А.Ф. Гейрот
Битва на реке Чёрной
Со дня смерти Нахимова севастопольцы, как бы ещё с большим рвением, с большим усердием исполняли боевую службу, поражая метким огнём неприятеля в его траншеях. Они мстили за смерть своего любимого адмирала. Не смотря, однако же, на усиленный, сосредоточенный огонь наш, неприятель, хотя медленно, но всё-таки постоянно подвигался к Севастопольским укреплениям. Если неприятель замечал, что какая-либо наша батарея слишком вредит его работам, то направлял на неё сильнейший огонь, и пока на батарее исправлялись повреждения, неприятель поспешно двигался подступами вперёд.
К 4-му августа неприятель подвёл свои подступы так близко к Севастополю, что невозможно было уже двигаться вперёд, не разрушив сперва Севастопольские укрепления.
Настало 4-е августа, — день упорной, кровопролитной битвы на реке Чёрной.
Предпринимая в этот день битву, главнокомандующий, князь Горчаков, имел намерение осмотреть расположение неприятельских войск, и если признано будет возможным, то сбить их с позиции под Севастополем.
В тёмную ночь с 3-го на 4-е августа войска выступили из Севастополя. Генерал-лейтенанту Липранди предписано было сбить неприятельский авангард, находившийся на правом берегу реки Чёрной, а генерал-адъютант Реад должен был в то время остановиться в виду неприятеля и быть готовым к атаке, но не предпринимать нападения без особого на то приказания главнокомандующего.
Загудели пушечные выстрелы, раздалось русское ура, и закипела битва! Колонна генерал-майора Веселитского быстро двинулась в атаку и сбила неприятеля с передовых высот. В эту же самую минуту послышались выстрелы и на правом фланге: войска генерал-адъютанта Реада бросились в атаку на Федюхины горы; 12-я пахотная дивизия под командою генерал-майора Мартинау, быстро двинулась в реке Чёрной, перешла её по накидным мосткам, опрокинула неприятеля и овладела батареей.
В тоже время 7-я пехотная дивизия, под начальством генерал-лейт. Ушакова, сбила французом, с правого уступа Федюхиных гор. Неприятель спешил подкрепить свои атакованные войска. Более 50 тысяч французских войск были двинуты из резерва на Федюхины горы, и храбрые войска наши, отовсюду окружённые неприятелем, должны были отступить.
Вторичная атака на Федюхины горы, произведённая 5-ю пехотной дивизией и тремя полками 17-й дивизии, также осталась безуспешна. В это время убиты пушечным ядром: начальник правого фланга, генерал-адъютант Реад, и начальник его штаба, генерал-майор Веймарн.
Главнокомандующий армией, князь Горчаков сам принял начальство над атакующими войсками, и убедясь в невозможности сбить неприятеля с сильно укрепленной позиции, приказал отступить за реку Чёрную. Целый день оставались войска за этой рекой, ожидая нападения неприятеля, и только к вечеру возвратились в осажденный Севастополь.
Ни пламенное желание сразиться с врагом, ни мужество, ни отчаянная храбрость наших войск, возбудившая удивление даже в самих неприятелях, — ничто не помогло! Атакованная местность была слишком неприступна!
В то время как войска наши были на Чёрной, неприятелю удалось, в тот же день 4-го августа, посредством взрыва мины, произвести незначительное повреждение в одной из наших подземных галерей.
К рассвету 5-го августа, едва только сняты были ночные секреты, как задрожала земля, и застонал Севастополь под градом пуль и ядер; это было начало пятого и самого сильного бомбардирования. Бомбардировка открылась залпами, потом последовал, батальный артиллерийский огонь, который с часу на час усиливался, продолжался до полудня и тогда он совершенно замолк.
Батареи наши в начале принимали слабое участие в обстреливании неприятельских позиций; но когда рассвело вполне и показалось солнце, когда береговой ветер погнал клубы черного дыма к морю и очистил всё пространство над неприятельскими укреплениями, то со всех фронтов Малахова кургана начались неумолкаемые залпы.
К этой канонаде присоединились также залпы со всех бастионов и батарей Северной стороны, так что с обеих сторон поддерживался неутомимый огонь. Бомбардирование это было самое опустошительное для защитников Севастополя; но войска до того привыкли ко всем ужасам осады, что работы в крепости и на бастионах производились безостановочно.
