К чему лишние сложности,
если все можно сделать гораздо проще?
Когда общество целиком зависит от технологий,
справиться с ним не составляет никакого труда…
Ему было где-то под пятьдесят – высокий, сутуловатый, с брюшком, седеющими волосами и диковатым взглядом. Ученый вид его подчеркивали очки в черепаховой оправе. Я сидел в «Шеннонз» и уже минут десять наблюдал, как он нервно переминается у входа. Наконец, он вошел и подсел ко мне. Рабочий день подходил к концу, но час пик еще не начался. Кроме нас, посетителей в баре не было.
Джимми, бармен, отложил полотенце, которым лениво протирал стаканы, и подошел к нам.
- Что будем?
Незнакомец испуганно вздрогнул и, мигая, уставился на него.
- Э… м-м… выпить чего-нибудь… Лимонада, будьте добры.
- Ошибся дверью, папаша, - гоготнул Джимми. – Кондитерская за углом.
- А… - разочарованно протянул незнакомец. – Тогда стакан пива, пожалуйста. Какого-нибудь некрепкого, если вас не затруднит.
Мы с Джимми весело переглянулись: кого только не заносит в «Шеннонз» - и он пошел наполнять бокал. Снаружи доносился едва слышный гул автомобилей, разъезжавших по Третьей авеню.
Мужчина осторожно попробовал на вкус пену и поморщился.
- Pro superi! – воскликнул он, ставя бокал на стойку. – Quantum mortalia pectora caecae, Noctis habent.
- Чего-чего? – переспросил Джимми.
- Это по-латыни, - улыбнулся незнакомец. – В переводе: «Вышние боги, увы, – как много в груди человека тьмы беспросветной!»
Хмыкнув, Джимми продолжил протирать стаканы, а мужчина обратился ко мне:
- Овидий. Очень мудрый был человек.
- Ваш приятель, полагаю? – вежливо поинтересовался я.
- Он жил две тысячи лет назад. - Мужчина еще раз попробовал пиво и решительно отодвинул бокал в сторону. – Позвольте представиться: Хорас Говард Кларк, профессор, работаю в университете, преподаю историю Древнего Рима.
Я пожал протянутую руку и представился сам. Он перешел к делу:
- Вот скажите мне, молодой человек, легко ли покорить Нью-Йорк?
«Это надо же было нарваться, - подумалось мне. – А ведь всего лишь хотел убить часок перед свиданием!»
- Ну, если произвести должное впечатление… - начал я.
- Нет-нет, не в этом смысле. Я имею в виду, захватить. Завоевать.
- Пожалуй, навряд ли.
- Напротив! Достаточно вот этого. - Он бросил на стойку металлический кругляш.
Я повертел его в руках.
- Да это жетон на метро!
- Не просто жетон, - сказал мой собеседник, - а ключ к победе! И еще светофоры.
«Этого еще не хватало!..» - Я начал отодвигаться от него, но он не отставал:
- Никто мне не верит... Может, хотя бы выслушаете?
- Простите, - я поднялся, - но у меня свидание.
- Прошу вас! – Голос его ни с того ни с сего стал тверже. – Дело чрезвычайной важности!
Джимми подошел к нам, на случай если потребуется выпроводить назойливого посетителя.
- Ну хорошо, хорошо, - поддался я наконец. – Только покороче.
- Brevis esse laboro, obscurus fio.
- Простите?
- «Стараясь быть кратким, делаюсь темным».
«Так, это надолго… - Я вздохнул. - Только бы не на латыни!»
Профессор сделал знак Джимми:
- Бармен, будьте любезны, налейте еще пива моему собеседнику. Я угощаю. – Он наклонился ближе. – Я расскажу вам все, что знаю сам. Надеюсь, вы мне поверите – тогда, быть может, еще удастся что-то предпринять. Время на исходе. Надвигается катастрофа!
И вот что он рассказал.
* * * * *
Все началось во вполне обычный вторник в зале номер 315 на третьем этаже Нью-Йоркской публичной библиотеки, что на 42-й улице. Там, как вы, надеюсь, знаете, можно найти работы по самым разным тематикам. Чтобы взять книгу, вы заполняете карточку, получаете талон с номером – четным или нечетным, - идете в соответствующий читальный зал и ждете, пока на табло высветится ваша очередь.
