Поезд был довоенного типа, большой длинный, со множеством вагонов и плацкартой. Мы с Бенджамином зашли в один из пустующих вагонов и бросили вещмешки в четвертое купе.
- Еще немного, и мы будем дома, - устало вздохнул Бенджамин, ложась на жесткую нижнюю полку. – Неужели я хоть раз нормально высплюсь…
Я сел рядом с окном и положил локти на выдвижной стол.
- Бенджи, - как в пустоту спросил я, глядя куда-то сквозь него, - что будет дальше?
Монгормети приподнял голову и взглянул на меня:
- В смысле, что будет?
Я продолжал все так же смотреть куда-то вдаль, а слова словно бы сами собой падали на треснутую поверхность стола.
- Их же больше нет, Бенджи. Они все умерли… Нас было десять, а осталось двое. Что будет дальше, без них?
Сержант опустил голову обратно на полку и, закинув руки за голову, вздохнул:
- Что будет, что будет… Ничего не будет, Роач. Нам придется смириться.
- В том-то и дело, что ничего не будет… - медленно произнес я. Бенджамин завозился на полке, из-за стола мне были видны только его ноги в уже стоптанных солдатских ботинках.
- Ну, у кого-то – например, меня – как раз и ничего. А тебя дома хоть девушка ждет. Так что думай про нее что ли… А лучше вообще ни о чем не думай, поспи. Возвращаться с войны, где лежат мертвые еще тяжелее, чем уходить на нее, когда тебя ждут живые.
Я молчал, глядя в окно. За его отблесками неспешно падал снег, таявший почти сразу при попадании на асфальт.
- Откуда ты? – внезапно спросил я. До меня только что дошло – мой друг тоже возвращается домой.
- Раньше служил в Братстве Стали, - откликнулся Бенджамин, - А потом ушел и подписал с Чейзом контракт на десять лет. Хотел уйти с этой чертовой Пустоши, не видеть ее никогда.
- Почему же теперь возвращаешься? – поинтересовался я.
- Все когда-нибудь заканчивается, - философски изрек сержант, ступнями стаскивая ботинки, гулко стукнувшиеся один за другим об пол, и закидывая ногу на ногу. – И война тоже закончилась. Слава богу. Я уже здесь больше не нужен.
С улицы послышался гудок машиниста. Поезд сначала дернулся, заскрипел, а затем медленно-медленно, раскачиваясь, пошел со стуком по рельсам, постепенно набирая скорость.
Снег за окном словно бы вновь превратился в метель. Мимо проносились голые черные деревья, огромные валуны, каменные остатки зданий, вдалеке изредка мелькали аванпосты. Нетронутая атомными боеголовками Аляска предстала передо мной во всей своей красе – высоченные, укутанные белым пухом деревья, заледенелая сверкающая река, уцелевшие деревеньки и поселения. Из труб, торчащих над крепкими низенькими домами, валил дым, словно внушая всем своим видом покой и умиротворенность. Как же я давно этого не видел…
Вдоволь наглядевшись на живую природу, я снова перевел взгляд на Бенджамина. Друг спал, развалившись на полке и слегка похрапывая. Улыбнувшись про себя, я достал из-за пазухи сверток с письмами и разложил их на столе. От них словно бы пахло той тихой нежностью, всегда присущей Лютику, и домом.
Сверху я положил две фотографии. Взял вторую, вновь и вновь пристально всматривался в до боли знакомые черты, радостные глаза, улыбающиеся лица. Вновь и вновь задавал себе один и тот же вопрос: что будет дальше? Как вас здесь оставить, ребята? И как забыть об этом кошмаре…
Все когда-нибудь заканчивается. Война уже закончилась. Наша жизнь тоже когда-нибудь завершиться. И тогда вся боль и все воспоминания умрут вместе с нами. Я положил фотографию лицевой стороной на стол, и, откинувшись на полку, впервые за все это время заплакал.
Я проснулся от того, что поезд резко дернулся и с пронзительным скрипом затормозил, словно кто-то дернул стоп-кран. От резкого толчка я слетел с полки и повалился на пол, едва не ударившись затылком о край стола.
