Амаяк Тер-Абрамянц
ЧАЕПИТИЕ НА ВУЛКАНЕ
(путевой очерк)
Тем летом восемьдесят-седьмого вулканы на Камчатке «спали». Последний раз, лет 12 ранее, здесь было извержение Толбанчика, которое телевидение демонстрировало едва ли не каждый день в «новостях» на всю страну: гигантский столб дыма, на семь небес, кисельные потоки лавы, вулканологи в оранжевых касках… Но Толбанчик в другом районе, а нам предстоит подняться в кратер довольно «старого» вулкана со странным чуть ли не буддистским названием Дзэн-Дзур. Вулканы не умерли, они именно спят, каждый ожидая своего часа, и о том, что они живы свидетельствует их дыхание: раскаленные парогазовые струи, вырывающиеся из недр в кратерах и на склонах – фумаролы. От приюта в мощный морской бинокль нам видно как от белого склона Карякской сопки, ближе к вершине, на фоне синего неба, косо отходит крохотный булавковидный отросток – вблизи, очевидно, громадная прорвавшаяся парогазовая струя.
Временами фумаролы образуют над кратерами нечто вроде дымящегося пара или облаков… Вулканы спят, но сон их грозен. В основном извержения происходят в довольно безлюдных районах этого малонаселенного края. Но в 1945 году произошло извержение Авачинской сопки, что стоит буквально над Петропавловском-Камчатским, столицей края. Город на полтора метра засыпало пеплом, днем было темно как ночью… Во времена Хеопса и Хефрена извержение Авачинской сопки было особенно ужасным: ее буквально взорвало, снесло верхнюю половину конуса и образовался гигантский кратер, со временем в центре которого вырос другой вулкан, меньший – оттого нынче Авача напоминает двухступенчатый зиккурат.
Пройдя лес, карабкаемся вверх по каменистому желобу, на дне которого шумит река, берущая начало от кратера… Впереди, переступает с камня на камень, птичье узкими в трениках ногами мой друг Вова Китаев – ассистент электротехнического института из Тюмени. Мы с ним сдружились почти с первого дня похода: у него светлая бородка, светлые задумчивые глаза, интеллигентный большеносый профиль. Это большая удача, что мы встретились: мы говорим на одном языке и без него мне бы больше пришлось вариться в собственном соку. Это он, на привале у костра, обработал простенькую туристскую песню применительно к нашему походу:
Конечно здесь не Сочи
Ни шашлыков, ни фруктов,
Тушенка и сгущенка
Потуже затянись
Но выбрана Камчатка
Ведь дело не в продуктах
Как здорово, что все мы здесь
Сегодня собрались…
От него недавно ушла жена, прихватив малолетнего сына. «Полюбила другого… Ну что ж…» - только пояснил он с какой-то анестезией в глазах, и больше ничего не добавил ни в чье-либо осуждение, ни в оправдание…
А вот Саша, младший офицер из Подмосковья, путешествует со своей женой– распоясано толстой с острыми глазками, охочей до сплетен бабехой… «Да разве можно такого мужика одного отпустить? – будто слышу ее голос. И вправду: Саша умен, мужественно красив и что совершенно непонятно для супруги – честен. У них двое детей и Саша верен службе, верен выбору, чувствуется, что он живет какой-то внутренней жизнью, почти самодостаточной: на танцульках перед походом он не танцевал, новых приятелей и бесед не ищет… Но интерес к жизни в нем есть и, видимо, глубокий… не даром же он здесь! Одет Саша наиболее живописно из всех: настоящий первопроходец! – штормовка с капюшоном сидит ладно, солнцезащитные очки, фотоаппарат, морской бинокль… - и все же зря его жена так суетится!
Выкладки у всех сегодня легкие: в рюкзаках лишь банки ананасового сока да кое-какие консервы для перекуса: к вечеру мы должны успеть вернуться в приют, где оставлена основная часть груза.
Сколько ни поднимаемся вверх, комары не отстают – от частых шлепков по лбу в голове звенит… Нет, продолжительное мышление в этих краях невозможно!
Чем выше мы поднимаемся, тем пейзаж становится менее земным, более инопланетным. Мы выходим из желоба и идем по битым, без единой травинки, сернисто-желтым камням, которые кракают и скрипят под ногами. В небесной синеве сгущается ультрамарин, будто к ней начинает примешиваться чернота космоса.
