В той прошлой, позапрошлой жизни, не в индийском смысле позапрошлой, а в обычном, земном, так вот, в той позапозапрошлой жизни у моей героини были муж и любовник, вернее, как бы муж и как бы любовник. Муж был как бы мужем, потому что они не жили вместе и не делили печали и радости, а любовник был как бы любовником, потому что они не любили друг друга. Муж был не злодей, любовник тоже не грабил лесом, и никто из них не расстреливал несчастных по темницам,как говорил поэт, и оба были граждане добропорядочные, каждый в своем царстве-государстве, и каждый при важном государственном деле. Она же, моя героиня, была при них как какое-то недоразумение, сбоку припека, проблема и головная боль. Муж жаловался на головную боль, как ее лечить? Пришел к старой своей подруге и спрашивает: что мне делать, жена не выполняет обязанности. Подруга говорит: жен надо беречь. Подари ей что-нибудь, угости, угоди, вот и пройдет твоя головная боль. Муж обрадовался, как все просто, оказывается, купил угощений разных, яиц перепелиных и фруктов заморских, и подарок купил, как посоветовано было, и пришел. И подарил.
Подарил сумочку, маленькую кожаную сумочку на длинном ремешке.
Она обрадовалась. У нее никогда не было сумочки. Сумки были хозяйственные, портфели ученические, баулы походные, а вот сумочки, маленькой, красивой и бесполезной сумочки – нет, не было никогда. Что-то дрогнуло в ее душе. Не нравилось ей это, но сумочка же не виновата. Моя героиня прониклась к сумочке и повесила ее на гвоздь, как картинку. Все равно с нею некуда было ходить.
Прошло два года в том же режиме, при том же режиме. Муж мучился и молчал, жена жаловалась и жалила, ничего хорошего в этом не было и быть не могло. Наконец произошло событие, все изменилось.
Жена (моя героиня) поехала по делам или, как свекровь сказала бы, в командировку в ту страну, где жил ее любовник, и где ей предстояло провести несколько дней без хозяйственных сумок и прочих баулов. Можно себе представить ее возбуждение, скидывание с плеч десяти ненужных годов, блеск в глазах и прочие симптомы события. Дело было летом. Она заняла денег, купила себе шелковых платьев, сняла с гвоздя сумочку и поехала.
Тот человек встретил ее на вокзале, отвез в гостиницу и ушел к жене. Она (моя героиня) привычно поплакала и легла спать, а с утра отправилась по командировочным делам, отнявшим весь день. Вечером любовник встретил ее у метро и повел к своим друзьям, с которыми у него была встреча в кафе, в свою, по всему, хорошую, спаянную компанию, где моя героиня была совсем не своя, и от этого сама не своя, но все понимающе делали вид, что и то не так и это не так. Пили вино, красное вино, много вина. Друзья того человека говорили о непонятном, говорили шумно, весело, включиться в чужое было совсем невозможно. Моя героиня сидела рядом со своим другом (как по-разному дружными могут оказываться друзья!), и между ними лежала на диванчике ее хорошенькая кожаная сумочка с длинным ремешком, и тот человек все теребил, теребил ремешок, все гладил и гладил нежную, теплую кожу сумочки.
Потом он проводил гостью города до гостиницы, и ушел к своей жене, и так было еще пару раз, а потом она уехала, моя героиня, и ничего интересного больше не произошло.
Но произошло вот что. Моя героиня с тех пор стала относиться к своей сумочке как-то по-особенному, по-другому как-то. Сумочка стала не просто свидетелем того, что путешествие в дальние края было не во сне, а наяву, и не просто доказательством того, что дальние края действительно существуют (а в ней теперь хранились какие-то чужестранные билеты, талончики и копейки, и даже пара мелких, не потраченных на сувениры банкнот), и не просто памятью об одном необычном вечере, нет. Сумочка стала наперсницей. С ней просто невозможно было теперь расстаться.
Отныне сумочка спала под подушкой, ездила по городу в портфеле или хозяйственной сумке, пряталась от посторонних глаз и слушала горячечный шепот своей несчастной. И однажды, в один прекрасный день она вышла в свет. У моей героини был, надо сказать, сын Тимошка, шестилетний музыкант, участник утренников в детском саду и праздничных концертов в музыкальной школе. И один такой концерт был устроен по случаю какого-то совсем большого праздника в совсем большом зале какого-то старинного особняка с высокими окнами, низкими люстрами, плюшевыми креслами и прочей красотой. Велено было соблюсти дресс-код. Ну, жабо ребенку тетушка с бабушкой вдвоем сочинили. Платье из летних – сошло, к нему хотела пиджак, но свекровь помогла: шаль. И сумочку, говорит, театральную надо, без ремешка, типа большого кошелька. Ну почему обязательно без ремешка? А пойдет маленькая-маленькая на тоненьком-тоненьком ремешке? Пойдет.
И она пошла.
Концерт был чудесный, но мало отличался от утренника. Малыши умиляли своих и чужих мамаш, один за другим выскакивая на сцену, и наш мальчик тоже всех умилил. Но все, конечно, сильно утомились: и дети, и их мужественные, мужественные матери. А потом долго возвращались назад, в свои микрорайоны. Две пересадки, одна рука сжимает сумочку, другая – ручку малыша. Мальчик вырывается, капризничает, а еще в универсам тащиться, вот беда. Но дома шаром покати, муж (помните его? – как бы муж) на работе, свекровь с утра с давлением, надо в универсам.