- А… где… что… - Бенджамин, тоже приложившийся об стенку, сонно таращил заспанные глаза. – Какого… мы остановились?..
Я, кряхтя, поднялся с пола и встал, отряхивая и без того грязнющие штаны.
- Пойду разыщу машиниста. – сказал я, предчувствуя нехорошее.
Машинист, он же одновременно проводник, сам вышел мне навстречу. Он шел по длинному коридору вагону, злобно ругаясь и досадливо поджав губы.
- Что-то случилось? – спросил я, еще до того как тот подошел ко мне.
- Да… - мужик почесал здоровенной лопатообразной рукой лохматую голову и вздохнул, - вишь какое дело, солдат… Рельсы закончились, там впереди бомба упала. Мы дальше не едем, парень. Все, конечная.
Я оторопел.
- Это то есть как..?
- А вот так, парень. На своих двоих дальше топай. Через десять минут я уйду в другой конец поезда и поеду в обратном направлении, на Аляску.
До меня начало медленно доходить.
- Погоди… мы что, уже на Пустошах?!
- Ну, не на Центральной, конечно, а с северной стороны. Но ты не боись, горы мы уже проехали, так что можно сказать, мы тебя доставили на край Централки. Чего смотришь так удивленно? Поезд-то скорый, это он с виду такой дряхлый, ехали двое суток без остановок, вот и прибыли. Давай, пошевеливайся, парень, ну!
Он смачно чихнул, сморщившись, и, шаркая ногами, отправился обратно в свой вагон, позевывая. Я еще где-то с полминуты стоял как в ступоре, а затем почти бегом припустил обратно.
- Ну что там? – зевнув, поинтересовался Бенджамин, потягиваясь.
- Конечная, сержант. Выходим. – сказал я, беря с верхней полки свой вещмешок.
Запах пыли, сухой разоренной земли, гари с едва уловимой нотой мертвечины ударил нам в носы, не успели мы даже выйти из вагона. Я медленно вдохнул и выдохнул, пытаясь заново привыкнуть к этому запаху. Бенджамин сморщился и закашлялся.
- Твою мать, ну здесь и вонища…
- Не стану спорить, - усмехнулся я, вспоминая свежий морозный воздух Аляски.
Мы находились на севере Центральных Пустошей. Где-то позади находился скрытый в горах Оазис, неподалеку, если мне не изменяет память, селение Клиффтоп. До дома оставалось еще около пяти дней пути.
Мы двигались быстро, проходя миль за милей. После холода Анкориджа оказавшись под жарким солнцем раскаленных Пустошей, у нас у обоих началась акклиматизация. Больная голова, слезящиеся глаза, горящие щеки, насморк разом накрыли нас. Забыв о том, что чем больше пьешь в жару, тем больше хочется, я выпил уже в первый день всю свою воду и потом только вспомнил, что этого делать не следовало. Бенджамин совершил ту же ошибку, и мы шли с пересохшими горлами.
У реки мы разошлись. Монгометри заявил, что намерен далее направиться вдоль берега, к анклаву Братства Стали. Мы тепло попрощались, дав друг другу обещание встретиться в Ривет-Сити на следующей неделе, и я направился на запад.
На четвертый день у меня закончилась еда. Я уже даже не шел, а плелся, брел самыми безопасными тропами, моля бога, чтобы мне не встретились рейдеры или дикие животные. Голова раскалывалась от жары, тело горело от температуры, уставшие ноги отказывались работать, но я все еще шел, тащился, как мог, а если не мог идти – полз. Главное, ни на секунду не останавливаться. Идти, идти вперед, без сна, без отдыха. Мне нельзя было спать. Пережить в открытой местности Пустошей в одиночку ночь считалось чем-то вроде чуда, это я помнил еще на уровне подсознания. Неподалеку то тут, то там мелькали разрушенные разоренные города, день сменял ночь, а я все шел и шел.
К концу пятого дня я явственно чувствовал признаки обезвоживания. Язык казался разбухшей шершавой теркой во рту, желудок сводило, а в виске быстро-быстро стучало. Перед глазами уже все плыло, желудок резало от голода, ноги заплетались, цепляясь одна за другую, руки обессиленно свисали как плети. Родная верная снайперка, казалось, весила тонну.