Остановились, обернулись и, несмотря на усталость, поразились открывшемуся громадному пространству. Отчетливо виден вдали белый в складках конус Карякской сопки, чуть левее, как бы выступив из-за него, двухступенчатый, в снежных одеялах, зиккурат Авачи, от кратера которой, будто из кастрюли с кипящим борщом, исходит косо сносимый ветром пар… и, о чудо! – через эту беспредельную голубизну за вулканами еле видна тоненько, по горизонтали натянутая от склона Авачи, то и дело теряющаяся в мареве лесочка – Океан! – Чем выше мы поднимаемся, тем шире он открывается, как бы при поднимаясь вместе с нами, тем неразличимей сливается с небесной стихией!
Но снова вверх и порой сердце снизу будто кулаком бьет в горло.
Если на Кавказе снег начинается с 3 тысяч метров над уровнем моря, на Памиро-Алае с четырех, то здесь всего лишь всего лишь с полутора, поэтому и сравнительно небольшие сопки в две-три тысячи метров имеют вид снежносуровый, значительный… Самая высокая из видимых нами – Карякская сопка (3456), Авача ниже – 2731 м., наш Дзен-Дзур – 2155м
Наконец, оказываемся на снежном поле, окруженном скалами – это кратер. Чуть выше, из скал, вырывается метров на десять-пятнадцать вверх парогазовый столб – фумарола. Вулкан дышит и ждет… Последнее извержение было не так давно – в тридцатых годах, в результате чего над старым кратером образовался черный покрытый пятнами снега конус новой вершины – она так немудряще и называется: Новый Конус. Фумарола – прямо у его основания. Рядом с фумаролой, у края снежника, похожего на край обломанного слоистого пирога, круглый водоем с полировано гладкой такого волшебно голубого цвета водой, какая лишь бывает в сказках – кислотное озеро: мыться в нем, а тем более, брать воду для питья строго запрещено.
Подхожу к фумароле. Паро-газовый столб поднимается на 15-20 метров, со свистом и гулом вырывается из черно-коричневой пещерки – ноздря преисподней… Здесь же, у края снежника, еще несколько совсем маленьких парогазовых струй, булькает крохотный, величиной с ладонь гейзер… На одной из таких парогазовых струй, температура которой плюс 500 по Цельсию кипятиться поставленное на камни ведро с чаем хорошую, воду для которого взяли из ручья выше фумаролы.
Вместе с усталостью возникает знакомая по походам апатия: кажется идти на Новый Конус совершенно не интересно и не зачем – лучше отдохнуть здесь, еще раз попить чайку… Но когда группа начинает делиться на тех, кто хочет остаться и тех, кто лишившись отдыха продолжит восхождение, неизвестно почему, вопреки желанию и убеждению, я оказываюсь со вторыми.
…Восхождение на Новый Конус и вправду кажется особенно изматывающим, хотя раньше, на Памиро-Алае и Кавказе я поднимался и на гораздо большие высоты, до четырех тысяч метров, да еще с полной выкладкой, - а тут мы идем налегке, оставив рюкзаки у фумаролы… Мы идем по снежнику, ноги то и дело спотыкаются и возникает отвратительное ощущение собственного бессилия…
Но вот и свободная от снега черная поляна среди небес – вершина!
Под ногами скрипят куски пористой, черно-красной лавы. Среди поляны – небольшая, в рост человека, скальная стенка, за которой удобно укрыться от ветра, порывы которого вдруг приходят с запада… Что за вид отсюда! – Воздух настолько чист и прозрачен, что на многие десятки километров открывается величественная вулканическая горная страна – черно-синие, сине-голубые, светло-голубые большие и малые горы с усекновенными на разных уровнях от основания вершинами, с бесчисленными снежными волокнами, идущими от кратеров вниз меж застывших лавовых потоков – с невероятной четкостью видна каждая из бесчисленных снежных прожилок, а вдали, будто имеющий неземное, а небесное происхождение, силуэт чего-то по-видимому фантастически громадного, остроконечного прозрачно-розового, плывущего – просто невероятно! - мы видим находящуюся от нас за 150(!!!) километров одну из высочайших камчатских сопок – Кроноцкую! Я хватаюсь за фотоаппарат и, о ужас, пленка не переводится! – хотя по счетчику остается последний неприкосновенный кадр! – Очевидно, он был случайно «съеден» при перемотке…
…Обидно,, но почему-то так получается, что самые потрясающие и неповторимые виды в моей жизни, остаются незапечетленными!... Ледопад Азау, например, на Кавказе, церковь в Нахичевани, где служили мои предки священники и где мне уже никогда не быть… Значит остается хранить лишь впечатление, точнее его отблеск и еще вот это… я наклоняюсь и поднимаю кусочек лавы – мелкие пузырьки делают его почти невесомым – кусочек, отпечатавший в себе брожение и адское кипение титанических космических сил… Засовываю его глубоко в карман.
