Мы случайно встретились в лесу. Я успел пройти километров десять по сосняку. Шел не столько по грибы, как просто наслаждался хорошей погодой. Грибов, как раз, было мало.
Уже решил делать привал, а тут – шаги невдалеке, и из-за кустов фигура в старой стройотрядовской куртке. Кирзовые сапоги, бриджи военного образца, клетчатая кепка. Человек немолодой, но и не старый. Очки на носу, потому лицо - почти интеллигентное.
Поздоровались, слово за слово. Как урожай, мол, как грибы. У него – рюкзак за плечами, на каркасе, и видно – не пустой. Присели на травку. Он закурил, глянул мимоходом в мое ведро. Я термос достал с чаем, предлагаю ему. Он развязал рюкзак, вытащил хлеб и огурцы.
Я, надо сказать, к ругательствам не очень. А бывает, человек, как птица поет, сыплет матерщиной, привык он и не может иначе. Часто такое, чего уж там. Я поэтому с людьми не очень люблю разговаривать. Но тут другой случай. Прохожий мой матом не ругается, но и словами говорит не вполне нормальными. И такое бывает: кто для красоты ввернет, кто для оригинальности, а кто – думает так, навыворот.
- Я за грибами люблю ходить, - говорил прохожий, - бывает, напластаешь котелок. Пора домой, а силов оторваться нет. Так и полкаешь по лесу, как блоха на причинном месте. Помню, пошел как-то. Мне уж годов-то сколь было? Постой… Да к тридцатнику шло. Точно. Лесок выбрал. Прикинь: слева шоссейка, справа – железная дорога. Сзади – станция железнодорожная, впереди – садоводство. Типа прямоугольник получается. И всей этой геометрии восемь километров вдоль, да два поперек. Где тут блудить?
Он отхлебнул чаю, закурил новую сигарету и продолжил:
- Иду, а грибов не вижу. Не по шарам и все тут. Мухоморы одни и поганки. Опята еще ложные. Это я потом узнал, что они ложные. Спасибо добрым людям. Режу потихоньку опята эти. А сам про мухоморы думаю, вспоминаю.
Ты служил в армии? Я служил. У нас два хакаса были в роте. Хорошие ребята, пьют мало. Уважали их за это. Чуть какая компания, складчина там или что, их обязательно зовут. Приходит как-то одному из них посылка. Чего там съестного было, мы схавали, ясен пень, а еще бутылочка с какой-то микстурой. Темная мазута, и вонь от нее к тому же – с души рвет. Деготь ни деготь, мразец какой-то. Хакас пришел с наряда, отдали ему ящик посылочный. Там носки еще были теплые и мазута эта. Он – без обид. Я ж говорю, отличный парень был, втыкался сразу в тему. А мы, типа, дружбаны. Он после отбоя мне просемафорил, вышли мы в уборную. Там – второй хакас. Протягивают мне бутылку. Я спрашиваю, какое место мазать? Явно, наружного применения зараза. Смеются. Это, говорят, бальзам от семи недугов. Хлебни, никогда болеть ничем не будешь. Я понюхал – кошмарики, шинель номер пять. У нас в уборной лучше пахнет. Они тогда первые отхлебнули. Типа, что не розыгрыш. Я смотрю, живые. Ладно, думаю, на холяву и хлорка – творог. Хлебнул. Вот, я тебе скажу, напиток. Смотрел «Пришельцев» с Жаном Рено? Как там колдун варил лекарство из дерьма? Вот тут из того же котла, только со дна зачерпнули. Еле как рот отмыл, только хотел альпинарий разбить друзьям дорогим, чувствую, чего-то не то со мной. Поплыло все, хакасов, гляжу, уже четверо, уборная наша тоже перекосилась вся. А настроение при этом офигительно хорошее. Просто, прет меня от счастья. До того военная служба нравится, спасу нет. Одурел, не говори.