Зашли в универсам, мальчик бегает по рядам, хватает печеньица, шоколадки, йогурты («Я праздничный сегодня, мам?» – «Праздничный, праздничный!»), кидает в корзину. Набрали целую кучу всего, денег в сумочке чудом хватило, только две банкноты иностранные остались и мелочь какая-то. И программка концерта, аккуратненько сложенная вчетверо.
И вот потащила моя героиня, сумочка на плече, эти четыре пакета, а чтобы сына держать, рук не хватает, а сын от усталости и возбуждения уже сам не ведает что творит, то убежит, то отстанет, то в лужу в новых туфельках провалится, то у светофора не тормозит. Мать его окликает, призывает, мол, держись за меня, еле до двора добрались.
И тут он вдруг потащил у нее пакет: «Мам, – говорит, – тихо ходишь! Тихоход ты, мам!» (а у нее ноги заплетаются на каблуках с непривычки), рванул пакет – дай, помогу! – и пакет, конечно, порвался, и все, что там было, и все мелкое, и шоколадки, и печеньица, и йогурты, и все прочее – все посыпалось и покатилось по грязному асфальту.
Она ахнула, опустила пакеты на землю, сумочку – на капот ближайшей машины, чтобы не запачкалась, бедная, а продуктам-то в пакетах ничего не сделается, – и стала вместе с мальчиком ползать и собирать, и все испортившееся совсем, типа печеньиц, – бросать птичкам, а несъедобное для птичек – в мусорку. И как-то посмеялись, всем этим занимаючись, и похохотали, и веселые и почти уже не уставшие пришли домой, поднялись по лестнице, мальчик вприскочку, и она полезла за ключами (бабушка-то с давлением лежит!), а сумочки-то и нет!
Где сумочка?
- Сумочка! Сынок! Сумочка!!!
- Сумочка на машине, мам! Мы ее забыли.
Опять бросили пакеты и помчались вниз, сын вприскочку, мама на каблуках, чудом на ногах устояла в тот раз. Прибегают. Сумочки нет.
Растерялась. Почти плачет.
- Мам, ты чего! Из-за моей программки, да?
Плачет почти:
- Из-за программки, милый. И еще там ключи были.
Сынок бегает вокруг машины, может на землю ветром сдуло или кошка смахнула хвостом. Нет сумочки.
Вернулись понуро, еле на пятый этаж забрались, свекровь с постели поднимать пришлось. Потом отвлеклись, рассказами про концерт, ужином и прочим, сыночек уснул, праздничный и усталый. Мама его, моя героиня, добрела до своего диванчика, до осиротевшей подушки. И тут так обидно ей стало, так горько, что нет мочи терпеть. Да что за жизнь такая дурацкая, ни мужа, ни любовника, ни счастья, ни таланта, ни везенья, ни удачи, ни богатства, ни сумочки… Плакала, плакала. Но вспомнила про сыночка своего и утешилась, и уснула.
Разбудил ее звонок в дверь. Полвосьмого утра! Перепугалась. Муж храпит в своей комнате, гостей не ждали. Накинула халат, запахнулась.
- Кто там?
Строгий мужской голос из-за двери:
- Мне нужна мама Тимофея Герасимова.
Она, дрожащим голосом:
- Я – м-м-м-мама.
- Вы вчера что-нибудь теряли?
- Т-т-т-теряла…
- Что теряли?
- С-с-с-сумочку…
- А что в сумочке?
- Ключи, программка…
Она распахнула дверь:
- Сумочка!
- Э, нет, барышня, мама Тимофея Герасимова, ученика районной музыкальной школы, так не пойдет, – сказал, улыбаясь, сосед – крупный, добродушный дядька лет шестидесяти. – Что еще было в сумочке?
-Талончики, квитанции всякие, евро…
- Вот именно, евро. Пять евро и пять евро. Капитал. А вы таким капиталом разбрасываетесь, нехорошо. Берите вашу сумочку, барышня!
Она улыбалась во весь рот, бормотала «спасибо, спасибо!», а он продолжал, уже поворачиваясь, уже спускаясь по ступенькам:
- Теперь хоть буду знать, как они, эти евро новоявленные, выглядят. И благодарите вашего Тимошку, его весь двор знает…
-Правда?! А хотите, я вам эти евро отдам? Вы такое чудо мне сделали! Я такая везучая, просто не верится!
Дядька рассмеялся:
- На кой мне ваши евро? Вам они самой пригодятся, барышня! Купите вашему Моцарту леденцов.
- Ой! А монетку хотите? Красивая, новенькая!
- Монетку возьму. На счастье. Может, и мне везенья привалит.
- Конечно, конечно! Вам обязательно, обязательно повезет!!!
…
В той прошлой, позапрошлой жизни у моей героини была семья и распалась, была любовь и кончилась, был сынок Тимошка и вырос. У нее было огромное счастье и большое-пребольшое везение. Она подняла чудесного сына, побывала в прекрасной Европе и ни разу не сломала ногу, летя сломя голову вниз по лестнице на каблуках. Тьфу-тьфу.
О том же, что дальше случилось с сумочкой, история пока умалчивает.