В каждый свой приезд в Песчаное я обязательно посещал своего далёкого родственника Илью Башкатова. Жил он со своей женой Митревной по-прежнему на нашей улице. Время неумолимо двигалось вперед, и они сильно постарели – каждому из них было уже под девяноста лет. Но они ещё бодрились, помаленьку работали в своём небольшом хозяйстве и ходили в местный магазин за продуктами.
Была середина августа. День стоял солнечный и жаркий. Солнце перевалило за полдень. Я подошёл ко двору дяди Ильи. Его когда-то добротный двор выглядел теперь сиротливо и неухожено. Высокий досчатый забор со стороны улицы сильно покосился и во многих местах был на скорую руку подремонтирован обрезками старых досок. Большой дом во многих местах на стенах имел трещины, а его шиферная крыша покрылась лишайниками. Двор был заращен травой, но было заметно, что эту траву время от времени пытались косить. Хозяйственные постройки внутри двора были наглухо закрыты, потому что ими в последнее время не пользовались. Теперь дядя Илья никакой домашней скотины не держал, кроме десятка кур, сиротливо бродивших в траве по двору. Огород, расположенный прямо за сараями, давно не обрабатывался и зарос степной растительностью. Видно было, что у хозяина теперь до всего этого не доходили руки.
Во дворе меня никто не встретил, и я, поднявшись на знакомый мне порог, открыл дверь в сени, а оттуда через вторую дверь вошёл в дом. В доме стояла мёртвая тишина, но всюду были чистота и порядок. Я подал свой голос:
-Если есть тут кто-то живой, отзовитесь!
В большой горнице на диване кто-то зашевелился, потом тяжело поднялся и пошёл мне навстречу. Это был дядя Илья. За последние годы он сильно изменился, постарел и заметно похудел, но глаза его по-прежнему доброжелательно светились, и в них ещё не потух неукротимый интерес к жизни. Он меня узнал сразу и торопливо заговорил:
-Ваня, это ты? Молодец, что пришёл проведать стариков! Митревна, вставай! Ваня к нам пришёл в гости. Хватит тебе свои старые кости отлеживать на кровати!
Из небольшой комнаты, служившей в доме спальней, медленно вышла сгорбленная и сильно высохшая старуха и пристально уставилась в меня своими слезящимися глазами. Я её с первого взгляда даже не узнал, настолько она изменилась за последние годы. Но когда она заговорила своим приветливым и знакомым мне с детства голосом, я понял, что это Митревна.
-Ваня, дорогой, проходи в комнату и будь гостем! Нам на старости лет очень приятно, что ты нас не забываешь и заходишь к старикам, - заговорила она и почему-то машинально включила электрический свет в комнате, окна которой были занавешены лёгкими тюлевыми занавесками.
Я сел на стул возле большого круглого стола, стоявшего посреди комнаты. Дядя Илья сел на другой стул напротив меня, подперев свою голову ладонями, а Митревна, засуетившись, вышла в теплушку, где затарахтела посудой. Дядя Илья радостно заговорил:
-Ваня, ты не возражай! Сейчас Митревна даст нам бутылочку самогона и что-нибудь закусить, Она, гляди, и беседа наша пойдёт веселее и оживлённее.
Зная неугасающую тягу дяди Ильи к дружеской выпивке и оживлённому интересному разговору, я возражать, не стал, а только встал и отнёс Митревне пакет с гостинцами. Потом вернулся, сел за стол и приготовился к длинному разговору с Ильёй Башкатовым.
Дядя Илья сначала был даже в некоторой растерянности, не зная с чего начать разговор. Я задал наводящий вопрос:
-Как твоё здоровье, дядя Илья? Как идут дела и какие проблемы волнуют?
-Что тебе сказать, Ваня? Здоровье? Оно лучше теперь не будет! Старость – она не младость, и своё с годами берёт. Дела наши, как говорят, у прокурора. А проблем всяких, особенно в теперешнее время, хоть лопатой греби. Мы свою жизнь, считай, прожили и прожили нормально. Вот в старости, правда, приходится хлебать полной ложкой лихо. Мы со старухой ещё как-то перебиваемся, благодаря моей пенсии, как участника войны. Другим старикам гораздо хуже. А молодёжь!? Она где-то там – в городе.
