Мнимая единица:
*
Ночью он беспокойно спал. Неоднократно просыпался от жужжания мерзких кровопийц, обшаривал мутными глазами тьму комнаты и снова впадал в бессознательное состояние. Сны являлись яркие, временами глубоко наполнявшиеся эротическим содержанием. Под утро промелькнуло несколько запоминающихся сюжетов. Меж обыденных, и похожих друг на друга картин с экспансией планет различных галактик, более всего выразилась сцена борьбы со стариком, очень похожим на профессора Зигмунда Фрейда. Старик вопил, что причина дерева в его корне, за что и был хорошенько потрепан за бороду, наряду с возражением, что борода еще не причина для подобных заявлений.
Визжащий будильник варварски выдернул его из объятий прелестной и обольстительной красотки, и предательски вытолкал в обыденное пространственно-временное измерение. Утро застало врасплох. Фрески минувшей ночи мгновенно улетучились, вытесняя наружу кислые мысли о предстоящем будничном дне. В мутном зеркале с прицепленным клочком бумаги, где было выведено жирными буквами: «ты лучший» отразилась перекошенная вывеска Антона Петровича Шаромыгина. Струя воды омыла измятое, сутулое тело, после чего он вкинул в себя молниеносно разогретый в микроволновой печи завтрак и через несколько минут вытек на улицу. По обыкновению, величаво и между прочим кивнул деревьям, растущим недалеко от дома, мысленно деловито послав «месседж»:
- Здравствуйте, деревья.
А они ему в почтительном замешательстве зашелестели в ответ:
- Здравствуйте, Антон Петрович! Отлично выглядите, Антон Петрович!
Трамвай потряс его вместе с желудком и завтраком, доставив в уютный квадрат теплого кабинета. Он тут же прилепился к монитору компьютера и им овладел виртуальный мир с притаившимися в нем пришельцами из далеких галактик, куда Антон Петрович мгновенно улетучился.
В пространственно-временном измерении неожиданно прозвучал легкий художественный стук, и через открывшуюся дверь в кабинет Антона Петровича мячиком заскочил живот, вязкие глаза и липкая улыбка.
– Доброе утро, Антон Петрович, - чирикнул старший менеджер торговой корпорации «Купец» Николай Сидорович Челобрюхов, и мысленно добавил, не упраздняя улыбки, - гнусная твоя рожа.
- Доброе, - старой шарманкой проскрипел в ответ начальник сектора продаж Антон Петрович Шаромыгин, и также мысленно расстрелял его очередью, – животное, подхалим, дерьмо, – и, протягивая пачку бумаг просвистел:
- Чтобы к двум часам было исполнено… всё, свободен… – и мысленно произвел контрольный выстрел, - попробуй не сделать, подонок.
- Хорошо, будет сделано, - тут же отскочило от Челобрюхова, а за гипсом сладкой физиономии червями закопошились мысли, - погоди у меня, недолго тебе командовать…
Через секунду Шаромыгин опять был один в кабинете с пришельцами из виртуального мира, которые прятались за запачканным стеклом монитора. Пришельцы разъяренно набрасывались на начальника сектора продаж, пытаясь выбраться в другой мир, но повелитель вселенной Шаромыгин их быстро унимал, иногда покрикивая, вследствие чего иной раз вырывалась слюна и пачкала экран.
Неожиданно настойчивый звонок возвратил повелителя галактик в узкое пространство душного кабинета.
- Антон Петрович, к Виктору Викторовичу, срочно… – чугунный голос секретаря Виолеты из телефонной трубки, произвел идентификацию и осуществил социальные настройки, трансформировав его в начальника сектора продаж.
В животе резко что-то испортилось. Словосочетание Виктор Викторович в гармонии с наречием «срочно» носило угрожающий характер, в особенности утром в районе одиннадцати часов. Мысли начали разбегаться как тараканы при включенном свете. Судорожно пытаясь зацепить хотя бы одну из них, он выскочил из кабинета и засеменил по коридору. На дряблых ногах застыл перед дверью со сверкающей табличкой «Генеральный директор торговой корпорации «Купец» В.В. Мегабосс» как пред вратами ада. Его тут же как-то выкрутило, покоробило, шея куда-то исчезла, спина сгорбилась, глаза сузились, и на лице выступила глупая улыбка. В таком виде, имеющим большое сходство с шахматным конем, он постучал в дверь, пискнул комаром просьбу о разрешении входа, приоткрыл ее и гадюкой нырнул в щель. Двери захлопнулись. Через несколько мгновений вновь распахнулись. Из дверей вывалился странного вида сморщенный овощ очень отдаленно похожий на Антона Петровича Шаромыгина.