Меня интересовала биография Публилия Сира, в частности, его молодые годы. Юноша-регистратор выдал мне талон, я бегло посмотрел на него, увидел цифры «1» и «8» и пошел направо, в четный зал. По опыту я знал, что ждать придется долго.
Увы, ad poenitendum properat, cito qui judicat: «Кто быстро судит, скоро кается»! Удели я больше внимания своему талону, то увидел бы, что на нем стоит номер «81», а не «18» - по небрежности я прочитал его кверху ногами. Я давно ратую за римскую систему исчисления: достаточно ввести ее, и подобного казуса не случилось бы. XVIII не спутаешь с LXXXI, как ни читай!
Ошибка обнаружилась не сразу. Прошло на удивление немного времени, и на табло высветилась моя очередь. Я поспешил к окошку, где замученного вида девушка выдала мне книгу в безвкусном голубом переплете, и вернулся в кресло за длинным столом для чтения. Открыв книгу, я с возмущением заметил, что это не биография Публилия Сира – более того, она даже не на латыни! Сняв очки и рассмотрев ее поближе (надо, надо будет как-нибудь заказать себе бифокальные линзы), я убедился, что это поваренная книга на каком-то иностранном языке.
Разозлившись, я схватил книгу и уже направился было разбираться, как тут из нее вылетел клочок зеленой бумаги, прятавшийся между страниц. На клочке было что-то неразборчиво накарябано от руки – какой-то адрес: «28-я Западная улица, д.432». Не имея привычки мусорить, я спрятал бумажку в карман, поднял голову и столкнулся с огромным мужчиной в необъятном пальто с поднятым воротником. Он многозначительно похлопал по корешку книги и прошептал:
- Сегодня вечером, в половине девятого. Место вы знаете.
С этими словами незнакомец поспешно удалился, оставив меня гадать, что же он имел в виду. В полном недоумении я вернулся к окошку. Там уже стоял низкорослый человек в пестром клетчатом костюме и ругался с девушкой, выдававшей книги. В руке у него был талон.
- Еще раз вам говорю, - устало отвечала библиотекарь, - номер восемнадцать уже подходил и забрал книгу.
Человечек возмущенно пыхтел и размахивал талоном.
- Это я номер восемнадцать! – верещал он. – Где моя книга?
Я бы не назвал себя особо сообразительным: когда из года в год читаешь одни и те же лекции перед аудиторией сонных студентов, для которых история Древнего Рима всего лишь очередной зачет, это скорее притупляет ум. Однако тут до меня сразу же дошло, что случилось.
- Прошу прощения, уважаемый, - прошептал я, похлопав человечка по плечу. – Вы не ее ищете?
Прямо подскочив на месте, он развернулся. У него было худое, заостренное лицо с глубоко посаженными глазами, мощным лбом и почти отсутствующим подбородком, на котором произрастала хлипкая бороденка. Он силой вырвал книгу у меня из рук и начал судорожно перелистывать.
- Вот если бы мы пользовались римскими цифрами, а не… - Но человечек меня не слушал, и я направился в центральный зал за новым талоном.
Не успел я дойти до выхода, как передо мной снова возник бородатый коротышка. На лице его застыло скорбное выражение, крикливый галстук-бабочка съехал набок.
- Что в ней было? – возопил он, тыча в меня книгой.
- Какие-то рецепты, - ответил я. – Впрочем, я не интересуюсь кулинарией.
- Да нет же, - он отчаянно замотал головой, - что было внутри?
- Соблюдайте тишину! – сердито произнес охранник и прижал палец к губам.
Я пошел дальше, а коротышка все суетился вокруг меня.
- Ну прошу вас, - умоляюще шептал он, - вспомните! Там было хоть что-нибудь?
Раздраженный подобной навязчивостью, я уже хотел отмахнуться от него, как вдруг вспомнил.
- Постойте-ка, - медленно произнес я. – Что-то ведь и вправду… Вот.
Я достал из кармана клочок зеленой бумаги. Коротышка схватил его, радостно вскрикнул и умчался прочь.
