— Как вы себя сегодня чувствуете, Ирен? — доктор Стерман задал этот вопрос жизнерадостно, но в голосе его слышались некоторые нотки обыденности. Со временем все доктора привыкают задавать этот вопрос, как кто-то привыкает есть на завтрак яичницу или чистить по утрам зубы.
Ирен Джанис сидела на краю кровати, прижав ноги к груди и обхватив руками колени. Если бы не затравленное выражение ее вечно испуганных глаз, то можно было бы подумать, что она просто задумалась. Доктор Стерман в который раз удивился тому, что же могут сотворить с человеком психические заболевания. С фотокарточки, прикрепленной к истории болезни, на него смотрела жизнерадостная девушка со скромной улыбкой и открытым взглядом, а в палате сидела совсем другая женщина. Она была вне каких-либо возрастных категорий. Иногда казалось, что это юная запуганная девочка, а в другие моменты Ирен выглядела, как старуха, прошедшая через все круги ада на этой земле.
— Вы не хотите разговаривать со мной, Ирен? — доктор присел на край кровати, чтобы хоть немного дать отдохнуть ногам. Далеко не в каждой палате он осмеливался так сделать, но Ирен относилась к той категории пациентов, которые если и наносят вред, то только себе.
Доктор Стерман пробежал глазами последние записи в истории болезни. Острое психическое расстройство и паранойя. Именно такой диагноз был поставлен Ирен Джанис пять лет назад. И за все эти годы, несмотря на усилия докторов, состояние женщины ничуть не улучшилось. Помнится, доктор Олсон утверждал, что для выздоровления, больной необходимы любовь и забота, которые могут дать ей только в семье. После этого Олсона сместили с должности заведующего лечебницы и его место занял Стерман. Вероятно, у Ирен Джанис были слишком именитые родственники для того, чтобы обременять себя заботой о сумасшедшей. И хотя в глубине души Стерман был согласен со словами старого доктора Олсона, он ни за что не произнес бы их вслух. Место работы было ему слишком дорого для того, чтобы терять его из-за попыток помочь одной-единственной пациентке.
— Вы никогда не слушаете меня, зачем же мне тогда говорить?
Доктор Стерман невольно вздрогнул, не ожидая уже услышать из уст женщины хотя бы пары слов.
— Почему же вы так говорите, Ирен? Я всегда внимательно вас слушаю и стараюсь помочь вам, по мере моих скромных возможностей.
— Нет, — женщина подняла голову и осуждающе посмотрела на доктора Стермана. — Если бы вы слушали меня, то не спрашивали постоянно о том, что случилось пять лет назад. Я рассказала свою историю в первый же день, когда мать привела меня сюда. После этого я рассказала ее еще несколько раз, но вы продолжаете спрашивать меня изо дня в день.
Ирен опустила голову, сжавшись в комочек, и стала медленно раскачиваться. Пружины старой кровати тихо поскрипывали в такт ее движениям.
— Ваша история… — доктор Стерман замялся, подыскивая подходящее слово, — она слишком невероятна, чтобы можно было сразу же в нее поверить. Поймите, Ирен, я, как доктор, обязан помочь пациенту, но чтобы оказать помощь, я должен понять его. Возможно, вам больно вспоминать о событиях той ночи и поэтому ваш разум зашифровал их в столь необычную историю, это вполне нормально. Но чтобы встать на путь к выздоровлению, вам необходимо расправиться с демонами прошлого, а значит, встретиться с ними лицом к лицу.
Стерман пытался понять, слышала ли его слова Джанис, но безуспешно. Женщина вновь закрылась в себе, словно бы использовав весь отпущенный на день лимит слов. Она больше не смотрела на доктора, а лишь продолжала раскачиваться и тихонько мычать себе под нос, пытаясь то ли успокоить себя, то ли позлить доктора. Стерман еще некоторое время посидел возле Ирен, а затем широким шагом вышел из палаты.
Некоторые люди обладают удивительным умением сбивать с толку, заставлять усомниться в собственных словах и решениях, в которых до недавнего времени был уверен так же, как и в том, что именно Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Ирен Джанис, безусловно, обладала этим талантом и умела им пользоваться. Иногда доктор Стерман даже сомневался в том, что она действительно больна, а не просто является талантливой симулянткой. Но глядя в глаза Ирен, невозможно было усомниться в том, что ее душевное равновесие нарушено. Да, скорее всего, ей было бы куда лучше дома, а не в лечебнице, хотя никто точно не может сказать, на что способен человек в состоянии помешательства.