Когда к полудню бомбардировка была прекращена неприятелем на несколько часов, то наши войска хотя и поспешно, но с полным хладнокровием и сознанием своего долга, производили починки и исправления в повреждённых частях земляных укреплений, уносили раненных на перевязочный пункт и убирали убитых.
Когда пули и ядра летали по Севастополю как пчёлы вокруг улья, солдаты, — несмотря на то, что вокруг их, со всех сторон, смерть уносила новые и новые жертвы, они с самым невозмутимым хладнокровием продолжали свои обычные занятия, сопровождаемые неумолкаемым жужжанием штуцерных пуль, беспрестанным падением ядер и разрывов бомб.
Такое геройское мужество и выдержанная стойкость высказывались не отдельными только личностями, а целыми ротами, батальонами, словом, — всеми защитниками Севастополя. Крепость духа и совершенное равнодушие даже презрение к смерти, дошедшие в эту последнюю бомбардировку до невероятной степени, ни на минуту не покидали грозных защитников Севастополя.
К сожалению, потеря наша простиралась в первый день до 1500 человек. Да и не было возможности войскам, остававшимся постоянно в Севастополе в ожидании штурма, укрыться от смертоносного действия неприятельского огня. Особенно гибла артиллерийская прислуга и та часть гарнизона, которая, не имея возможности постоянно находиться под зашитой блиндажей, должна была вести работы по исправлению повреждений оборонительной линии.
Преимущественно поражаема была неприятельским артиллерийским огнём корабельная слободка, против которой неприятель действовал прицельно и навесно в течение двадцати суток. Канонада эта с дальних неприятельских батарей и с батарей, воздвигнутых на самом близком расстоянии от нашей оборонительной линии, постоянно разрушительно действовала на наши верки.
Мерлоны и траверзы, возобновляемые каждую ночь под градом пуль, ядер и бомб, на другой день бывали, срыты и уничтожены до основания, так что приходилось возводить новые укрепления. В подобные дни бомбардировок, линейным войскам нашим не представлялось особого случая действовать прямо против неприятеля, им приходилось выжидать приступа осаждающих и тогда, выказывалась вся сила русского солдата: он незнал усталости и отражал всякую попытку неприятеля занять какое-либо из наших укреплений. Но и в самом выжидании штурмов видна была непобедимая сила мужества Севастопольских защитников.
Теперь трудно представить даже, с каким равнодушием в течение ночи производилось исправление повреждений, совершённых дневною канонадою. Если бы не бесконечный рёв и гром выстрелов, ежеминутно напоминавших о смертельной борьбе, то, смотря на трудившихся и работавших по возобновлению укреплений, можно было подумать, что они работают, для самой мирной цели, столь веселый вид имели защитники, точно кругом их была полная безопасность.
А между тем, смотришь, то того разорвёт на части, то другому оторвёт руку, третьему ногу, — а товарищи погибших неумолкают: всё также громко ведут свою веселую речь, перемешанную остротами над неприятелем и продолжают свои работы, с одинаковым рвением восстановляя полуразрушенные или совершенно уничтоженные укрепления.
После полудня, 5-го августа, с неприятельских батарей снова раздались залпы, но в этот раз действовали не все батареи, так как многие неприятельские пушки были подбиты метким огнём наших орудий. Прицельные залпы и артиллерийский батальный огонь, продолжались до самого вечера; под конец, неприятель бросал в нас залпами невероятное количество бомб и гранат. Огонь продолжался и ночью, но не с тех батарей, с которых действовали в продолжение дня, так как в них необходимо было исправить повреждения, произведенные нашим метким артиллерийским огнём.
На рассвете следующего дня, 6-го августа, бомбардировка возобновилась с обеих сторон и с той же силой, как и накануне. Назначенный на 6-е августа полковой праздник Охотского полка, был отложен, не смотря на все сделанные к тому приготовления. Не было времени пировать, нужно было действовать. В то время Севастополь был уже не узнаваем: из прекрасного и красивого города он превратился в груду развалин; весь город быль одною громадною батареей, жителями которой была прислуга при орудиях.
Всякая торговля и промышленность прекратились; только в Корабельной слободке заметна была кое-какая промышленная жизнь; там, у матросских казарм, под стенкою, две старухи продавали квас, полупшеничный хлеб: да у Графской пристани какой-то мещанин заваривал из громадного самовара чай, и несколько торговок, к общему удовольствию солдат и матросов, продавали с лотков хлеб, варёное мясо и фрукты.