* * * * *
Разобравшись, наконец, с этим темным делом, я вздохнул с облегчением. Настроение, правда, совершенно пропало, а еще нужно было поработать над кое-какими важными статьями, так что в этот день мне было уже не Публилия Сира. Я вернулся домой: живу я в южной части Манхэттена, в отреставрированном особняке, где занимаю довольно просторную и удобную комнату на первом этаже.
Едва только я сел за стол, как раздался настойчивый стук в дверь. Надев очки, я пошел открывать. Представьте себе мое изумление и раздражение, когда на пороге я увидел того самого коротышку из библиотеки. Он прошмыгнул в комнату, задернул занавески на окнах, затем решительно отодвинул меня от двери и запер ее на засов.
- На Двадцать восьмой Западной нет никакого дома номер четыреста тридцать два! – возмущенно заявил он, глядя мне в глаза.
- И что с того? – сказал я. – Скажите лучше, что вам от меня надо? И откуда вы узнали, где я живу?
- Поспрашивал у библиотекарей. Как оказалось, они вас запомнили. Ваша фамилия есть в телефонном справочнике, остальное – дело техники. – Он вытащил из кармана зеленую бумажку. – Это все, вы уверены? Больше ничего не было?
Я был по-детски польщен и немного горд: «Что ж, по крайней мере, мое лицо выделяется среди сонма прочих безымянных посетителей, которые каждый день приходят в библиотеку».
- А разве должно было быть что-то еще? – вежливо уточнил я.
Коротышка упал в мое любимое кожаное кресло и целиком скрылся за спинкой.
- Должно. Этого мало, - пробормотал он, тупо помахивая клочком.
Если закрыть глаза на невоспитанность, он мне даже чем-то импонировал: такой весь целеустремленный – и до смерти напуганный.
- Ах да, - сказал я, - еще там был мужчина.
Коротышка вскочил на ноги и вцепился мне в халат. Не будь я на голову выше и на пару десятков килограммов тяжелее его, клянусь, он бы встряхнул меня.
- Что за мужчина? Где?!
- В библиотеке. Он указал на книгу и что-то сказал.
Преисполненный волнения, человечек вскочил на кресло и крепко схватил меня за плечи. Теперь мы с ним были одного роста.
- Умоляю, – запричитал он, – вспомните! Что он вам сказал?
- Не соблаговолите ли сперва рассказать мне, в чем дело, как вас там?..
- Румплстейн. Простите, профессор, но лучше вам этого не знать. Уж поверьте мне.
И тут на меня нашел приступ упрямства. Я, как любят выражаться коллеги по факультету, «встал в позу».
- Из-за вас я перетерпел немало хлопот, так что вы просто обязаны объясниться!
- Нет, нет, ни в коем случае! – Он решительно замотал головой.
- Тогда, увы, ничем не могу помочь.
Со стоном отчаяния человечек слез с кресла.
- Что ж, будь по-вашему, - проворчал он наконец. – Вы не оставляете мне выбора.
Я терпеливо ждал. Он вытянулся по струнке и вскинул голову:
- Я участвую в сверхсекретной операции по спасению Нью-Йорка от гибели.
- Вы, должно быть, шутите? – недоверчиво переспросил я.
- Напротив, я серьезен как никогда!
- Quem Jupiter vult perdere, dementat prius.
- Не понял…
- «Кого Юпитер хочет погубить, того он прежде всего лишает разума», - перевел я.
- Вы думаете, я спятил?
Глаза его неприятно засверкали, губы сжались. Мне это не понравилось, и я решил, что стоит поскорее от него избавиться: люди небольшого роста, как я слышал, имеют склонность к насилию.
- Более того, уверен, - сказал я. - Однако это ваше личное дело. Поступим так: я передам вам слова того мужчины, а вы, уж будьте любезны, исчезните из моей жизни так же быстро, как и возникли.
- Ну же, что он сказал? – Он весь наклонился вперед в ожидании, будто от этого зависела судьба всего мира.
- «Сегодня вечером, в половине девятого. Место вы знаете».
Мой гость снова уставился на клочок, повторяя эти слова.
- Вот оно! – Он издал восторженный возглас. – Теперь все встало на свои места!.. Благодарю вас, профессор Кларк. Вы оказали неоценимую услугу своему городу и стране.
С этими словами он метнулся в коридор и, хлопнув входной дверью, выбежал на улицу. Я облегченно вздохнул и вернулся к своим делам.