Жара ежесекундно долбила мне в мозг. Я уже отчетливо замечал у себя провалы в памяти, бред, навязчивые суетливые мысли, плохую координацию движений. Стараясь не рехнуться, я усилием воли пытался сосредоточить свои мысли на чем-нибудь одном, но в голову приходили только заученные когда-то строчки:
«Словно мотыльки, летаем мы в темноте,
Тычемся каждый в свой потолок, у всех нас свои небеса.
Но порой в этой бесплотной и злой пустоте
Внезапно вспыхивают лучи надежды, среди этого мрака и ужаса…»
Как я ни старался, я не мог вспомнить, что там будет дальше. Мысль терялась, убегала, а я беспомощно пытался вновь вспомнить и вновь возвращался к начальным словам.
Иногда я впадал в какое-то полузабытье, начинал бредить. Каждый раз, когда я закрывал глаза дольше, чем на две минуты, меня куда-то уносило. Я видел зеленый луг, яркий до боли в глазах, прозрачную голубую воду, маленькую девчушку, которая заливалась смехом и, спотыкаясь, бежала ко мне. Слепящее солнце казалось нелепым детским мазком на насыщенно-голубом небе без единого облачка. В конце зеленой аллеи была фигура девушки, сидящей на траве и смотрящей вдаль. Вот она поднялась и вся как-то словно подалась в мою сторону, делает пару неуверенных шагов, а затем срывается с места, раскинув руки, словно летящая птица. Я стремлюсь к ней всей своей сущностью, каждым уголков души, но все отдаляюсь от нее, с каждым шагов ухожу все дальше и дальше, хотя бегу по направлению к ней.
Удар! Я открыл слезящиеся глаза и увидел перед собой трещины разбитого разогретого полуденным солнцем асфальта. Я, медленно и тяжело дыша, с трудом разлепил спекшиеся губы и вдохнул. Язык казался высушенной губкой, губы обветрились и потрескались. Подходил к концу шестой или седьмой день моего пути в Мегатонну. Я с трудом поднялся, чувствуя страшную слабость и головокружение, и взглянул вперед. На губах появилось какое-то подобие улыбки, а с души словно сняли каменную плиту. Впереди виднелся Спрингвейл.
Я дома! Я наконец-то дома! Я шел, продолжая улыбаться и с трудом втягивая в себя раскаленный воздух, я пытался идти быстрее, но я уже даже не чувствовал своих ступней. Я дома! Я представил, как все удивятся, когда увидят меня, живого, почти невредимого. Как обрадуется Лютик! Как она кинется мне на шею, обнимет, приласкает… Накормит, напоит… Я на секунду закрыл глаза, вспоминая ее запах, дыхание, ее кожу, вкус ее губ... Боже, как я по ней соскучился!
Правой ступней я попал в дыру в асфальте, оставленную упавшими здесь двести лет назад гранатами. Я не заметил, как подвернул неслушающуюся ногу и с размаху грохнулся на асфальт. Сил даже ползти уже не было. Как же так! Буквально в двух шагах от дома! Я не мог вот так вот сдаться! Давай, Роач, еще один, последний рывок!
Я поднял голову. Перед глазами уже все плыло, сливаясь в одну цветастую массу. По ярко блестевшей от солнца почти до ослепительной белизны асфальтированной дороге навстречу мне стремительно бежала темная фигура.
Она дождалась меня! Я продолжал все так же обессиленно лежать, предпринимая жалкие попытки приподняться. Как-то не очень здорово вот так возвращаться с войны домой, к любимой девушке. Но я уже даже ничего не соображал. Губы бессмысленно улыбались, перед глазами стояла пелена не то от слез, не то от того, что я уже теряю сознание прямо на дороге.
Я очнулся от того, что что-то мокрое и холодное полилось мне на лицо и потекло вниз, попадая в уши, на шею и за шиворот. В первую секунду мне показалось, что время повернулось вспять, и я снова в плену под прицелом бесстрастной Чжан Мей. Я резко вскочил, едва не сбив с ног Рыжую, сидевшую на асфальте около меня на коленях.
