хороший. На следующий день я должен был уезжать.
Часы показывали три часа утра. Сна – ни в одном глазу. Если днем я практически не думал о случившемся, то ночью мои переживания возвращались снова и снова. И курить! Как же хотелось курить!
Я же бросил полтора года назад, и был абсолютно уверен, что бросил навсегда. Но после того,  как закрылась дверь за моей женой, рука сама потянулась за сигаретой, и характер нисколько этому не воспротивился. Я стал курить еще больше, чем раньше. Пачки уже не хватало на день. Сюда в командировку я взял блок, и вот он уже кончился. «Нет, так дело не пойдет, - сказал я себе, - когда ЭТО все пройдет, надо опять бросить». Но сейчас, вот прямо в эту самую минуту мне до смерти хотелось покурить.
Мой сосед по балку, машинист трубоукладчика, Михаил, тоже был курящим. Я, стараясь производить как можно меньше шума, встал и начал шарить по всем карманам. Сигарет - пусто. Все-таки сосед проснулся.
- Ты чего не спишь? – недовольно спросил он.
- Курить хочу, не могу. У тебя есть?
- Нету здесь, все вчера выкурили. В «трубаче» моем есть пачка, сходи, если не лень. Он тут рядом стоит, метров сто.
Я засомневался. Сто метров по тридцатиградусному морозу? А что делать? Придется идти. Ватные штаны одевать не стал, на мне было хорошее зимнее термобелье. Я влез в куртку, сунул ноги в унты, нахлобучил собачью ушанку и вышел в ночь. После натопленного балка морозный воздух сразу обжег легкие, вызвав приступ кашля. Когда отпустило, я, прикрыв рукавицей рот, быстро пошел к видневшемуся вдали трубоукладчику. Мороз через тонкую ткань белья защипал кожу на ногах и залез снизу под широкую куртку, заставим меня плотнее закутаться. Было достаточно светло от неполной луны и от звезд, а снег отражал этот свет. На Севере ночи всегда светлее именно потому, что все вокруг покрыто белейшим снегом.
Дорога шла между стеной леса и траншеей, в которую в скором времени опустят сваренную в плеть трубу будущего газопровода. Двухтрубки лежали на бровке одна за другой. Все вроде просто: экскаватор откапывает траншею, сварщики сваривают трубу в плеть, изолируют сварные стыки и опускают ее в траншею. Потом засыпают. Газопровод готов! Но сколько тут нюансов! Только газовик-строитель поймет меня. Но это - другая тема.
Я уже подходил к громадине «трубача» фирмы Катерпиллар, когда боковым зрением, уловил, нет, скорее спиной почувствовал какое-то постороннее движение, присутствие рядом кого-то еще. Оглянулся и застыл на месте. На дороге, по которой я шел от балков, преграждая путь к отступлению, стоял и внимательно смотрел на меня волк. Я сразу понял, что это именно волк, а не собака. В городке строителей жил один беспородный пес – появился неведомо откуда, да так и остался жить всеобщим любимцем. Но это был не он, и это был волк! Зверь стоял, широко расставив лапы, низко опустив голову, не сводя с меня глаз. В его немигающем взгляде, в его напряженной стойке было столько агрессии, что я похолодел от ужаса. Я сразу понял, кем являюсь для него: долгожданным ужином, может быть даже последним шансом, спасением от голодной смерти. Перед глазами у меня пронеслись жуткие картины, как челюсти хищника разрывают мою плоть, растаскивают кишки, кровь окрашивает снег, а я еще живой.
Мы продолжали стоять напротив друг друга, не двигаясь. Я не должен был смотреть ему в глаза, но не в силах был оторвать взгляда. А волк, почувствовав, что его жертва может представлять опасность, все ниже опускал голову, готовясь к атаке. Он уже начинал щериться, оголяя белоснежные клыки. В этот момент со стороны леса показалась еще одна тень. Так, отлично, на помощь первому пришел еще один. Мое и без того незавидное положение ухудшилось ровно в два раза. Но приближение второго зверя (просто моим глазам надо было увидеть хоть какое-нибудь движение)  вывело меня из ступора. До трубоукладчика оставалось метров десять, и я медленно спиной вперед начал пятиться к нему. Оба волка тоже осторожно двинулись за мной.