* * * * *
Тем же вечером, около одиннадцати, когда я, совершенно уставший, готовился ко сну, в дверь тихонько, но настойчиво постучали. Я уже выбросил из головы, что произошло днем, и пошел открывать. На пороге стоял мой давешний гость, вот только выглядел он, мягко говоря, неважно. Головного убора и галстука нет, темные завитушки налипли на потный лоб, клетчатый костюм весь запачкан грязью. Самое большое пятно – потемнее – расползалось вокруг левой руки, которую он осторожно придерживал правой.
- Румплстейн!..
Человечек вяло покачал головой и, шатаясь, вошел в комнату.
- Румплстейна больше нет, - еле слышно прошептал он. – Теперь я О’Грейди.
Он рухнул в кожаное кресло и из последних сил пробормотал: «Дверь».
Я запер дверь на замок и подбежал к нему.
- Что у вас с рукой?
- Так, пустяки, - стоически ответил он.
Не обращая внимания на его вялое сопротивление, я снял с человечка пиджак и отрезал рукав рубашки. Под ним зияла жуткая рана.
- Как это вас угораздило? – в ужасе воскликнул я.
- Ничего страшного, - сказал он и, осклабившись, добавил: - Зато тот, кто это сделал, боли уже не чувствует.
Его голова запрокинулась, а глаза начали закрываться.
- Нет ли у вас чего покрепче… - пробормотал человечек. – Что-то мне… нехорошо…
Порывшись в столе, я извлек оттуда бутылочку ликера (коллеги подарили, сам я не пью) и дал ее этому Румплстейну, он же О’Грейди. Пока он пил, я осмотрел рану.
- Вам нужно показаться врачу.
Он помотал головой и откинулся в кресле. Спинка оказалась выше него на целую голову.
- Мне уже лучше. – Он тяжело вздохнул.
- В таком случае, будьте любезны рассказать мне, в чем дело.
Я принес тазик с водой и бинты, чтобы промыть рану и наложить повязку.
- Прошу вас, уважаемый, войдите в мое положение. Я вас не знаю. Вдруг вас разыскивает полиция? Меня ведь арестуют за укрывательство!
- Уверяю вас, профессор Кларк, я не преступник.
Он вытащил из бороды комок грязи и аккуратно положил его на стол.
- Да вы же ранены!.. Да еще утверждаете, что, в свою очередь, нанесли увечья кому-то еще.
- Увечья? – Он тихо засмеялся. – Нет, профессор, я его убил.
Я в ужасе отпрянул.
- Я сейчас же звоню в полицию!
- Ни в коем случае!.. Вы все испортите, и тогда Нью-Йорк обречен!
- Послушайте, Румплстейн, или О’Грейди, или как вас там, - раздраженно произнес я, - если вы сейчас же не расскажете мне все как есть, я буду вынужден вызвать полицию. Вся эта белиберда про…
Он жестом прервал меня и шумно выдохнул.
- Что ж, ладно, - сказал он. – Я расскажу. В конце концов, очень скоро со мной может что-нибудь случиться, и довести дело до конца придется вам. Слушайте внимательно…
Мне уже не терпелось выслушать его историю.
- Нью-Йорк, - начал он, помолчав, - это обширный мегаполис. Как я уже говорил, ему грозит гибель, и причина этому кроется в нем самом. Я говорю о системе транспорта.
Я удивленно поднял бровь.
- Возьмем, к примеру, Манхэттен, - продолжил он. – Движение здесь, мягко скажем, не ахти какое, а то и хуже. Стоит всего одному светофору сломаться, и машины встанут на несколько кварталов. Согласны?
Я кивнул.
- Очень хорошо. А теперь представьте, что в какое-то мгновение все до единого светофоры на этом запруженном транспортом острове загораются зеленым… и больше не переключаются.
От одной мысли об этом меня передернуло.
- Только подумайте, как изящно! – сказал он. – Не красный – тогда бы все просто встали, - а зеленый, езжайте, мол! Водители срываются с места, слепо следуя правилам, и – какой кошмар! – обнаруживают, что все остальные автомобили, грузовики, автобусы вне зависимости от направления движения подчиняются тем же правилам. Математические гении, занятые в разработке этого плана, подсчитали: всего каких-то сорок пять секунд, и Манхэттен обездвижен настолько, что не развернуться. Что тогда начнется!..