Доктор Стерман включил лампу и откинулся на спинку стула, вытянув под столом уставшие за день ноги. За окном уже вечерело, и мужчина вновь вспомнил о том, что обычно он в такое время уже выходит из лечебницы и направляется домой. Но на этот раз Ирен Джанис удержала его, пусть и не прибегая для этого к рукам. Ее слова заставили доктора остаться, удержали его так, как не смогли бы никакие путы. Стерман вспоминал осуждающий взгляд женщины, ее печаль и равнодушие к собственной судьбе.
А что если она действительно говорит правду? Если она все время говорила правду, но ей просто никто не поверил? Стерман даже в мыслях не допускал того, что мистическая история, рассказанная Ирен, была чистой правдой, но вдруг в ней скрыт ключ, вдруг шифр ее подсознания можно разгадать, если получше присмотреться.
Доктор Стерман налил из графина немного виски в стакан, и среди многочисленных записей отыскал ту, что была ему необходима.
— Вечер обещает быть увлекательным, — с усмешкой сказал самому себе мужчина.
Записано со слов Ирен Джанис,
пациентки Городской психиатрической лечебницы доктора Уорллоу
доктором Олсоном, заведующим лечебницы.
10/03/1905г.
Ирен Джанис поступила в лечебницу этим утром в ужасающем состоянии. Девушка плакала, звала на помощь и шарахалась от любой зеркальной поверхности. Ей укололи успокоительного, и только спустя несколько часов я смог с ней побеседовать. (Примечания доктора Олсона, лечащего врача пациентки).
«В детстве мне сказали, что нельзя смотреть в разбитые зеркала. Не помню, кто мне об этом сказал. Наверное, мама, хотя она редко обо мне заботилась. Говорили, что в разбитом зеркале можно увидеть беду. А еще оттуда иногда смотрит прошлое — грехи, которые так и не были отомщены, преступления, которые были забыты. Зеркала хранят в себе очень много тайн, а когда они разбиваются, то эти тайны вылезают наружу. И беда тому, кто окажется в этот момент рядом.
Я была тогда в гостях у тетушки Джейн. Милая тетушка всегда готова была принять меня в своем доме, когда я уставала от матери, что случалось достаточно часто. Я любила бывать у тетушки Джейн, потому что от нее всегда веяло спокойствием, она поила меня горячим чаем с корицей и укладывала спать, напевая старинные колыбельные. Конечно, когда я была маленькой. Теперь, когда я взрослая, никто не поет мне колыбельных, даже если мне этого очень хочется.
В тот вечер мы с тетушкой засиделись в гостиной за разговорами. Тихо потрескивал огонь в камине, а горячий чай согревал лучше всякой теплой одежды. Тетушка Джейн, взглянув случайно на часы, всполошилась, что уже половина двенадцатого ночи, и велела мне немедленно идти спать. Мне так хотелось еще посидеть с ней и поговорить о мелочах. Дело в том, что моя мама никогда со мной не разговаривала, вспоминая обо мне исключительно в моменты, когда где-то на горизонте появлялся молодой человек, который мог бы стать моим женихом. Мне вообще всегда казалось, что маму интересует исключительно мое замужество, но никак не я сама. Но тетушка Джейн была непреклонна, и я отправилась спать.
Комната, в которой я всегда ночевала, когда гостила у тетушки Джейн, располагалась на втором этаже. За годы я привыкла считать эту комнату своей, ведь она полнилась моими воспоминаниями. В ней мне всегда снились хорошие сны.
Я переоделась в ночную сорочку и до подбородка натянула одеяло. В комнате не было холодно, просто я привыкла так укрываться, я чувствовала себя защищенной. Но как только голова моя коснулась подушки, я услышала скрип половиц. Сперва я решила, что это идет по коридору тетушка Джейн, но потом я поняла, что звук доносится не из коридора, а сверху, с чердака.
В каждом доме есть чердак, на котором хранятся старые и по большей части уже никому не нужные вещи. На чердаке у тетушки Джейн хранилось очень много разных воспоминаний, как она называла весь этот пыльный хлам. Моя мама наверняка пришла бы в ужас от такого количества запыленных вещей и тут же занялась бы уборкой. Но мне нравился этот чердак. В детстве я любила играть там, хотя тетушка редко мне это позволяла.
Это так интересно, рассматривать старые вещи и представлять, как их касались чьи-то руки, как их любили, прежде чем забыть о них навсегда. У тети на чердаке было старое фортепиано, на котором когда играла ее кузина, а теперь оно было обречено медленно умирать, все время мечтая о том, чтобы его вновь коснулись тонкие девичьи пальчики. В пыли лежали желтые шторы, давно уже вышедшие из моды, хотя, вероятно, когда-то они были ее последним писком. Но больше всего меня в детстве поразило огромное зеркало в массивной золоченой раме, украшенной удивительной красоты резными узорами. Это зеркало портило только одно — огромная трещина, которая расползалась по его поверхности, словно паутина. Тетушка Джейн тогда сказала мне, что не выбросила его только из-за рамы, так как надеялась когда-то отреставрировать его. Но, несмотря на эти надежды, зеркало так и продолжало стоять на чердаке.