Солдаты стали поговаривать между собою, что француз с англичанином предложили бомбардировать Севастополь, пока он не сдастся, а в противном случае намерены взять его приступом.
Действительно, этого можно было ожидать, так как во всё время поддерживалась самая страшная канонада. Брустверы глыбами оседали в ров, и работы, стоившие неимоверных усилий и пожертвований, снова уничтожались, так как насыпи из сухой и рыхлой земли уже не имели никакой связи. Особенно много страдал бастион № 2-й, превращавшийся к вечеру в груду развалин, и ни одно орудие не могло действовать свободно.
Не менее страдали и батареи лучшего левого фланга Малахова кургана и Корниловского бастиона, куда неприятель направил самый усиленный артиллерийский огонь.
В продолжение ночи неприятель производил залпы с батарей, преимущественно бомбами, так что из траншей вылетало за раз по двенадцати и более снарядов. Невидавши подобных бомбардировок, трудно даже представить себе, то разрушение и гибель, какое производили они, осыпая наши укрепления осколками, камнями, кусками железа и пулями.
Днём неприятель производил залпы ядрами; этого рода залпы сглаживали всё на своём пути. Только одно мужество севастопольцев могло противостоять этим страшным ударам ядер. Союзники, чтобы производить в рядах наших наибольшее поражение, действовали и обманом.
Ночью, 6-го августа, часов в одиннадцать, англичане подали в траншеях сигнал ракетой; вслед за тем раздался крик наступающих, и последовала ужасная пальба против третьего бастиона. За темнотою ночи, войска наши немогли различать находившихся впереди их предметов; они приготовлялись встретить неприятеля, и цепь наша была отозвана.
Англичане, заметив отступление нашей цепи, подняли ещё больший шум: крики раздавались ещё громче, стрельба усилилась; трубы и барабаны подавали сигнал к наступлению. Чтоб встретить во время неприятеля солдаты наши были вызваны на банкет; этим воспользовались англичане, и открыли по бастиону самый учащённый артиллерийский огонь, а между тем сами они не выходили из траншей; таким образом, вследствие этой фальшивой тревоги, пало в наших рядах много народу. При всём том, со стороны наших войск, всегдашняя готовность встретить неожиданное нападение неприятеля была необходима, так как окопы союзников, находились довольно близко уже от наших укреплений, и ежеминутно можно было ожидать штурма.
Служба солдат и офицеров была до чрезвычайности тяжела. Некоторым полкам приходилось каждую ночь выходить в цепь или на бастион, так что они спали днём, а бодрствовали ночью.
В течение всего августа месяца, Севастополь и его окрестности представляли невиданную до сих пор картину. Борьба шла всюду: на земле, на воде и под землёй.
С 5-го по 11-е августа неприятель почти безостановочно производил бомбардировку обоих флангов Севастополя, начиная от Малахова кургана до 4-го бастиона. Не только бастионы и наскоро возводимые батареи разрушались под ударами неприятельских снарядов, но самый город, всё более и более обращался в развалины.
Православный народ не находил даже свободного места, где бы помолиться и провести хотя час вдали от смерти и разрушения. В уцелевший до сих пор Михайловский собор, во время самой обедни, упала бомба, пробила крышу, пол, и разорвалась в куски в подвале, где хранились церковные свечи. Множество свечей выбросило разрывом бомбы из собора и разметало далеко по окрестностям; удар бомбы потряс весь собор, со стен попадали иконы, несколько человек было, более или менее опасно, ранено.
Необходимость заставила, покинуть собор, и перенести церковь в более безопасное место. Для этого избрана была Николаевская батарея, где очистили два смежных каземата, устроили алтарь, иконостас и, всё необходимое для исправления службы. Но эта временная церковь была мала, и не могла вместить в себе всех приходящих молиться. Николаевская батарея была единственным на всей южной стороне местом, более или менее безопасным от бомб; тут иногда, чтоб отдохнуть от нескончаемого жужжания тысячи снарядов, посылаемых неприятелем, собирались в особых казематах офицеры и солдаты, тут нередко раздавались дружное пение, и выпивалась чарка водки; в минуты кратковременного отдыха, игралось, даже на фортепиано и иных инструментах.