- Ab homine homini periculum quotidianum, - сказал я.
- Что?..
- «Жди каждый день какой-нибудь беды от людей». Сенека, был такой римский философ.
- И он чертовски прав… Но это лишь первая часть плана. Ее очень хорошо описывает аксиома: одна сломанная машина на дороге равна десяти тысячам работающих.
- Я вас не понимаю.
* * * * *
- С острова и на остров ведут несколько автострад. Неважно, сколько на них полос, - стоит сломаться всего одному автомобилю, образуется затор длиной в несколько миль. А теперь представьте, что такое случилось не в одном месте, а на всех въездах и выездах, да еще и одновременно. Чтобы разобраться с этим коллапсом, понадобится не меньше недели – и то в лучшем случае!
Воображение рисовало жуткую картину: сонмище металлических чудищ заполонило все вокруг, из перегревшихся радиаторов валит пар, и над всем этим стоит гудение клаксонов, зовущих на помощь.
- А главное, это не требует особых усилий и затрат, - продолжал тем временем мой бородатый гость. – Теперь взглянем на подземный транспорт.
- Вы про метро?
- Именно. И снова все на удивление просто… Что нужно для того, чтобы пройти через турникет? Жетон. А теперь предположим, что в тот же самый день большая часть проданных жетонов оказывается чуть-чуть крупнее, чем следует. Малюсенькая разница – вы даже не заметите, - но в щель турникета такой жетон уже не пролезет.
- Но…
- Вы вообще представляете, насколько это гениально?.. Тысячи пассажиров пытаются протиснуть ими же купленные жетоны в турникеты, а те не проваливаются! Какой тут поднимется шум! Одни в замешательстве, другие в бешенстве, а тут еще и час пик, давка! Люди кричат, толкаются, сзади напирает еще столько же, а навстречу им пассажиры с поездов, и всем нужно пройти! Еще несколько минут – и подземка не выдерживает... Как вы там говорили?..
- Ab homine homini periculum quotidianum?
- Да еще как!
Румплстейн прикурил сигару и сделал несколько затяжек. Комнату наполнил отвратительный запах табака.
- Ну не гениально ли? – произнес он наконец.
- Но для чего все это? – спросил я. – Город охватит анархия – как им тогда управлять?
Человечек откинулся в кресле и снова скрылся за спинкой.
- А этого и не нужно. Главная цель плана – приковать внимание страны к ее самому крупному мегаполису. Каждый американец будет думать и говорить только о Нью-Йорке. Каждая радиостанция, каждый телеканал будут вещать только о Манхэттене. Уже через несколько часов все правительственные ресурсы, включая армию, начнут стягиваться к городу… оставив страну беззащитной перед вторжением! Если все пройдет, как задумано, профессор, Соединенные Штаты будут захвачены меньше, чем за неделю, причем практически без единого снаряда или выстрела.
Я не сводил глаз с маленького гостя, сидевшего в моем кресле. Неужели он говорит правду? В своем ли он уме (что немаловажно)?
- Кто стоит за этим предполагаемым вторжением?
- А вы как думаете?..
- Зачем вы пришли с этим ко мне? Почему бы не обратиться в компетентные органы?
- Мне не хватает улик. Увы, все развивается гораздо быстрее, чем я ожидал. Кроме того, избавившись от одного из их людей, - он многозначительно прикоснулся к левому плечу, - я здорово подставился. Стоит мне самому обратиться куда следует, я себя выдам, и тогда, поверьте, мне не пройти дальше первого патрульного. Однако вы, профессор, вне подозрений. Вы сможете поведать об этом плане, не опасаясь за свою жизнь.
- Хватит!.. Уважаемый Румплстейн-О’Грейди, неужели вы думаете, что я прямо сейчас встану и побегу в полицию с этой чепухой?
- Не надо никуда бежать, профессор. Сначала улики, и к завтрашнему дню я их раздобуду. Затем, если я буду не в состоянии сообщить властям о происходящем – что очень вероятно, - ответственность за это ложится на вас… А пока что попробуйте воспользоваться вот этим, скажем, по дороге в университет. Я забрал их с трупа того бедолаги.