Но я отвлеклась… Когда я услышала скрип, то не придала ему особого значения. Старые половицы часто скрипят. Но звук не прекращался, словно бы кто-то ходил по чердаку. У тетушки Джейн была приходящая прислуга, так что в доме мы с ней были только вдвоем, значит, никто не мог ходить по чердаку. Не знаю, почему я тогда решила встать с кровати и пойти проверить чердак. Куда правильнее было бы испугаться, закрыть глаза и уснуть, надеясь на то, что это только старые половицы, а не грабители. В конце концов, можно было бы закричать, как сделала бы любая девушка. Но я просто тихонько накинула на плечи халат и вышла в темноту коридора.
Когда я поднялась на чердак, то ничего там не увидела. Вернее, я увидела много всего — старое пианино, книги, письма, коробки с одеждой… Вещей, как и раньше, здесь было очень много. Но я не увидела никого, кто мог бы издавать столь странный скрип. В общем-то, я и не думала кого-то там найти, но, тем не менее, я была слегка разочарованна. И тогда я вновь совершила то, чего нормальная девушка на моем месте не сделала бы — я решила рассмотреть то самое зеркало. Неведомая сила прямо-таки влекла меня к этому зеркалу, словно бы для меня в этот ночной час не было ничего важнее его. Я откинула ветошь, которой было накрыто зеркало, и посмотрела в него, но вместо своего отражения я увидела в нем совершенно другую девушку.
Она была бледная, словно тень. В ее бесцветных глазах не было жизни, а только ненависть. У нее на голове красовался венок из лилий, а белое подвенечное платье, порванное в нескольких местах, немного колыхалось, хотя никакого ветра на чердаке и в помине не было. Я хотела закричать, хотела позвать на помощь, но я просто стояла и молча смотрела на нее. Затем она протянула ко мне руки, словно бы желая попросить о помощи, но вместо этого она схватила меня за горло и начала душить. Я чувствовала, как ее холодные пальцы сжимают мое горло, пытаясь лишить меня жизни. Я потеряла чувство времени и пространства, и поэтому я не могу сказать, когда именно пришла тетушка Джейн. Но она пришла и спасла меня.
Я пришла в себя только утром. И мне казалось, что все это был сон. Наверное, я так бы и решила, если бы не тетушка Джейн. Она рассказала мне обо всем, только я мало что помню. Она сказала мне, что ту девушку в зеркале звали Мари. Она была первой невестой моего отца, но она погибла прямо перед свадьбой. Говорили, что в этом была вина моей матери, которая была так влюблена, что готова была на все, чтобы заполучить жениха. Тетушка Джейн не могла сказать, так ли это на самом деле. Никто не мог об этом сказать, потому что каждая человеческая душа скрывает в себе слишком много тайн…
Но эта тайна не захотела меня отпускать. С того самого дня я все время видела Мари. Она являлась мне в каждом зеркале, в которое я смотрелась. И… в итоге я оказалась здесь.
Теперь я знаю только одну вещь, в которой я уверена. Нельзя смотреть в разбитые зеркала! Это накличет беду».
Ирен Джанис рассказывала свою историю спокойно, даже отрешенно. Казалось, что она вовсе не замечает моего присутствия, а говорит сама с собой. (Примечания доктора Олсона, лечащего врача пациентки).
Доктор Стерман отложил в сторону испещренный мелким почерком доктора Олсона лист. История была также мистична и невероятна, как и во время первых прочтений. Но на этот раз мужчина обратил внимание на тетушку Джейн, о которой почему-то никто не вспоминал. Почему никто не попытался связать ее с болезнью Джанис? Ведь в своем рассказе Ирен говорит о том, что, проснувшись утром, она прекрасно себя чувствовала, а потом тетушка Джейн напомнила ей о событиях ночи и рассказала жуткую историю о призраке девушки, который хочет отомстить.
Возможно, Ирен Джанис нашла на чердаке что-то такое, что ее тетушка предпочла бы скрыть от общественности. И именно тетушка Джейн пыталась задушить Ирен, а затем внушила ей, что все было иначе, основывая свою выдумку на старом суеверии о разбитых зеркалах. Конечно, в рассказе девушки тетушка предстает положительным героем, но доктор Стерман часто сталкивался в своей практике с тем, что многие сумасшедшие кажутся окружающим вполне нормальными и даже дружелюбными людьми, пока однажды их болезнь не вылезает неожиданно наружу.
Так что же на самом деле произошло пять лет назад? Почему семья отреклась от Ирен Джанис, предпочла забыть о ней, поместив в психиатрическую лечебницу?
