Наутро Светланка проснулась раньше всех. Она громко пела, чтобы засони проснулись.
Я пробудился не столько от пения, сколько от переполнявшей меня радости. Зелёный свет врывался в дверь комнаты. Правда, вспомнив подробности вчерашнего ночного разговора, счастье разбавилось щемящей тревогой, но от этого оно стало ещё слаще. После трансокеанского плавания я наслаждался зелёным цветом листьев, травы, да и самого пропитанного зеленью воздуха. Даже в дневнике я записал зелёной пастой: ЗЕЛЁНЫЙ ДЕНЬ.
Пришли несколько молодых женщин-туземок и что-то сказали девочкам. Светланка перевела:
— Завтрак дома отменяется, нас приглашают на общую трапезу. После — большой совет.
— Будут придумывать для меня способ казни?
— Вот ещё! Они даже детей не умеют в угол ставить.
Больше всего на свете я хотел остаться с девочками наедине, расспросить о родине, о жизни на острове, просто посидеть с ними в домашней обстановке — в нашей уютной хижине с бокалом-раковиной зелёного сока. А с кем я допью своё вино? Неужели с детьми? Ладно, вся жизнь ещё впереди… Сейчас пора собираться. Не хотелось бы… Но придётся считаться с общественной жизнью.
Мы быстро умылись. Девочки одели расшитые орнаментами красные платья, повязали друг другу банты. Я накинул постиранную Ольгой рубашку, и мы пошли в сторону деревни.
Увидев нас, туземцы радостно загалдели. Ради такого приема можно пожертвовать долей несвободы. Нас усадили за сплетённый из пальмовых листьев коврик, на котором стояли чаши с запеченными в углях куриными яйцами, фруктами, большей частью знакомыми по картинкам в книжках, и огромные блюда-раковины с запашистой рыбой, украшенной завитками пряных листьев.
Нам подставляли самые красивые и сочные фрукты, перед нами стояло блюдо из самой красивой раковины с самой крупной рыбой в обрамлении самой пышной зелени. В сторону вождя и шамана я смотреть не стал, потому что знал: там всё более изысканное, но да понятно…
После трапезы все кланялись в сторону вождя и шамана, потом в сторону моря, горы в центре острова. Я смотрел на девчонок, почитая лучшим делать то, что будут делать они.
Девочки вроде делали тоже, что все. Но я услышал, как они дуэтом негромко произносили:
— Благодарим Тебя, Христос Бог наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ…
Я не хотел присоединяться к общему идолопоклонству, но и демонстративно выказывать бунтарские настроения пока не решался. Поэтому внимательно слушал девчонок и мысленно был с ними.
Во время молитвы я заметил, что с деревьев за нами внимательно наблюдают десятки обезьян. Они завистливо поглядывали на яства, не решаясь приблизиться, но и не желая оставлять свою наблюдательную позицию.
Ха, можно продолжить на острове психологические эксперименты по созданию нового туземца… Хотя к чему ворошить давно прошедшие увлечения и заблуждения? У меня теперь новая жизнь — пора к этому привыкнуть!
А обезьянам предоставим свободу.
Туземцы ненадолго разошлись по своим домам. Кто-то остался невдалеке, наблюдая, как обезьяны растаскивают со столов оставленную для обезьян рыбу и запечённые в углях яйца.
Я посчитал самым уместным вместе с девочками пойти на берег океана и устремить свой взор в безбрежную даль.
Желая польстить Ольге, я сказал:
— Здорово вы вождя вокруг пальца обвели: все благодарят вождя с шаманом, а вы — Бога.