Шаг, еще шаг. Как же до тебя еще далеко! Еще шаг. Я преодолевал безумное желание повернуться и броситься бежать, инстинктивно понимая, что рано. Волки догонят меня быстрее, чем удастся добежать до спасительной защиты машины. Еще шаг, еще. Волки также медленно двигались за мной. К счастью они не подозревали, что их жертва может укрыться в этой горе металла. Для них трубоукладчик был просто холмом, частью природы. Они ждали, когда жертва побежит. Для них это было естественным. Все убегали. Еще шаг, еще. Все. Я уперся спиной в гусеницу. Ну, здесь уже надо было быть проворным. Я повернулся к волкам спиной и в одно мгновение вскарабкался на гусеницу, больно ударившись коленками о выступающие грунтозацепы. Увидев мою спину, звери разом бросились за мной. В несколько прыжков они преодолели разделявшее нас расстояние, но я уже рванул ручку дверцы (Господи! Спасибо тебе! А если бы она была заперта? Я ведь даже не спросил у Михаила об этом). Тот волк, что был первым, с ходу запрыгнул на гусеницу, но поскользнувшись на отшлифованных стальных траках, слетел вниз. Влетев в кабину, я с такой силой захлопнул за собой дверцу, что чуть не разбил стекло в ней. Волки недоуменно смотрели на трубоукладчик, поглотивший их добычу. А мной овладело безумное веселье.
- Что, собачки, съели! – заорал я в окошко, замахал руками, привлекая внимание моих несостоявшихся убийц.
Звери увидели мои пассы и, поняв, куда я пропал, стали со всех сторон обследовать трубоукладчик. Один из них снова запрыгнул на гусеницу. На этот раз удачно. Он активно обнюхал дверцу, особенно уделив внимание щелям, откуда до его чувствительного носа доносился запах добычи. Мой запах. Волк когтями принялся отчаянно царапать дверцу. У меня снова волосы на голове зашевелились. Нас отделяла тонкая перегородка стекла и стали. Я видел, с какой настойчивостью хищник пытается добраться до меня, и сознание, что дверцу ему не преодолеть было как-то не очень убедительно. В конце концов,  придя в себя и осмелев, я резко отворил дверцу, спихнув серого с гусеницы. Волки, еще побегав немного, успокоились.
Что им оставалось? Только ждать. А ждать они умеют. Добыча вот она, рядом, так зачем же куда-то бегать, искать. Надо только дождаться, когда она выйдет.
Я понял, что волки просто так сами не уйдут. Пока не проснется городок, будут караулить. Черт возьми! До меня стало доходить, что ситуация-то паршивая. В кабине трубоукладчика температура такая же, как и на улице: за минус тридцать. Обычно Михаил выходил заводить свой «трубач» в половину седьмого. Отослав меня за сигаретами, он наверняка снова заснул.  То есть мне здесь сидеть еще больше трех часов. Сколько я смогу выдержать на таком морозе? Эйфория от избавления от смертельной опасности, во время которой холода не замечаешь, прошла, и Мороз взялся за дело. Как это так! Всё вокруг подчинено ему. Болота, в которых летом бульдозера утопают по самую крышу, проморожены до дна, деревья заморожены так, что ни пила, ни топор не берет. Стальные тросы, выдерживающие массу сорока тонных трубоукладчиков, лопаются. И вдруг посреди всего этого царства холода маленькое живое существо с температурой тела плюс 36,6 градусов. Непорядок.
«Что же это я штаны-то ватные не одел? Со штанами протянул бы дольше», – пронеслась никчемная теперь мысль.
А так мне в моем термобелье даже сесть на сиденье невозможно. Куртка короткая, да и через нее чувствуется, какая холодная кожа на кресле. Я стоял в кабине, согнувшись, делая небольшие приседания, - только чтобы не коснуться задницей сиденья. Тут я вспомнил, зачем поперся сюда. Сигареты! Страстное желание насладиться табаком ворвалось в мой организм с небывалой силой. Я разыскал пачку, выхватил губами сигарету, щелкнул зажигалкой и вдохнул восхитительную порцию дыма. Оба волка, увидев огонек зажигалки в окне кабины, вскочили на ноги, забегали вокруг. Эта их реакция натолкнула меня на одну идею.