Доктор Стерман много раз обещал себе, что не будет влезать в это дело, чтобы не вылететь с работы точно так же, как и доктор Олсон, но на этот раз любопытство победило здравый смысл.
— Ирен, я понимаю, что вам страшно, но постарайтесь ответить на мой вопрос честно, — доктор Стерман посмотрел в лицо женщины и, убедившись, что она его слушает, продолжил. — Вы поднялись в ту ночь на чердак и что вы там увидели?
— Я уже говорила, — Ирен оторвала взгляд от окна, она выглядела невероятно уставшей, больше, чем обычно, она словно постарела на несколько лет за эту ночь. — Я увидела в зеркале Мари.
Доктор Стерман не был уверен, что сможет добиться своей цели, но, тем не менее, он аккуратно записывал их с Ирен Джанис разговор. Ее карточка давно уже не пополнялась новыми записями, так что разнообразие не помешает хотя бы для того, чтобы было видно, что пациенткой занимаются. Но сегодня Стерману, больше чем когда-либо, хотелось докопаться до правды.
— Да, я знаю. Я читал вашу историю. Но мне кажется, что вы о чем-то умолчали. Возможно, о чем-то плохом, связанном с тетушкой Джейн. — Ирен вздрогнула, и мужчина еще раз убедился в том, что он избрал верное направление. — Вы всегда любили ее, потому что она заменяла вам мать, не так ли, Ирен?
— Откуда вы знаете?
— Из ваших же слов. Я внимательно читал. Возможно, вы увидели тогда что-то, что вас испугало, а теперь вы не хотите говорить об этом, чтобы не запачкать доброе имя тетушки Джейн и ваши хорошие воспоминания, связанные с ней. Но вы должны сказать правду, если хотите помочь себе.
— Я уже сказала вам правду, — Ирен вновь отвернулась к окну, как делала всегда, когда хотела дать понять, что разговор окончен. — Я увидела в зеркале призрак Мари. Она пыталась меня задушить.
— А может быть вас пыталась задушить тетушка Джейн, потому что вы увидели на чердаке то, что не предназначалось для ваших глаз?
Это был слишком резкий вопрос, который Стерман, как доктор, не имел права задавать, но он не сдержался. Иногда узнать правду можно только вооружившись острой лопатой, чтобы разгрести всю ту землю, которой ее прикрыли. В этом деле не поможет метелка для пыли.
— Ирен, это была ваша тетушка? — повторил свой вопрос доктор Стерман.
На этот раз женщина отреагировала. Она посмотрела прямо в глаза доктору, и на этот раз он не увидел в них печали или отчужденности, казалось, в них вообще не было выражения, словно это не глаза, а искусно расписанные стеклянные шарики.
— Придет день, и вы увидите чужие глаза в зеркале, которые посмотрят прямо на вас.
«Вчера вечером доктор Стерман, заведующий Городской психиатрической лечебницы доктора Уорллоу, был найден мертвым в своем кабинете. По предварительным результатам следствия, доктор Стерман был задушен неизвестным. Никто из служащих лечебницы не видел посторонних, по заявлениям персонала, вчера вообще не было посетителей. Следователи из Скотланд-Ярда заявляют, что возможно доктор был убит кем-то из буйных пациентов. Напомним, что только неделю назад именно в этой психиатрической больнице произошло самоубийство одной из пациенток — Ирен Джанис. Никто так и не смог объяснить, как этой женщине удалось совершить самоубийство, под присмотром врачей. Более подробная информация об убийстве доктора Стермана будет опубликована в завтрашнем выпуске».
— Странное это дело, Джим, — выпустив изо рта белый клубок дыма, сказал напарнику Томас. — Дверь в кабинет была закрыта изнутри, даже сумасшедший не мог просочиться сквозь закрытую дверь. Да еще это разбитое зеркало на стене, будто там кто-то ругался и в пылу спора разбил его…
— Думаю, что это дело нам не раскрыть. Разве что обратиться к мистике, — Джим засунул руки в карманы пиджака.
— В смысле, к мистике? — Томас иронично усмехнулся, глянув на напарника.
— Как? — с искренним изумлением воскликнул мужчина. — Ты разве не слышал о суеверии по поводу разбитых зеркал? В разбитом зеркале можно увидеть беду, прошлое, неотомщенное убийство. Говорят, что нельзя смотреть в разбитые зеркала, если не хочешь умереть страшной смертью.
Томас рассмеялся и хлопнул напарника по спине. Громко разговаривая, мужчины двинулись по улице, прочь от Городской психиатрической лечебницы доктора Уорллоу, стены которой хранят очень много тайн, куда больше, чем все разбитые зеркала.