Но она отреагировала на похвалу иначе:
— Вот так мы вынуждены всю жизнь лицемерить. В школе все говорят: слава Ильичу, слава Красной армии. Я тоже говорю, зная, что я правнучка офицера белой гвардии, врага народа, по-ихнему. Я по-детски не понимаю, кто такой Ленин — друг всех детей или коварный политик, разбивший семьи моих дедов, по чьей милости всех нас — и меня, и папу, и моего деда — записали недобитыми врагами народа. Я стеснялась свою фамилию называть — она знакома даже детям как воплощение контрреволюции и царской власти. Моя первая учительница из-за фамилии унижала меня, хоть я училась лучше всех. Она вызывала меня к доске и каждый раз острила. Весь класс смеялся, даже я смеялась иногда. Но как я плакала в душе!… И ничего не могла поделать. Здесь хоть этого мучения нет…
К нам подошёл очень симпатичный туземец и с такой милой улыбкой предложил мне красную рубаху, что я не посмел отказаться.
— Что я должен за это, — повернулся я к Ольге.
— Ничего. Берите, и всё. Вам нужна сменная одежда.
В это время уже торжественно объявляли сход.
Партийные собрания… И здесь своя коммунистическая партия.
Собрание дикарей оказалось вовсе не таким скучным, хотя вождь заправлял здесь со всей суровостью и беспрекословностью. Девчонки меня уверили, что приказной тон относится прежде всего к туземцам.
Речь шла, видно, обо мне. Потому что туземцы часто смотрели в нашу сторону. Потом вдруг парни и женщина из соседней с нами хижины, которых можно было узнать по иным одеждам и раскраскам, вдруг радостно зашумели и начали расходиться из-за своего “стола” в разные стороны к “столам”, где их со смехом встречали женщины и дети.
Позже я видел, с какой благодарностью они и их родичи на нас всегда смотрели, как участливо к нам относились.
Я оглянулся на девочек. Оленька прикрыла ладошкой свои губы, а Светланка радостно воскликнула:
— Теперь на берегу бухты Радости мы будем совсем одни.
В центр собрания неторопливо вышел шаман. После его непродолжительного “боло-гана” все опять дружно загалдели.
Светланка захлопала в свои милые ладошки:
— Через семь дней на острове будет большая свадьба, — и она стала щекотать старшую сестру: — Тили-тили-тесто!
На этом собрание закончилось. Я был в восторге от “партсобрания”. Украдкой посматривая на Ольгу, я пытался по её лицу угадать, грозит ли чем-нибудь большая свадьба нам.
Но Оленька смотрела куда-то вниз. Словно что-то потеряла…
— Светланка, ты тоже пойдёшь на большую свадьбу? — закинул я удочку, пытаясь хоть что-нибудь узнать о торжестве.
— Да-а! — радостно закричала девочка.
— Вы уже были на свадьбе?
— Нет, нам девочки рассказывали. Там дают самые вкусные лакомства. Все здорово пляшут и поют.
Я внутренне ликовал. И придумывал способ повлиять на вождя, чтобы он своей властью обязал Ольгу выйти за меня замуж. Реально ли? Туземки становятся женами и матерями в весьма юном возрасте. Остров — территория иных законов. Может, Ольге уготована участь стать женой туземца? Но и вождь мне не указ. Возьму — и сделаю предложение Оленьке прямо сейчас.
Я стал придумывать витиеватое признание в любви. Сердце колотилось так, что после “Оленька, я должен тебе сказать тебе самое важное”, мои мысли останавливались и начинали бег с самого начала: “Оленька, я должен…”
Когда мы подошли к “своей” хижине, Светланка забежала внутрь. В полной решимости отдаться импульсу и говорить по наитию, я подошёл к Ольге. Но когда посмотрел на неё, то поразился нездоровым цветом её лица и безжизненным выражением глаз.
Её расстроило упоминание о свадьбе? — удивился я. — Ольга собирается в монастырь? Или у неё остался на родине малолетний жених? Что тосковать? — родина и женишок далеко. А здесь неизвестно сколько нам жить придётся. Вдруг всю жизнь? Её мальчик, поди, с другой уже гуляет…
Ольга сказалась сильно уставшей и легла на топчан в своей комнатке.
