(Фельетон)
Старые дядьки сказывают на досуге: «Вот, мол, в добрые прежние времена истории приключались, так истории! Чего стоит одна повесть о Хоме Бруте, поведанная знаменитым Гоголем, от прочтения коей поджилки начинали трястись у дюжих козаков, и ядреные зубы во рту такого гопака выплясывали, что позавидовал бы любой заядлый танцор!»
Я, однако, берусь заверить тех дядьков, что в нашем троллейбусном депо случались истории и пострашнее той, которая приключилась с бурсаком Хомой Брутом. Вот послушайте.
Прихожу я однажды во вторую смену, а диспетчерша мне и заявляет: «Так, мол, и так, Калгушкин, троллейбус твой на ремонте, а замены нет! Вот тебе «ПТЭ» (что расшифровывается, как – Правила технической эксплуатации), садись и зубри!»
– Так я ведь их уже две ночи кряду читаю! – взмолился я голосом Хомы Брута, а у самого мурашки по спине забегали. Ночь безлунная, поганая ночь. Да число ко всему – тринадцатое!
– Ничего не знаю, – отвечает тётка, – ты за технику безопасности расписывался? Сиди и читай! Просвещайся.
Делать нечего, вышел я в ремзону, сел на лавку, развернул «Правила».
«Главное, – думаю, – по сторонам не смотреть, авось обойдется!» Сижу, читаю. В ремзоне тихо, тихо. Гробовая тишина, можно сказать. Даже не подумаешь, что третья смена работает. Вдруг слышу: никак дверь какая-то заскрипела и как будто идет кто-то!
Мать честная! Холодный пот из меня так и брызнул. «Но нет, – думаю, – нечистая сила, меня голыми руками не возьмёшь». Сижу, читаю, по сторонам не смотрю. Слышу, подкрадывается ко мне кто-то и голосом нашего сменного мастера начинает увещевать:
– Калгушкин, – говорит, – вот тебе книга выезда, принимай троллейбус, пожалуйста, и выезжай на линию!
– А какой, – спрашиваю, – номер?
– Тринадцатый.
Меня так и затрясло всего. И не от того, что номер несчастливый, а потому что я этот троллейбус принимал уже вчера ночью. Что ж вы думаете, принял, несмотря на то, что поворотов на нем не было, фары и свет в салоне не горели, скаты были «лысые», амперметр не работал и средняя дверь не открывалась. Принял, ничего. Тем более, что мастер книгу выезда подписал! Если правду сказать, вчера они мне все до того осточертели, что не смог я удержаться. А может, колдовство подействовало, когда они собрались все возле чудища рогатого, одноглазого – и давай бесовский танец вокруг него выплясывать. Страсти господни... И вы сами рассудите: чем «ПТЭ» в 12 часов ночи
штудировать, лучше уж как-нибудь на линию выбраться!
Ну и выехал я вчера на тринадцатом. С грехом пополам... Троллейбус на малейшей кочке аж до самых проводов подсигивает, как будто взлететь хочет. Я в нём кувыркаюсь. Мне бы терпеть, помалкивать, так нет же, вырвалось в сердцах: «Чтоб ты сгорел, окаянный!» А он возьми и загорись взаправду! Еле с пожарниками потушили. Им-то что, им наверняка премия выйдет, а меня, наоборот, – лишили. За выезд на неисправном троллейбусе.
Так что я теперь, как от чумы, от этого тринадцатого отшатнулся. Сменный мастер пригрозил рапортом и исчез, как сквозь землю канул. А времени на часах, мать честная, – без пятнадцати двенадцать уже. Я читаю, глаз от «ПТЭ» не отвожу. «Только бы, – думаю, – этот тринадцатый в ремзону не притащили. Взгляну в его единственный «глаз», тут и конец мой будет!».
Слышу вдруг, вроде как голоса за спиной какие-то. Поглядел и обмер: ни дать, ни взять – домовые! Двое. Носы красные, рожи опухшие. Один новые «башмаки» на штанги за червонец предлагает, другой – сферическое зеркало. И зельем от духов несет приворотным...
Я «Правила» захлопнул, на помощь стал звать. Диспетчершу. Пускай порядок наводит. А в неё, видно, тоже лукавый вселился: подлетела ко мне и ну – зубами щёлкать да рогами трясти. Или это у меня под влиянием тринадцатого сплошь кругом рога начали мерещиться?
А диспетчерша тут еще руки заламывать стала и причитать, как та панночка из повести Гоголя: «Приведите сюда Вия! Приведите Вия!»
Ну тут и мастер-оборотень с теми двумя духами, что запчастями соблазнить меня хотели, завопили на всю ремзону: «Давай сюда тринадцатый! Тринадцатый сюда!»
Я опять в книгу уставился, а сам краем уха слышу – ведут Вия. «Господи, – молюсь про себя, – хоть бы не взглянуть на окаянного, хоть бы не взглянуть!». А тринадцатый всё ближе, ближе... Скрежет страшный раздаётся, как будто от несмазанной телеги.
А нечисть мне шипит в оба уха: «Ты, Калгушкин, писал вчера, что фары не горят? Гляди – сделали!»
Не удержался я тут, глянул прямо в желтый единственный «глаз» тринадцатого, вспомнил вчерашнюю смену и упал в обморок...
Вот такие страхи, читатель, случаются в нашем троллейбусном депо. И сами тут посудите, ну куда до них той повести Гоголя о бедном Хоме Бруте? Ребятишкам на забаву, не иначе, та повесть!
Впрочем, вы и сами, быть может, встречались с подобным чудовищем рогатым в городе? А если нет, так непременно встретите. Особенно в ночное время.
7 февраля 1987 г.