Каждые три часа закапывал я себе пилокарпин. Хрен его знает, откуда он у нашего фельдшера был, но было его, как у дурака фантиков. Как специально для меня приготовили. Пилокарпин, зеленка и цитрамон – ничего больше в аптечке не было. Сколько лет прошло, помирать буду, не забуду. Закапаю, минут двадцать все вижу, как надо. Но без понятия. То есть смотрю, а сам не втыкаюсь, штырит по-черному. Даже, я б сказал, таращит. Три дня без перерыва. В зеркало смотрю – жуть в тапочках: зрачки на поллица, морда перекошена. И, прости, не к столу, диарея замучила. Хоть вообще штаны не надевай. Откудова во мне столько запасов, до сих пор поражаюсь. Полторы сутки ничего не ел, с горшка, считай, не слазил. Как кран с протечкой. Четыре кило скинул. Елена Малышева отдыхает со своими диетами.
А тут, на беду, полковник к нам приехал. У нас летеха был после училища сразу, два прапора и сержанты. Я уже старшина был к тому моменту. Вот и прикинь ситуевина: летеха с молодой женой, ему до нас, как до Гондураса, только б не мешали. Прапора, известно, делом заняты: мы парк охраняли, куда технику стаскивали перед утилизацией. Вот они на сторону и утилизировали. Нет, оружие не продавали, зачем? Но мелочи всякие, в быту полезные: там бак наружный с танка, там – топливо из таких же баков. В каждом немного, а подсобрать – тонна с хвостиков нальется. Запчасти или еще чего – делов-то много можно найти при желании. Вот мы все и держали в кулаке, служба и все такое. А как бы иначе я тридцать шесть часов изливался в сортире? Хорошо, ребята свои. В перерыв-то между посещениями вышел на улицу. Где, думаю, мои отравители, чтоб им икалось, не глоталось… Смотрю, один на заборе висит. Как мертвое тело. Промахнул мимо калитки, а забор невысокий, так он и повис. Второго вовсе не видать.
И не говори, беда с начальством. Какого культа мотаться, ни себе спокою, ни окружающим. Приехал хрен этот. Фуражка, как у штурмбанфюрера в «Щите и мече». На мизинце – ноготь в сантиметр и, не поверишь, маникюр на нем. И сразу к дневальному: кто, мол, на заборе и почему. Меня зацепил: почему в таком виде? И ведь как раз между закапываниями угодил, паразит. Пятнадцать суток на гауптвахте отсидел, лычку сняли. Второго хакаса нашли, первого от забора отцепили. Им тоже досталось.
Я их потом спрашиваю, вы чего, животноводы, подмешали в свою микстуру. А они в ответ: семейный рецепт, бабка делает. Мне до вашей бабушки, говорю, так же, как до дедушки. На чем настаивает, говорю, свой самогон? Обиделись. Никакой, говорят, не самогон. Настоечка. Травки там всякие, чуть не дюжина разных, грибочки… Какие грибочки?! Мухоморы, говорят.
Это я к чему? Мухоморы-то я сразу определяю, влет. В тот раз, когда заблудился, вынесло меня к какому-то санаторию. Смотрю, у ограды мужики стоят. Трое. Настоящие, значит. Ты запомни, у нас, если мужики втроем стоят – настоящие. А, если меньше или больше – либо гомосеки, либо язвенники, либо мираж. Подошел я к ним. Так же вот, как мы с тобой, поздоровались, покурили. Один мне и говорит: сразу видно, женатый ты. А я и вправду, полтора года, как женат был. Как узнал, спрашиваю. Грибов, говорит, для тещи набрал: на два съедобных опенка, три ложных. Молодец, говорит, одну отраву нельзя в кастрюлю сыпать, подозрительно. А так, типа, ошибся, срок скостят.
Я что сказать-то хотел? Ты вот не женатый, да? У тебя не видать ложных. Ну, что ж, значит, в чем, в другом не повезет. Ладно, спасибо за чай, идти надо.
И он ушел через распадок, а я еще долго лежал на теплой траве под соснами. Нет, я был и есть женат. Вот, в чем, в другом, может, и не повезет. Ничего, переживем.