Он высыпал горсть металлических кругляшей мне на стол и, не говоря более ни слова, удалился. Я взял один кругляш: это оказался жетон на метро. Подбежав к окну, я выглянул на улицу. Человечек торопливо пересек дорогу и утонул в ночной темени. Все еще пытаясь переварить услышанное, я погасил свет и лег в кровать. К счастью, я всегда легко засыпаю, и никаким треволнениям не под силу лишить меня сна. Эта ночь исключением не стала.
* * * * *
Проснувшись утром в половине восьмого, я встал, оделся и приготовил завтрак. Вспомнились события вчерашнего вечера. Если бы не окровавленное полотенце, которым я промывал раны моего гостя, можно было бы подумать, что мне все приснилось. Мысли о зловещем заговоре не покидали меня до самого метро, и, опуская жетон в щель приемника, я уже ругал себя за то, что поверил в эти россказни, пусть даже на мгновение… Нераскрывшийся турникет уперся в живот и заставил меня охнуть от боли. Я оглянулся на приемник: из него по-прежнему торчал жетон. Я надавил, но он не двигался. Тогда я попробовал еще несколько – безрезультатно. За мной уже начала выстраиваться очередь, зазвучали возмущенные возгласы. В смятении я отошел в сторону, приобрел у кассира новый жетон и отправился в университет. Только тогда меня, наконец, осенило: я пытался воспользоваться жетонами, которые мне оставил вчерашний гость и которые я перед уходом, не глядя, смахнул со стола в карман.
Весь день я размышлял над происшествием с жетонами и невероятной историей, которую мне поведал Румплстейн-О’Грейди. Она по-прежнему казалась полной бессмыслицей, но мне все равно было не по себе. Вечером, по дороге домой я, как обычно, купил газету и, сев в вагон метро, начал ее листать. Незадолго до своей остановки я наткнулся на маленькую врезку: утром в реке было найдено тело бородатого человека невысокого роста в клетчатом костюме. Причиной смерти стало ножевое ранение. Документов при трупе не обнаружено, а карманы костюма набиты жетонами на метро, которые, как считает полиция, послужили грузом.
- О, господи! – произнес я вслух.
Несколько пассажиров неодобрительно покосились в мою сторону. Покраснев, я выбежал из вагона и поспешил домой. Там я упал в кресло; меня трясло. Нет никаких сомнений: тело принадлежало Румплстейну. Какое несчастье! Что бы это могло значить? Неужели его история и впрямь правдива?
Стук в дверь заставил меня подскочить.
- Профессор, вы дома? – Это была хозяйка.
Я открыл дверь, и она вручила мне конверт, на котором мелким, аккуратным почерком было выведено мое имя.
- Его принес какой-то бородатый коротышка сегодня утром, после вашего ухода. Велел непременно передать вам, а затем убежал. – Хозяйка покачала головой, очевидно, не одобряя подобного поведения.
Попрощавшись с ней, я разорвал конверт и прочитал:
«К тому времени, как вы получите это письмо, меня уже наверняка не будет в живых. Впрочем, это уже не важно. Я сумел выйти на фабрику, где штампуются жетоны. Она спрятана на старом складе. Я отправляюсь туда, чтобы добыть вещественные доказательства, и тогда необходимые улики будут у нас в кармане. Если я не справлюсь, доводить дело до конца придется вам. Прощайте, профессор. Для меня было честью познакомиться с вами».
В самом низу письма я увидел адрес склада: он располагался в одном из неблагоприятных районов города. Подписи не было.
Что же делать? Что же делать?!.. Правдивость рассказа Румплстейна-О’Грейди больше не вызывала сомнений. Но как с этим быть? Первой мыслью было пойти на склад, но я не из тех людей, кого тянет на подвиги, не говоря уже о том, что это наверняка опасно… Полиция! Ну конечно же! Уж они-то знают, что делать в сложившейся ситуации, а заодно и отомстят за смерть несчастного Румплстейна. Преисполненный праведного гнева и негодования, я поспешил в ближайший полицейский участок.
Оглядываясь назад, нетрудно объяснить реакцию дежурного сержанта, когда я, задыхаясь, начал вещать о нависшей над городом угрозе вторжения и требовать немедленных действий.
- Ну, и сколько мы выпили, а, дружок? – устало поинтересовался он.