Как не хочется уходить отсюда, красно-коричневая скальная стенка делает это место таким уютным! – но инструктор уже торопит: с запада движется небольшая, внешне безобидная серая тучка, как раз на уроне нашей вершины – это непогода. «Не больше десяти минут, не больше десяти минут и вниз! – твердит он обеспокоено.
Кажется так долго поднимались на Новый Конус, а спустились по протоптанной в снежнике тропе за какие-то десять-пятнадцать минут. Из-за надвигающейся непогоды намечавшийся отдых пришлось отменить и, надев рюкзаки все цепочкой двинулись по снежнику.
Преодолели небольшой перевал, край чаши кратера, и перед нами снова открылась захватывающая дух панорама. Уходящая полого вниз на 1.5 – 2 км. слегка извивающаяся лента снежника, за которой угадываются в дымке леса и высятся черно-синие сопки, тигрино исполосованные белыми снежниками. А над всем этим – невероятно гигантское, глубокое и высокое небо с многоярусными многоэтажными многочисленными дымно-курчавыми облаками – подобное тому, каким его расписывают на куполах храмов – только осталось на разных уровнях расположить святых и ангелов…
Несколько минут мы молча наблюдаем все это, потом достаем из рюкзаков клеенки – предстоит прокатиться на них по этой снежной дороге вниз, как на салазках…
Сани получились замечательные. Сзади ухватывается за меня рыжая некрасивая развеселая диваха. Когда мы разгоняемся и мчимся особенно быстро, она восторженно визжит и я торможу пятками, из-под которых летят льдисто-голубые брызги… Иногда тормозит она, но слишком рано, и я, перехватив ее ноги под коленями, не давая им опуститься, гоню как хочу!
Высоту, на которую мы затратили не менее двух часов подъема, мы «сбросили» минут за двадцать! Когда снежник заканчивается, и мы встаем с клеенок, обнаруживаю, что совершено онемели от холода ягодицы. Та же проблема у остальных. Однако к счастью здесь из снега торчит небольшая серая скала, прогретая за день солнцем, почти горячая, и после небольшого смущенного замешательства, следуя примеру инструктора, под общий хохот все, как к магниту, приклеиваемся к этой скале отмерзшими «пятыми точками» по ее периметру – зрелище незабываемое!
Но долго находиться в таком блаженном состоянии нельзя: от Дзен-Дзура нас нагоняет серое облако… Дождь нас все-таки настиг, когда мы еще шли по открытому месту среди ползучих ветвей кедрового стланика: вначале редкие капли, потом зарядил сильнее, а когда мы вошли в лес, обрушился ливнем. Предстоял последний, самый скучный участок пути. Мы шли, накрывшись клеенками, затянув капюшоны, и , тем не менее, несмотря на ливень, тот или иной наглый комар проникая за капюшон, звенел рядом с ухом, норовя ужалить и , раздавливая его, я слышал отвратительный легкий треск его тельца… Внизу, закладывая уши ватой шумела река, вдоль которой мы шли, тропа раскисла и приходилось держать ноги в постоянном напряжении, чтобы они не разъехались в разные стороны по скользкой коричневой грязи…
Когда дошли до приюта, - дощатого домика, дождь лил как водопад. Сейчас бы лечь да передохнуть, но самое трудное в горном походе не восхождение и даже не нудный обычно спуск, с которым нам частично повезло, благодаря гонке по леднику, самое трудное, что после всего этого надо идти в лес за сучьями для костра, находить те что посуше, потом разжечь в этой мокроте костер, до помутнения в голове раздувая появившийся огонёк, грозящий вот-вот погаснуть, пока огонь не возьмёт силу, потом набрать в котелки воды из ручья (хоть кострище, слава Богу, под навесом!),потом приготовить ужин, чай, помыть миску в ледяном ручье, оттирая остатки каши веточкой стланника, помыть и протереть ветками котелки онемевшими от холода красными пальцами, обсушиться - быт, от которого ты хотел было сбежать настиг тебя, да ещё как, в своём первобытном обличье!!
Уже вечер (а в Москве утро!), мы забираемся в сухой домик, располагаемся на деревянных настилах, залезаем в сухие спальные мешки. Комары исчезают – это значит наступила ночь, - с первыми же лучами солнца они появятся вновь.
И перед тем как заснуть я думаю, что теперь в Москве я всегда буду мыть посуду с удовольствием!