Я молча, но понимающе, слушал Илью Анисимовича, который постепенно оживлялся, возбуждался и входил в своё обычное, как говорят, амплуа. В горницу вошла Митревна, накрыла стол белой чистой скатертью, принесла стаканы и рюмки, ножи и вилки, потом начала ставить на стол кушанья, приготовленные на скорую руку: овощной салат из свежих огурцов и помидоров, тарелку с нарезанными кусочками колбасы и сыра, чёрный и белый хлеб и шипящую на сковородке яичницу-глазунью. Затем она принесла бутылку самогона и литровую банку с домашним квасом. После этого она присела с нами за стол, тихая и молчаливая, приготовилась слушать нашу беседу. Дядя Илья налил в рюмки самогона и предложил выпить за нашу встречу. Мы с ним выпили, а Миттревна только пригубила и поставила рюмку на стол, сославшись на своё слабое здоровье. После второй рюмки дядя Илья совсем оживился и его, как говорится, понесло:
-Вот ты, Ваня спросил, какие у нас в селе проблемы? Проблем много, но самая большая и главная проблема – это проблема с землёй. Ты знаешь, был когда-то у нас в селе богатый колхоз. Миллионер! Что теперь от него осталось? Ничего! Разорили, довели до банкротства и всё разворовали. Не могли украсть только землю. Её ни в кармане, ни в портфеле, ни в руках не унесёшь. Вот и поделили её между оставшимися в селе бывшими колхозниками, в основном, пенсионерами. А что они со своими паями могут сделать? К прежнему единоличному хозяйству не вернешься – силёнки не те, да и возможностей нет. Вот и появились в селе несколько, так называемых, фермеров. Это молодые и энергичные ребята, но что они в одиночку без поддержки государства могут сделать? Вот мы и обрадовались – есть теперь возможность, хоть кому-то сдать свою землю в аренду. Отдали землю, практически даром. Обещали они нам по договору за год платить 5 центнеров зерна, 10 литров постного масла и ритуальные услуги – это, когда человек умрёт, помогут похоронить. Это мизер по сравнению с тем, что они с нашего 8-ми гектарного пая получают. Но деваться некуда и крестьяне согласились. Несколько лет эти фермеры тянули своё хозяйство, выполняли свои обязательства по договору, но государство вместо того, чтобы им помогать, делает всё, чтобы они скорей разорились – техника, удобрения, бензин постоянно дорожают, продукцию сбывать трудно, налоги на землю растут. Вот и стали фермеры банкротиться. Платить налог за землю по закону должен пайщик (хозяин земли), а фермеры возмещать крестьянам эти расходы не хотят. А откуда мы на это деньги возьмём? Всё с той же пенсии, что ли? Вот мы теперь с Митревной огород не садим, скотину не держим, побочных доходов не имеем. Мало того, что теперь надо платить налоги за огород, сеешь ты его или нет, это неважно. Плати теперь налог ещё и за свой пай земли, хотя мы с него практически никакой прибыли тоже не имеем. Говорят - это твои проблемы. Плати, иначе накажем! Никогда, даже в тяжёлое военное время, с крестьян столько налогов не брали. Поговаривают, что скоро введут налог и за воду в колодце и за кусочек неба с воздухом над моим двором. А что тут странного? При нынешней власти, всё может быть! Вот, просыпаешься утром и думаешь, что ещё отберут, в каких правах ограничат? Фермеры становятся банкротами, а может быть, их специально заставляют, раздавать земельные паи назад крестьянам. А что крестьяне, такие как мы, могут с ними сделать? Куда эти паи девать? Откуда брать деньги на налоги, которые из года в год увеличиваются? Вот тебе и проблема!
Я, молча, слушал дядю Илью и во многом в душе с ним соглашался. Митревна, извинившись и сославшись на недомогание, ушла в спальню. Дядя Илья налил ещё по рюмке самогона. Мы выпили, закусили, и я спросил его:
-Илья Анисимович, и какой же ты из создавшегося на селе такого положения видишь выход?
Дядя Илья оставался, по-прежнему, верен себе. У него, как и раньше, на всё готов был ответ.