Я поклялся, что я так же трезв, как и он. Сержант побагровел от ярости и приказал мне немедленно убираться, пригрозив в противном случае бросить меня за решетку за оскорбление сотрудника при исполнении.
Остаток вечера и весь следующий день я пытался донести имевшиеся у меня сведения хоть до какого-нибудь представителя власти. В Департаменте полиции Нью-Йорка к моим словам отнеслись с поразительным спокойствием. Их, на самом деле, гораздо больше обеспокоило мое поведение. Я попытался настаивать на осмотре склада, на что они пообещали при случае отправить туда кого-нибудь из патрульных. Я предложил изучить жетоны, найденные на теле Румплстейна, но их, как мне сообщили, направили в Отдел хранения имущества. Если в течение девяноста дней за ними никто не обратится, жетоны передадут в распоряжение муниципалитета.
Решившись на последний отчаянный шаг, я обратился в нью-йоркское отделение Федерального бюро расследований. Меня пустили на прием к одному из агентов, и я поведал ему свою историю. Он спокойно выслушал и принялся листать толстую книгу, лежавшую на столе, затем задумчиво прикрыл один глаз, а вторым уставился на меня.
- Мне очень жаль, но ничем не можем помочь.
- Вы мне не верите?
- Не в этом дело. Видите ли, согласно правилам, такими вещами должны заниматься исключительно городские власти. Фэ-Бэ-Эр тут ни при чем, и в чужую работу мы не вмешиваемся. – Он решительно захлопнул книгу.
Я не мог поверить своим ушам, сердце мое упало.
- Serum est cavendi tempus in mediis malis! – сказал я наконец.
- Простите?..
- «Поздно остерегаться в разгаре несчастья». Так говорил Сенека две тысячи лет назад.
Молодой человек поднялся и жестом указал мне на дверь.
- Всего доброго, профессор. E pluribus unum, как говорят в Штатах!
С этого разговора прошел час.
* * * * *
Так закончился рассказ профессора Кларка. Мы с Джимми молчали. Тишину нарушал только шум машин снаружи.
- Вот такие дела, молодые люди… – подвел черту профессор и пригубил пива; пена в бокале давно осела. – Quando cadet Roma, cadet et mundus. «Исчезнет Рим – исчезнет весь мир»… Вы мне верите?
Мы с Джимми переглянулись.
- Возьмите еще пива, - сказал бармен. – За счет заведения.
- Все ясно… - Профессор Кларк вздохнул. – Что ж, молодые люди, не мне вас осуждать. Дай бог, чтобы на вашем веку этого не случилось.
Он встал и положил на стойку доллар. Джимми пошел за сдачей.
Тут с улицы донеслись автомобильные гудки, к ним присоединялись еще и еще, шум стоял невообразимый. Мы с Джимми выбежали из бара. На дороге стремительно скапливался транспорт, и, куда ни глянь, все светофоры горели зеленым!
- Чтоб меня!.. – воскликнул Джимми. – Все, как он говорил!
- Как видите, - раздался голос у меня за плечом.
Я обернулся и увидел профессора Кларка. Лицо его выражало печаль и тоску.
- Quod erat demonstrandum, - тихо произнес он. – «Что и требовалось доказать».
Клаксоны загудели еще отчаяннее, водители осыпали друг друга отборной бранью. Профессор пошел вниз по тротуару и скрылся за поворотом.
- Профессор! – крикнул я. – Постойте!
Не успел я побежать за ним, как машины вдруг перестали гудеть и снова поехали. Большая часть светофоров переключилась и загорелась красным.
Джимми облегченно выдохнул и утер со лба испарину.
- Видать, замкнуло где-то, - хрипло произнес он. – Но еще чуть-чуть, и я бы…
- Ага, - сказал я, – замкнуло. А что, если… Что, если это репетиция перед настоящим вторжением?..
Мы молча вернулись в бар. Я взял со стойки забытый профессором жетон, несколько раз подбросил его в воздух и посмотрел на Джимми. Он согласно кивнул: видимо, нас обоих посетила одна и та же мысль. Я вышел и направился к ближайшей станции метро.
Что и требовалось?..
(с) Ирвин Льюис, август 1963 г. -- Михаил Молчанов, май 2014 г.