- Тихо, парень, тихо, - она слегка похлопала меня по плечам, приводя в чувство. – Ты чего-то совсем слабый. Пить будешь?
Я закивал и, с благодарным кивком приняв из ее рук чашку с щербатыми краями, наполненную доверху водой, жадно осушил ее буквально в два глотка. Затем еще одну. Запекшиеся губы и сухой язык ощутили божественную прохладу и живительную влагу, которая холодной оживляющей змейкой скользнула внутрь меня, приводя меня в чувство.
- Рыжая, - я не узнал своего хриплого тихого голоса. – Где она?
Девушка с изумлением посмотрела на меня, словно хотела воскликнуть «а мы знакомы?!». Затем изумление на ее лице сменилось недоверием, и потом снова изумлением, на этот раз еще более искренним, чем в первый раз. Рыжая пораженно всмотрелась в мое лицо, открыв рот.
- Роач! – наконец воскликнула она, потрясенная тем, что я вернулся. – Ты?!
- Я…
- Живой! Не покалеченный! – восклицала девушка, трогая мое лицо и плечи, словно я был призраком и мог в любой момент исчезнуть. – Но почему в таком виде?.. Ты что, прям с поля боя прибежал? Один, через Пустоши?! Боже, как ты изменился…
- Война закончилась. – выдавил я, с трудом поднимаясь на разъезжающиеся ноги. – Теперь уже точно. Мы выбили китайцев с наших границ.
- Офигеть просто! – Рыжая покачала головой, помогая мне принять вертикальное положение. – Ты прям настоящий герой! Эй, Динамит! Сполох! – закричала она и помахала им рукой. – Роач вернулся! Война закончилась! Мы победили!
- Рыжая, - перебил я ее, глядя в ее радостное лицо. – Где Лютик?
Девушка замолчала и как-то странно взглянула на меня. Пауза затягивалась. Я почувствовал, как нехорошее предчувствие противным комком собирается внутри, быстро разрастаясь. В голове что-то застучало.
- Рыжая, что случилось?! – звенящим от напряжения голосом спросил я.
Девушка закусила губу и опустила глаза.
- Ты был прав, Роач. Рейдеры, когда-то поселившееся в здании здешней школы, вновь вернулись. – внезапно совершенно не к месту начала она. - Они пришли ночью и напоролись на нас. Все было так внезапно, их пятеро против нас с Липучкой. Мы открыли по ним огонь, бежать до Мегатонны уже не было возможности. К счастью, этих скотов мы перебили, правда, Липучка получил пулю в руку…
Мне было абсолютно плевать куда там получил пулю Липучка.
- Так где Лютик??
- После этого случая мы решили уходить, - словно не слыша меня, продолжала Рыжая. – Мы провели голосование и решили перейти в Ривет-Сити. Это самый безопасный город на Пустошах, ты же и сам это знаешь.
- Знаю! – огрызнулся я, чувствуя, как стремительно учащается пульс и сбивается дыхание.
- От тебя не приходило никаких известий уже больше месяца. Мы даже снарядили Сполоха и Динамита до аванпоста Изгоев, откуда, как нам рассказывали караванщики, полгода назад выехал грузок с солдатами, направляющийся в Ривет-Сити. Там ребятам сказали, что по последним данным тебя взяли в плен, а вашу группу перебили на каком-то очень важном задании. После этого известия Лютик перебралась к нам, в Спрингвейл, как раз тогда, когда мы решили уходить. – голос Рыжей отчего-то дрожал. - По дороге около Грейдича на нас напали. Сначала мы думали, что это была очередная рейдерская группировка, но это оказались работорговцы… В общем… Роач…
- Где Лютик?! – она все говорила, говорила, говорила, и это было все не то. Из-за волнения я прослушал, наверное, больше половины того, что она мне сказала.
Рыжая глубоко вздохнула и посмотрела на меня.
- Ее забрали в рабство вместе с двумя пришедшими к нам из Лэмплайта новенькими. Троих из нас убили. Я, Динамит, Липучка, Порошок и Кимба – все, кто остался в живых.