— Оленька, сестричка, что с тобой? Ты совсем больная, — Светланка потрогала лоб и щёчки Ольги.
— Ничего, пройдёт. — Оля виновато посмотрела на меня: — это я так, не подумайте ничего. Светик, проводи гостя по острову, например, куда мы ходили позавчера. Я немного отдохну.
Светланка потащила меня за руку по едва заметной тропинке. Она восторженно рассказывала о забавных обезьянках, показывала необычные цветы. Но уже через десять минут скисла:
— Давайте вернёмся. Я боюсь за Оленьку.
Я был бы рад задать Светланке несколько вопросиков наедине. Но мне тоже не давала покоя болезнь старшей девочки.
Когда мы зашли в хижину, то услышали почти беззвучные, заглушенные скомканным полотенцем рыдания.
Я погладил Олюшку по мягким волосам, по оголённому плечику, но своим неуклюжим вниманием заставил её плакать ещё больше.
Я вопросительно посмотрел на Светланку. Она обняла Ольгу:
— Оленька, миленькая моя сестричка, ты заболела? Что у тебя болит? Прости, я больше не буду говорить тили-тили.
Ольга, продолжая всхлипывать, затихла. Потом она приподнялась, а на её мокром лице появилась улыбка:
— Милая моя сестрёнка, говори тили-тили сколько угодно. А я скажу тили-тили тебе.
У маленькой девочки расширились глаза. То ли от ужаса, то ли от удивления. Она звонко засмеялась и убежала на улицу.
— Олюшка… Я здесь только второй день. Что здесь происходит? Может, я чего не понимаю? Что это за остров, кто эти туземцы? Почему здесь так мало мужчин? Что за люди жили в соседней хижине? Почему ты плачешь?
— Простите меня, я постараюсь больше не плакать.
— Плачь, сколько угодно плачь. Я разделю с тобою любое горе. Но я очень боюсь за тебя.
— Со мною всё в порядке, простая впечатлительность, — Ольга всё ещё выглядела отрешенной. Потом, словно что-то вспомнила, повернулась ко мне и сказала: — Мужчин много погибло из-за цунами. Почти все в это время ловили рыбу в океане. Хорошо, что деревня далеко от берега.
Оленька вытерла слёзы, взяла глиняный сосуд и легко сбежала с крылечка. Она лила воду звонкой струйкой на маленькую ладошку и умывала заплаканное лицо.
Светланка с раскрасневшимся лицом пряталась от меня за кустом, покрытым огромными белыми цветами. Оля поманила её:
— Белочка, кто будет обучать гостя местному языку? Хотя какой он теперь гость? Наверное, придётся мне! — она повернулась ко мне и сказала: — Учу сестрёнку математике, литературе и русскому языку, да и вообще всему, что сама знаю.
Светлана нехотя вышла из-за куста и деловитым тоном сказала:
— Идёмте, хоть все слова расскажу. Только птиц не всех знаю. И цветы с деревьями.
Она начала мне перечислять самые распространённые предметы. Все слова я, конечно же, запомнить не мог. Но кое-что я переспрашивал и пытался заучить. Почти все слова состояли из двух открытых слогов. Или из пары слов, как, например, бало-боло. Я не услышал гласных ю, ё, я, ы. Не было щ, ч, й.
Потом Светланка стала показывать на себя, на свои глазки, ушки, щёчки, пальчики, чётко произнося непривычные слова. Я не столько запоминал значение слов, сколь любовался её глазками и милым носиком… И заставлял её снова и снова повторять эти слова.
В конце урока девочка стала экзаменовать меня:
— Как будет лоб? — для усиления педагогического эффекта она указала пальчиком на свой лоб.
Я, конечно же, не запомнил. Вместо ответа я легонько поцеловал её чудный лобик. Она сразу вырвалась и спряталась за куст с огромными белыми цветами.
— Белочка, прости, я больше не буду. Обещаю.
Но девочка стояла в зарослях до тех пор, пока я не зашёл в хижину.