-Тут, Ваня, нужно понимать политику государства. Так сказать, куда оно гнёт? Ты помнишь пресловутую ваучеризацию? Разделили богатства страны между всеми, потом скупили эти ваучеры за бесценок и стали олигархами. Слово-то, какое придумали мудрёное? А народ, как всегда остался у разбитого корыта. Вот и здесь хотят сделать то же самое. Доведут налоги за земельные паи до того, что крестьяне будут не в состоянии их уплатить. Начнутся всякие там пени, штрафы и преследования за неуплату налогов. Появятся новые «благодетели» из Москвы и других богатых городов с предложением заплатить эти налоги, да ещё сверх того выкупить земельный пай за сумму, естественно, во много раз меньшую его истинной стоимости. И крестьянин, поставленный в такое положение, вынужден будет избавиться от своего земельного пая, так как другого выхода у него просто нет. Земля будет за бесценок скуплена, появятся новые помещики, которым уже и слово мудрёное придумали – латифундисты. Соберут они в одно прекрасное для них время ещё проживающих в селе крестьян и скажут: «Господа, а земля-то теперь здесь наша. Хотите здесь жить, работайте на ней. Мы вам хорошо платить за это будем. Не хотите, мы найдём других, а вам скатертью дорога!»
Я с интересом слушал рассуждения дяди Ильи, но тут не выдержал и задал ему вопрос:
-Простите, Илья Анисимович, а кто же тогда на этой земле будет работать?
-Ваня, из всякого положения всегда найдётся выход. Найдут его и здесь. Вспомни историю освоения Америки, когда там истребили местных индейцев, но вместо них завезли негров из Африки. Будет также и у нас. Только вместо негров привезут китайцев, корейцев, вьетнамцев или другой какой-нибудь народ, которого сейчас на земле в большом избытке. Создадут им здесь для проживания нормальные условия, и они будут хорошо работать и размножаться. Край наш преобразиться и расцветёт. Будут созданы богатые латифундии, на которых «новые рабы» будут трудиться, а их хозяева, латифундисты, будут жить припеваючи на Гавайских или на других каких-либо островах. Управлять латифундиями будут новые бургомистры, а вернее им тоже придумают мудрёное название. Вот так будет! Всё к тому идёт! Жаль, только я не доживу до того позорного времени! - сказал дядя Илья, словно отрезал, и замолчал.
-Но ведь не все же фермеры пока разорились? Есть же среди них и такие, которые стоят крепко на ногах? Пусть лучше уж они скупают землю. Всё же они свои, местные. Да и государство наше проявляет о крестьянах заботу – газ в наше село подводит, - сказал я.
-Местным фермерам никогда подняться на ноги не давали и не дадут. Да у них для таких больших дел, как говорится, кишка тонка. Их заставят тоже «продать» свою землю всё тем же латифундистам и отойти в сторону. Командовать будут совсем другие люди – крупные акулы. А на счёт газа, тут дело тоже понятное, если головой хорошо подумать. Вот подумай, Ваня, для кого его подводят, если простой сельский житель не может им воспользоваться?
-Илья Анисимович, но ведь в центре села газ уже есть и многие им пользуются, - возразил я.
-Верно, пользуются! Но только не на нашем краю села. А у нас ничего не получается. Государство свою большую трубу подведёт, и подведёт для нас бесплатно. Но только мы к ней со своими пустыми кошельками подсоединить свою малую трубу не сможем. Нет на нашем краю столько потребителей, чтобы мы смогли к государственной трубе дёшево подсоединиться. Когда-то, до войны, на нашем краю был целый колхоз. Больше двух сотен дворов было, а теперь их осталось меньше сотни, а жилых из них не больше двух-трёх десятков. Дворы эти разбросаны по всему краю в интервале почти 3-х километров. Если бы газ потребляли все сто дворов, подключение к нему и стоило бы, может быть, 20-25 тысяч рублей, а так как таких потребителей на нашем краю только 2-3 десятка, то и стоимость, естественно, возрастает до 100 тысяч рублей с каждого двора. А где бедному крестьянину взять такие деньги? Пай земли площадью 8 гектаров продай за 20 тысяч рублей, а за подсоединение газа заплати 100 тысяч рублей! Где же справедливость? Местные власти помогать крестьянам не желают. Говорят, что у них нет таких средств. Вот и возникает, невольно, вопрос – для кого же тогда государство подводит газ?!