«Да! Огонь! Все дикие звери боятся огня. Надо соорудить факел и с ним добраться до балков».
В моем представлении в кабине всех тракторов, ну и соответственно трубоукладчиков, которые относятся к этому семейству техники, должны были валяться кучи промасленных тряпок пригодных для факела. Но их почему-то не было. Вообще не было ничего лишнего, ни помятого ведра с гайками, ни разбросанных гаечных ключей, ни старой телогрейки, ничего! Идеальный порядок. Из чего же сделать факел? Из рукавицы! Только ее надо вымочить в солярке. Где тут солярка? Солярка была только в баке, расположенном за кабиной, открыть который я бы все равно не смог, да и никакая сила не заставила бы меня покинуть кабину. Да, идея с факелом оказалась несостоятельной.
Я продолжал лихорадочно думать, жадно куря.
«А если покричать? Может, услышат»?
Я докурил сигарету, отворил дверцу, высунулся наполовину и что есть мочи заорал.
- Помогите-е-е-е! Волки-и-и-и!
Мой отчаянный вопль растворился в ледяной пустыне. А эти, от которых я просил помощи, увидев свою жертву, необычайно оживились, забегали, забегали. Один, все тот же, первый, снова разбежался и заскочил на гусеницу. Я, естественно, успел закрыться. Волк, видя меня так близко, вероятно от безысходного голода, попытался, как бы через стекло напасть на свою жертву. Он, рыча и скуля, бросался на стекло с лязгающей пастью, забрызгивая слюной стекло, обдавая его своим горячим дыханием, которые тут же замерзали каплями и сплошным туманом. Второй волк, видя яростную активность своего сородича, и, вероятно подумав, что тот уже добрался до мяса, тоже запрыгнул на трубоукладчик. Но место на гусенице было уже занято, и он взобрался на капот перед лобовым стеклом.  Он также принялся атаковать меня через стекло, всякий раз натыкаясь на прозрачную преграду, оставляя на ней следы своей голодной слюны и дыхания.
Я был настолько ошарашен этой яростной атакой хищников, что обездвиженным тюфяком забрался с ногами на сиденье, не в силах пошевелиться. Никто и никогда, и с такой отчаянной силой не хотел добиться от меня чего-то.  В данном случае понятно чего. Родители добивались послушания и хороших оценок в школе, начальник отдела бездарно и безуспешно добивался, чтобы я во время сдавал материалы в печать, моя собачка каждое утро скулила у кровати, требуя, чтобы я вывел ее погулять. Жена, бросившая меня любимая жена, добивалась от меня чего угодно, порядка в доме, внимательности к себе, поменьше пить, не ворчать на ее маму. Господи! Неужели она бросила меня из-за этого? Да если бы она, хоть раз попросила вот с такой убедительностью, как эти две зверюги! Мы, городские, благополучные граждане, и не только граждане, но и наши любимые пёсики и кошечки не знаем, что такое настоящая сила чувств и желаний. А эти двое знали.
Я снова представил, как их зубы вонзаются в мою плоть. Бр-р-р!
Но «бр-р-р» накатило на меня не только от страха, но и от холода. Опасность, исходящая от волков, конечно, была велика, но опасность замерзнуть выступала на первое место. Я уже убедился, что кабина трубоукладчика неприступна, и мне оставалось только как-то не задубеть в течение трех часов.