*
Огрызок луны, объеденный до самой корки, повис в беззвездном небе над массивным зданием, из которого торжественно вынырнул начальник сектора продаж торговой корпорации «Купец» Челобрюхов Николай Сидорович с победоносной физиономией украшенной улыбкой увлажненной слюной. Чуть погодя, в совершенном замешательстве с физией гипсовой фигуры выплыл бывший начальник - Шаромыгин Антон Петрович и уныло затек в трамвай. Звенящий трамвай протряс Шаромыгина и выплюнул на остановке. Он прошмыгнул серой тенью во двор и скрылся в высотном доме похожем на большой чемодан.
*
Стены тусклой квартиры волнами отчаяния накатывались на него со всех сторон. Чудовищная безысходность придавливала невыносимым, неподъемным грузом, колотил озноб и подкашивались ноги.
- Как же так, – недоумевал он, – столько лет истрачено, такой путь проделан: от простейшего менеджера до начальника сектора, и в итоге что? выкидыш так долго вынашиваемой мечты?.. Так что же, все напрасно? Ведь я неуклонно двигался все время вперед под девизом: «сегодня просуществую как-нибудь, а настоящая жизнь начнется после» тогда, когда стану таким как Мегабосс… и тогда у меня будет всё!.. а для этого нужно терпение и покорность… и эта мысль продвигала вперед, и, преодолевая все невзгоды я двигался дальше к своей цели…. А теперь что? Это «после» уже не наступит?..
Когда-то, еще в раннем студенчестве, на него снизошло откровение (вероятно свыше): «всё - есть число»! И он вычислил формулу счастья: «приложенные усилия умножают благосостояние, за минусом издержек потраченных для достижения цели»; в этой формуле он является единственной постоянной величиной - единицей, натуральным числом, а все остальное помимо него - переменные и несущественные величины. И в действительности - формула работала! Но как видно - не до бесконечности. Теперь единицу просто взяли и вычли. Такое решение не рассматривалось им в качестве вероятного, и вообще возможного….
Горбатый кухонный водопроводный кран поминутно сплевывал в раковину каплю за каплей. Он подошел к окну, отодвинул занавеску и застыл как холодец, слегка колышимый изнутри спазмами. По ту сторону стекла, в обыденной картине двора, где каждое утро бранились пьяные грузчики из гастронома, угадывалось нечто необычайно зловещее. На раскоряченном дереве расселись свирепые птицы. Фонарь плевал гадким светом в тоненькую улочку, в панике убегавшую из ужаса сумасшедшего города в глухой дворик, где демонически поскрипывали детские качели.
- Антон, Антон, – звал чей-то голос откуда-то изнутри или из далекого прошлого.
Но Антон не слышал. На него вдруг как из старого чемодана высыпались выцветшие воспоминания. Не выдержав груза, он рухнул в кровать и улетел в чехарду снов.
*
Во сне он видел себя как бы со стороны и являлся коротенькой палочкой - римской цифрой «один». Но стоило взглянуть на себя с другой точки и присмотреться - палочка оказывалось ленточкой, которая соединялась своим началом с концом таким образом, что представляла собой не то восьмерку, не то ноль, а скорее ни то, ни второе. Она скорее походила на «ленту Мёбиуса».
- Странный у меня вид, однако, - удивлялся Антон Петрович.
Потом начался настоящий кошмар. Эта лента, то есть он, сначала использовался как гусеница бульдозера, половину ночи ездившего по грязным полям. После, стал применяться как лента конвейера, по которой ползло нечто отвратительное. Затем стал магнитной лентой в магнитофонной бобине. По окружности бобины бегала стая канализационных крыс под приятную мелодию, и где-то недалеко, мягкий, шелковый голосок пел что-то приятное, торжественное и многообещающее:
- Скоро, скоро, настанут фильдеперсовые ночки, - нежно выводил голосок.
Затем, появился гребец с веслами в небольшой лодке в открытом море. Где-то далеко на берегу виднелся прекрасный дворец, куда гребец всё грёб и грёб практически всю оставшуюся часть ночи…. Но, приблизившись, дворец оказался красочной декорацией… море - вовсе не море, а лужа посреди города, и город - не город, а аттракцион… и выяснилось, что машет гребец не веслами, а крутит колеса огромной машины…. И чем сильнее их вращает, тем ярче загораются лампочки аттракциона, а гребец только улыбается невинным и глуповатым кукольным лицом, с неподвижными глазами-хрусталями…. И в довершение всего он, то есть господин Шаромыгин -лента Мёбиуса, выполняет функцию ремня - двигателя всего этого безобразия.