Слушая дядю Илью, я невольно вспомнил недавний разговор у сельского магазина на встрече крестьян нашей окраины села с Главой сельской администрации, участником которого я невольно оказался, придя в магазин за продуктами. Собралось всего человек 20. Как раз и обсуждались там вопросы земельных паёв крестьян и подсоединения к газу. Глава администрации ничего существенного сказать собравшимся жителям села не смог. Земельные паи советовал продавать, пока находятся покупатели. Денежной помощи на подведение газа в крестьянские дворы от местных властей не обещал. И я подумал – на сколько прозорливее в этих вопросах оказался Илья Анисимович, нежели местная власть, которая или не понимает этих проблем, или не хочет сказать всю правду.
-Илья Анисимович, а почему ты не пошёл на сельский сход, который недавно проходил у магазина? Вот там бы обо всём этом и сказал, - спросил я.
От такого неожиданного вопроса, дядя Илья даже, не по своим годам, резко подпрыгнул на стуле, махнул рукой, едва не опрокинув бутылку с самогоном на столе, подхватил её на лету рукой, резко сел и налил наши рюмки. Я даже пожалел, что задал ему такой вопрос. Мы молча выпили на этот раз без тоста. Он закусил огурчиком, немного успокоился и потом снова заговорил:
-Ваня, во-первых, я стар, чтобы туда ходить, а во-вторых, если я, простой и малограмотный человек, понимаю эти истины, то государственным чиновникам, окончившим всякие там академии, и подавно должно быть всё это давно ясно. Зачем переливать, как говорится, воду из пустого ведра в порожнее? Если бы государство заботилось о своих крестьянах, оно давно бы выкупило эти самые паи у них по государственной стоимости. А потом уже эту землю сдавало в аренду или продавало на специальных торгах, пусть богатым людям, но добросовестным и честным. Это было бы справедливо! Но ведь оно почему-то так не поступает? Наши деды и прадеды за много веков полили эту землю потом и кровью, а теперь её продай за бесценок, да ещё не известно кому? Я стар, мне уже ничего не нужно, дети мои умерли, но у меня есть где-то в городе внуки и правнуки. Так пусть же хоть им достанется что-то от своих далёких предков, а не кому-то другому, не имеющему никакого отношения к этому.
Дядя Илья был сильно возбуждён и расстроен. Я попытался перевести наш разговор на другую тему. Задавал вопросы о погоде, об оставшихся в селе наших общих родственниках, но разговор у нас дальше не клеился. Мы допили с ним бутылку самогона, встали из-за стола и вышли во двор. Перед этим я хотел зайти в спальню и проститься с Митревной, но он рассоветовал мне, сказав:
-Не тревожь её, Ваня! Она, что-то в последнее время сильно стала прихварывать. Видно на покой уже пора.
За этой беседой я совсем не заметил, как быстро пролетело время. Солнце уже было на закате. Над селом стояла непроницаемая тишина. Я чувствовал, что дядя Илья тоже сильно устал и ему необходим был отдых. Я поблагодарил его за интересную беседу, пожелал им с Митревной здоровья и благополучия, потом стал прощаться. Дядя Илья проводил меня до улицы, пожал мне руку и сказал:
-Заглядывай, Ваня, пока будешь в нашем селе, почаще к нам. Я тебе ещё о многом могу рассказать. Ночи длинные, особенно зимой, и я о многом передумал. Дело идёт к тому, что, может быть, скоро и не увидимся больше.
Я шёл по пустынной и безлюдной улице – никого не встретил и никто меня не обогнал. В своём дворе я долго сидел за столиком возле небольшой времянки, переваривая в своей голове наш разговор с Ильёй Анисимовичем Башкатовым, потомственным крестьянином-хлеборобом, истинно переживавшем о судьбе своего села и о его коренных жителях. Уже давно стемнело, на небе луны не было, над селом не было слышно ни единого звука. Во всей округе не было видно ни одного огонька. Даже собаки не лаяли. Стояла гнетущая гробовая тишина.
Через месяц я уехал из Песчаного в Ростов. Правда, перед отъездом я ещё раз посетил дядю Илью и Митревну. Однако разговоров на такие острые темы старался больше не вести. Уже весной следующего года я получил из села от родственников известие, что Илья Анисимович и Митревна умерли. Сначала неожиданно и тихо скончалась Митревна, а за ней через два месяца умер также тихо и спокойно Илья Анисимович. Похоронили их рядом на сельском кладбище. Пусть родная земля, на которой они так долго жили и трудились, беспокоились за её будущее, будет им пухом! Закончился ХХ век, и страна вступила в Третье тысячелетие.