- Так, где Лютик? – внезапно спросил я снова, словно Рыжая не рассказала мне только что об их фиаско с переездом в Ривет-Сити. Но потом до меня дошли ее слова.
В первую секунду я решил, что мне просто послышалось. Действительно, как могла Лютик куда-то пропасть, а тем более – оказаться захваченной работорговцами, когда она здесь, в Мегатонне, ждет меня дома? Рыжая или плохо пошутила, или это все моя глухота, вызванная контузией. Да, скорее всего именно так.
- Она попала в рабство, Роач! – Рыжая трясла меня за плечи, с отчаянием и испугом вглядываясь в мое все так же бестолково улыбающееся лицо. – Роач! Ее забрали в Парадиз-Фоллз! Господи, что с тобой?! Роач!!!
- Рыжая, не шепчи, пожалуйста. – я продолжал улыбаться, сознание тормозило, не желая доносить до мозга ужасающую правду. – Я теперь глухой, представляешь? Там, на фронте, пушки грохотали, жуть просто! А мы их взрывали и…
Я умолкаю на полуслове, глядя на нее расширившимися бешеными глазами.
Перепуганная Рыжая отступает от меня на шаг. Я чувствую, как бешеное сердцебиение поднимается откуда-то снизу вверх, ударяет в голову. Сознание затуманивается, а в следующую секунду я бросаюсь на Рыжую.
- Сука! Сука!!! – в каком-то неистовстве орал я осипшим от пыли голосом, в который стремительно прорывались истеричные ноты. – Она из-за тебя попадал в рабство! Ты в этом виновата, ты!! Ты знаешь, что они там с ней могут сделать?! Знаешь?!
Я вцепился в ее горло. Рыжая истошно орет, и я отработанным за полгода движением бросаю ее на асфальт через бедро. Девушка с глухим стуком валится на землю, подбежавшие Сполох и Динамит хватают меня за предплечья и запястья и оттаскивают от нее. В затуманенном сознании вспыхивает белоснежный снег, надвигающая огромная «Химера», двое Драгунов заламливают мне руки. Я в дикой панике, уже не соображая где прошлое, а где настоящее, рвусь из цепких сильных рук Сполоха и Динамита, отбиваюсь, как могу, выкручиваюсь ужом и ору не хуже Рыжей.
Девушка, поспешно поднявшись, подскочила ко мне и крепко обхватила мое лицо ладонями.
- Роач!!! – прокричала она несколько раз, пристально глядя в мои обезумевшие глаза. – Успокойся, пожалуйста! Успокойся!
Этого не может быть! Не может быть!
Я писал ей, писал много раз! А она писала в ответ мне! Я был жив! Я терял друзей, я бил красных, я видел смерть много раз ежедневно, но ничто случившееся на фронте не сумело подкосить меня так, как слова Рыжей. Этого не может быть! Она же обещала меня ждать! Она обещала! Почему она меня не дождалась?! Я шел к ней через всю чертову Пустошь, шел к ней одной, умирая на ходу! Дура, дура! Зачем она ушла?!
Я не заметил, как начал выкрикивать это в лицо Рыжей. Ноги подкашивались, я опустился в руках ребят на асфальт и, вновь и вновь ударяя по бесчувственному горячему асфальту кулаками и раскрытыми ладонями, казавшимся мне в тот момент дорогой Ада, повторял это словно мантру. Слезы, злые обессиленные слезы катились горячими ручейками по обветренной жесткой коже.
Рыжая молча продолжала гладить меня по лицу, вытирая мне слезы. Сполох и Динамит присели около меня, настороженно и смущенно переглядываясь.
- Принеси Мед-Х. – тихонько сказала Рыжая Динамиту. Тот кивнул и убежал.
Я мотал головой, отказываясь принимать случившееся, бил и царапал асфальт, орал, как резаный, рыдал, как последняя сука. Подоспевший Динамит кинул Рыжей шприц, и та, ловко всадив мне иглу прямо через одежду, плавно надавила на поршень.
Я лежал на асфальте, скорчившись и глядя в одну точку. Тело все еще содрогалось от истерических слез, а сознание мутнело с каждой секундой до тех пор, пока не наступила полная, спасительная темнота.