Кроме Николаевской все остальные батареи Севастополя были пронизаны по всем направлениям. Некоторые бомбы, падая совершенно навесно на строения, пробивали насквозь не только потолки и полы, но и подвалы, и там разрывались со страшною силою. В самом городе с каждым днём становилось всё невыносимее, опаснее; по некоторым улицам не было решительно ни какого прохода: бомбы и ядра неслись но ним как листья, гонимые осенним ветром.
В некоторые севастопольские улицы нельзя было не только войти, но даже заглянуть: в них было опаснее, нежели в открытых местах, так как снаряды, ударяясь о мостовую и каменные стены домов, осыпали проходящего или проезжающего, градом осколков и обломков.
Так как канонада с неприятельских линий с каждым днём усиливалась всё более и более и осадные работы их приблизились к нашим укреплениям на кратчайшее расстояние, то и дальность обстреливания наших позиций с каждым днём увеличивались сперва к городу и Корабельной слободке, а потом к Южной бухте и к рейду, а, наконец, и на Северную сторону.
До этого времени войска наши переправлялись на Северную сторону при помощи пароходов, баркасов и других судов, но к половине августа этот способ переправы оказался в высшей степени затруднительным, так как неприятель, овладевший Камчатским редутом, начал стрелять в наши суда.
Необходимо было обеспечить переправу наших войск чем-нибудь более удобным, нежели суда, которые могли вместе с людьми погибать от одного удара ядра. С этою целью в июне сделаны были значительные закупки на Днепре мачтового тёса и, в течение месяца около полуторы тысячи шестисаженных брёвен, были доставлены к Севастополю на лошадях и волах. Из этих громадных брёвен предполагалось построить плавучий мост в бухте между Николаевским и Михайловским фортами.
К половине августа мост был готов. Он состоял из восьмидесяти плотов, которые были собраны в необыкновенно короткое время: в каких-нибудь десять дней, при работе ста человек, в том числе только сорока сапёр. Длина моста равнялась четырёмстам тридцати саженям: полотно было шириною около трёх сажень.
Быстрота, с которою был сооружён этот мост, длиною почти в версту, привёл в удивление даже наших искусных врагов, а главное, мост дал нам возможность получать всегда необходимые подкрепления с Северной стороны и располагать по мере надобности значительными массами войска.
Такое важное для нас значение моста, не укрылось от внимания осаждающих и они всеми силами старались воспрепятствовать наведению плотов. В том направлении, где наводили плавучий мост, посылалось с неприятельских батарей в день до пятисот ядер и, это длилось так до самого последнего дня приступа к Малахову кургану.
Но, к немалой досаде неприятеля, из нескольких тысяч брошенных в мост ядер, попало в него всего не более ста, а во всем мосту не оказалась впоследствии и тридцати пробоин. Этот-то мост, который обеспечил целость Севастопольского гарнизона, освящён был 15-го августа, в день Успения Пресвятой Богородицы и, вслед за тем открыт для движения.
Одиннадцатого августа, перед пятым бастионом, на неприятельской мортирной батарее, был взорван бруствер. Вся прислуга, непогибшая при взрыве, бросилась бежать, и пока пришла в себя, наши молодцы успели уже снять и унести с этой батареи две мортирки — собачки, как называли их в Севастополе.
13-го и 14-го августа неприятель, кроме постоянной бомбардировки, произвел несколько взрывов правее, левее и впереди 4-го бастиона; хотя повреждений от этих взрывов и не оказалось в наших подземных галереях, тем не менее, успешное действие нашей артиллерии было несколько замедленно сосредоточенным огнём неприятеля, против наших укреплений.
15-го числа произведены были взрывы с нашей стороны, успех их был полны, потому что они прекратили на неопределенное время работы неприятельских минеров, впереди редута Шварца и пред 4-м бастионом.
С 15-го на 17-е августа был произведён взрыв неприятельского порохового погреба, который находился на бывшем Камчатском редуте. Взрыв был так силён, что все стёкла в Николаевском и Павловском укреплениях разлетались в дребезги; после взрыва долго ещё продолжались лопанье бомб, охваченных пламенем вспыхнувшего пороха. Потери французов при этом взрыве были значительны: по показаниям некоторых пленных, они потеряли до 80 человек убитыми и около 200 ранеными.