Мне вдруг стало ужасно обидно. Блин! Почему жизнь, или, я не знаю, Бог, так ополчились на меня? Чем я нагрешил, чтобы насылать на меня такие напасти: жена ушла, волки хотят сожрать. Почему это всё мне? И мороз! Мороз стал пробирать не на шутку. Я сидел на корточках на водительском кресле, привалившись к его  спинке. И вот она высасывала из моего тела тепло. Я все надеялся, что прогрею ее собой, но этого не происходило. Во всяком случае, мне так казалось, потому что было очень холодно. Приходилось опираться то одним плечом, то другим. А оторваться совсем – спинка сразу опять промерзнет. Ко всему прочему неимоверно захотелось спать. Чтобы отогнать сон, пришлось снова закурить. Даже зажигалка не хотела гореть. Газ на морозе горит плохо, не то, что бензин. Этот горит везде, и на морозе и на сильном ветру. Пришлось отогревать ее в рукавице. Черт побери! Во мне и так мало тепла, а я еще должен его расходовать на прогрев спинки кресла и зажигалки! Тогда закурив, я не стал выключать ее, надеясь на хоть и маленький, но все-таки источник тепла. Мерцающий перед глазами огонек вновь вызвал в душе приступ самокопания в моей горемычной судьбе.
Я все время спрашивал себя: почему она ушла, неужели я был таким никчемным мужем, что со мной стало невозможно жить. Я вспоминал и анализировал все свои грехи, большие и маленькие. И логика подсказывала, раз грехи все-таки были, и поскольку жена все-таки ушла, значит, она не смогла с ними смириться, и значит, она права и ее надо простить и отпустить. Ох уж эта моя интеллигентская сущность: всех понять и всех оправдать! Другой на моем месте уже оторвал бы от сердца предательницу, не гнобил себя бесполезными вопросами, и наслаждался свободой. Но это моя сущность и мне никуда от нее не деться.
Зажигалка, поскольку я ее держал рукой в рукавице, снова замерзла и погасла. Глаза слипались. Я прикрыл их всего на минутку, – так мне показалось. Но какой-то приснившийся омерзительный страх заставил очнуться, и я увидел, что проспал почти двадцать минут. Этот страх был послан свыше, чтобы я не замерз, чтобы начал что-то делать, бороться за жизнь, в конце концов. Я еле-еле встал на затекшие ноги и снова принялся делать приседания и делал их до полного изнеможения. Зато немного согрелся.
Часы показали, что с момента заточения в кабине трубоукладчика прошло меньше часа.
А что же волки? От моего дыхания все стекла кабины покрылись инеем, и разглядеть, что делается снаружи, было невозможно. Пришлось отогревать окошко все той же зажигалкой. Но через маленький кругляшек отогретого стекла, я не смог обнаружить моих голодных тюремщиков. Может быть ушли? Открыть дверцу, посмотреть? Страшно, но надо. Надо что-то делать, черт возьми! А то сдохнешь здесь!
Я немного приоткрыл дверцу, но скопившийся в кабине все-таки более теплый воздух, чем снаружи, выходя через эту щель, превращался в пар, и через него ничего не было видно. Я открыл пошире…
Волк, наверное, сидел прямо напротив дверцы. Я его заметил слишком поздно, потому что когда заметил и рванул ручку назад, он уже успел просунуть голову в щель и схватить меня за унт. От неожиданности и ужаса я заорал во все горло. Хорошо, не отпустил ручку! Наоборот, я изо всей силы потянул ее на себя. Голова волка оказалась зажатой. Он заскулил сквозь стиснутые на унте челюсти, пытаясь вырваться назад вместе с моей ногой. Не отпускал, гад! Задыхался, но не отпускал. И я не отпускал. Поняв, что смогу причинить волку много неприятностей, я второй ногой уперся в панель приборов и давил дверцей шею зверя. Тот наконец отпустил унт, захрипел, начал задыхаться. В этот момент произошло невероятное. Второй волк, видя, что его собрат попал в беду, сзади напал на него. Вот она волчья сущность! У первого не было никаких шансов спастись. В момент его живот оказался распоротым и … Я не могу описывать, что увидел дальше. Я отпустил бедолагу. Его голова тут же исчезла. Подождав минуту, я снова приоткрыл дверцу. Вся гусеница была в крови. Дальше кровавый след на снегу тянулся к лесу.
Не в силах пошевелиться от пережитого, я долго всматривался в черноту за ближайшими деревьями, куда один волк утащил другого. Теперь он будет сытым. Слава Богу, не мной.