Когда Антон Петрович вновь приобрел свой привычный вид, вдруг из ниоткуда появился Александр Сергеевич Пушкин и отлупил его ногами.
- За что? – завизжал в недоумении Антон Петрович и пробудился.
Подступало утро. Он вдруг вскочил, схватил валявшуюся неподалеку салфетку, мигом отрыл среди хлама карандаш и, под накатившей поэтической волной каракулями исчеркал оную:
Злой Пушкин ночью мне приснился, и говорил в разгаре сна:
Что, мол, не зря и жизнь и лира была судьбой ему дана.
Проснулся я в поту холодном и говорил себе в упрек:
Что даром, мол, как пёс безродный полжизни за собой волок.
- Гениально, – решил Шаромыгин, забылся сном, и его затянуло в центрифугу кошмаров.
*
Под утро Антон Петрович проснулся с ощущением, что его всю ночь выбивали словно ковер. В голове прессовались странные и необычайные мысли: будто бы уже давно живет вместо него кто-то совсем другой. Будильник еще не осмелился завизжать, как он поднялся на ноги и подошел к зеркалу. И действительно, перед зеркалом стоял не он, а кто-то совсем незнакомый, некто с опустошенными глазами. В зеркале отражалось нечто похожее на восковую фигуру, измятую невидимой силой, исцарапанную страхами, переживаниями, ожиданиями и неудовлетворенностью. Теперь, голова Антона Петровича уподобилась электрической лампочке, в которой властвовала ясность. Теперь, он отчетливо осознавал, что всё время находился в коконе иллюзий, и все мысли, намотанные на кокон, были лишь колыбельной песней его разуму. А тем временем, каждый день погибал как раздавленный таракан, проползший через кухню, ночь как прибитая муха, пролетевшая через комнату, а его собственная жизнь - как электричка шла по расписанию, к конечной её станции. И вместо него жила нелепо выкрашенная, скверная матрешка, пребывающая в пузыре им же созданной иллюзии…. И сейчас был момент истины, момент освобождения… из этого пузыря…. И он видел, как бы со стороны, что сейчас выпорхнул из кокона… но не бабочкой с роскошным окрасом, а невзрачной молью… Он оглянулся на вчерашнюю жизнь, что теперь казалась бесполезным перемещением в пространстве… и увидел собственный мир, состоявший из двух изоляторов-прямоугольников: жилой комнаты и рабочего кабинета, в которых был заживо погребен в ожидании лучшей жизни. А впереди - прямоугольник, который запечатает уже навсегда.
От этих мыслей он резко содрогнулся, содрал висевший на зеркале клочок бумаги и выбросил в ведро. С остервенением смял салфетку со стихами, написанными ночью и выкинул туда же.
Он стоял у окна и смотрел через запачканное стекло на улицу. Все казалось таким крошечным и ненастоящим: снующие автомобили, ползающие маленькие людишки, опаздывающие на работу. Он недоумевал, почему так долго нежился в бархатных мечтах, прозябая в такой омерзительной, скотской реальности… в плену иллюзий, что в один момент лопаются, исчезая без следа…. И почувствовав себя жестоко обманутым, вдруг дико завопил:
- Крысы, - схватился за занавеску, и упал обесточенный.
*
День был пасмурным еще с утра. К вечеру пошел несильный дождь, в мелких лужах сырого города порождая волдыри, которые через мгновение лопались, исчезали и возникали вновь. Облака траурной процессией медленно ползли прочь из города, куда-то далеко на юго-запад. На пустынной улице, освещенной фонарями, несильный ветерок играл с мусором, оставленным суетой столичного дня. Где-то недалеко, тоскливо оплакивала скрипка навсегда ушедший день, разбрасывая минорные ноты в вечность, большая часть которых терялась где-то на полпути, либо в грохоте снующих туда-сюда электричек, или смешиваясь с шумом расположившегося неподалеку «Макдоналдса».
***
«Мы не падаем кусками экскрементов на раскаленный асфальт, чтобы жить в душном городе, воздух которого пропитан ложью, цинизмом, где все построено на взаимном унижении людей, измеряющих друг друга толщиной кошелька»
(цитата из какого-то кинофильма или попросту навеяло с полей)