Рядом с ложем царицы неподвижно стояла мужская фигура. Обилие золотых украшений и царственная осанка выдавали в этой фигуре мужчину благородного происхождения. Темные волосы крупными кольцами обрамляли его задумчивое и печальное лицо; огромные голубые глаза были похожи на льдинки, которые не успели растаять под палящим римским солнцем. Элий Аврелий Коммод – вероломный император, унаследовавший вековые традиции Цезарей – наблюдал за египтянкой, словно притаившийся зверь за своей добычей.
Проходящая мимо Лукреция заметила в опочивальне иностранной гостьи странное движение и мечущиеся тени. «Убийцы?» - незамедлительно промелькнуло у нее в голове. Римлянка знала, что Анхесенамон отличалась крутым нравом и, вероятно, уже успела нажить не один десяток врагов в Риме. Подкравшись к тяжёлому, вышитому золотом пологу, Лукреция обнаружила за ним всего лишь своего брата, причём выглядел он как-то странно. Император стоял у постели на одном колене; его губы дрожали, а сама фигура тряслась, словно им вдруг овладел некий экстатический припадок.
- Я не сплю, - проговорила Анхесенамон ровным голосом, не меняя ни выражения своего лица, ни положения тела.
От неожиданности юноша вздрогнул и затравленно оглянулся, пытаясь найти хоть какое-то оправдание своему унизительному положению.
- Я… я пришел пожелать тебе спокойной ночи, - наконец выдавил он первое, что пришло в голову.
- Правда? Тогда почему ты стоишь на коленях?
Злосчастный лавровый венец слишком тяжёл. Золотые листья немилосердно сдавливают лоб, виски, затылок, отчего кровь пульсирует в ушах, а перед глазами мелькают невыносимые яркие вспышки. Она все так же спокойно лежит перед ним, словно не понимая, что привело в ее комнату столь позднего гостя. Её грудь равномерно вздымается и опускается под тонкой льняной тканью, гладкие волосы блестящей волной скользят по подушке, золотым каскадом падая почти до самого пола. Император испытал почти неконтролируемое желание сорвать с себя сдавливающие его доспехи, этот золотой венец – символ власти, которая в эту минуту стала ему ненавистна, и прижаться грудью к этим чистым и сверкающим, словно родниковая вода, волосам; всё его существо обмякло, упивалось зрелищем лежавшей рядом женщины и считая про себя удары её сердца. Черт возьми, что же с ним происходит?!
Обуреваемый непонятным желанием, он схватил ее руку, словно умоляя о помощи. Взгляд его светлых глаз был почти безумным, во всяком случае, он испугал Анхесенамон.
- Встань… Поднимись! – Повелела она, жестом приказывая ему встать с колен.
Отчаянно мотая головой, Коммод прижал тыльную сторону ладони к своим губам. Ком в горле наконец поднялся выше и разрешился бурными рыданиями. Ничуть не удивившись, египтянка успокаивающе гладила по волосам жестокого императора, который всхлипывал и дрожал всем телом, комкая в кулаках тончайшие простыни.
- Ты нужна мне, - наконец выдавил он, проклиная себя за излишнюю откровенность. – Останься со мной. Я дам тебе всё, что ты захочешь.
Слышавшая эти слова Лукреция побелела от ужаса. Она знала, что Анхесенамон по праву называют одной из самых жестоких правительниц Египта. Она всегда щедро награждала за преданную службу, но в то же время безжалостно уничтожала тех, кто смел идти против нее. Все эти годы Лукреция пыталась сдерживать агрессивные припадки и маниакальные идеи своего брата, которых вопреки отцовской воле стал императором. Если теперь он попадёт под влияние бесчеловечной царице, то и сам превратится в кровавого зверя, который, впрочем, будет беспрекословно вылизывать руки своей дрессировщице. Она долго слушала вкрадчивый шепот Анхесенамон и истерические всхлипывания Коммода, после чего не выдержала и, резким взмахом руки отогнав стражу, вошла в покои.
- Прошу прощения, царица, я всюду разыскиваю императора, - ровным голосом сообщила она, стараясь не встречаться с братом глазами.
Коммод одарил ее откровенно бешеным взглядом и нехотя поднялся с колен.
- Идём спать. Уже поздно, - всё с теми же безжизненными нотками в голосе продолжила Лукреция, проводя его по бесконечным роскошным коридорам дворца, золотистый мрамор которых освещали тысячи свеч.
- Она будет моей. Веришь? – Вскинул голову юноша, скрипнув зубами.
- Идём спать, - отчаянно выдохнула в ответ его сестра.
В Риме шептались, что новоиспеченный император испытывает к своей сестре совсем не братскую любовь, и Лукреция, давно знавшая это, ежедневно жила в страхе за свою честь и жизнь маленького сына. Теперь, казалось, боги услышали её молитвы: брат наконец обратил внимание на другую девушку. Ирония судьбы, не иначе, ведь с его фанатичной влюбленности ведут начало все неприятности – как для него лично, так и для всей Империи.
Ворочаясь в своей раскалённой постели, дочь ныне покойного Марка Аврелия пыталась ответить на десятки неразрешенных вопросов, которые мучили её с самого первого знакомства с египетской гостьей. Что за человек эта Анхесенамон? Да и вообще, человек ли она?..