Так как неизвестно было, кому принадлежала честь такого удачного выстрела, то главнокомандующий, чтобы рассеять всякое недоразумение между лицами, оспаривающими друг у друга удачу произведённого взрыва, в свою пользу, прислал за этот подвиг по два знака отличия военного ордена на всякое награждение ими более достойных людей из артиллерийской прислуги.
В течение двух дней, с 18-го по 20-е августа включительно, наши охотники произвели несколько удачных вылазок, которые наносили значительный вред англичанам и замедляли их работы по укреплениям против 4-го бастиона. Иногда сами англичане делали вылазки, удачно отражаемые нашими войсками, причём, кроме штыков, действовала и наша артиллерия.
Солдаты стали поговаривать о том, что вскоре вероятно будет сделано распоряжение оставить город. На это особенно указывало то обстоятельство, что начали уже укреплять Северную сторону и возводить батареи не только подле Константиновского форта, на морском берегу, но и вдоль бухты, для того, чтобы батареи эти могли служить прикрытием на случай переправы, при отступлении наших войск по вновь устроенному плавучему мосту, чрез севастопольский рейд, на Северную сторону.
Слухи о сдаче города производили на многих тяжёлое впечатление, так как никому не хотелось допустить мысли о возможности этой сдачи. Между тем, на подмогу к солдатам пришли в Севастополь ополченцы.
Калужскому и Курскому ополчениям выпало на долю примкнуть к числу защитников Севастополя. «Родимые, родимые пришли!» — радостно говорили солдаты, встречая ополченцев.
Доблестно сослужили свою боевую службу ополченцы в эту трудную, тяжкую годину Крымской воины. Пока их собратья-солдаты бились с врагами в Турции, Крыму, и в Финляндии, ополченцы занимали гарнизоны в городах и делили с войсками в Севастополе труды и лишения осады, защищая честь Руси православной.
Сформировано было также особое «морское ополчение», охотники которого принесли много пользы при защите Петербурга и берегов Балтийского моря.
Некоторым дружинам приходилось нести такую же тяжелую службу, как и регулярным войскам: особенно тяжелая работа выпала на долю Курского ополчения, пришедшего прежде других. Некоторые дружины были откомандированы на бастионы для пополнения артиллерийской прислуги.
Конечно, ополченцев берегли как новичков, непривыкших ещё ко всем требованиям военной боевой жизни, поэтому-то их не ставили лицом к лицу в открытых местах, с хорошо вооруженным неприятелем, тем более что у наших ополченцев вместо нарезных ружей, были кремневые.
Кроме того, ратники не успели ещё в короткое время усвоить себе всех приёмов службы. За то в крепости, и на батарее ратники были на своём месте, — здесь они выказали всю свою бодрость и готовность умереть за крест святой, осеняющий их. Подготовление ратников к боевой службе нелегко им доставалось: незнакомые с жизнью солдата, с его обычаями и привычками, наши ратники в Севастополе, не могли сразу свыкнуться с теми лишениями, которые впрочем так обыкновенны в военное время, и вследствие того заболевало в начале много ратников.
Наружную выправку ополченцы скоро себе усвоили, хотя при встрече с начальством, они зачастую хватались рукой за шапку, забывая, что шапка с крестом была тоже, что кивер или каска у солдат. Когда соберутся, бывало, несколько ополченцев, то между ними всегда можно было увидеть солдата, который рассказывал им про дела Севастопольских защитников, объяснял Севастопольские порядки, указывал, где стоят наши войска и для чего они поставлены именно там: а также где и как расположены войска союзников.
Ратникам ко многому приходилось привыкать, начиная от зданий и развалин города и кончая белым облачком дыма, лопнувшей в воздухе бомбы. Упадет ли ядро в бухту, бурля воду, поднимет ли ударившийся об землю снаряд черный столб пыли и дыма, — ратники сразу бросятся во все стороны, думая, что снаряд летит прямо на них, а солдат-рассказчик хохочет, удивляясь трусости необстрелянных ещё новичков. В свою очередь и ополченцы сами подсмеивались друг над другом, укоряя того, кто первый старался отстраниться от падающего снаряда, или валился для того на землю. Вскоре ополченцы привыкли, война казалась им потехою, но только до тех пор, пока они сами не побывали в сражениях.
__________
Источник: Гейрот А.Ф. «Описание Восточной войны 1853 – 1856 гг.» СПб. 1872. С. 458 – 474.