ГЛАВА 9
Объект NX4812
Агентурист, повалившись на кровать – а назвать такую роскошь «койкой» язык не поворачивался! – бездумно пялился в отделанный «под дерево» потолок и на автомате прикидывал, сколько же Браннер-старший вломил в этакие чертоги. Едва увидев голоизображение старого орбитального телескопа, он сразу же окрестил его про себя «чертогами Браннера» - и, кажется, не так уж ошибся.
На самом деле, эта махина поражала воображение – с размахом строили во Вторую глобализацию! Хотя было в этой громоздкости нечто не столько архаичное, сколько откровенно жалкое: лишенный параболической антенны диаметром чуть не в полкилометра и прочих щупальцев, окуляров, перископов – что там еще орбитальному телескопу полагается? – этот монстр выглядел ослепшим и обезножившим бронтозавром. Лишенным смысла обломком чего-то настоящего.
Да и внутри «чертоги» занимали, в лучшем случае, десятую часть комплекса – во всяком случае, по утверждению Браннера. Только эта крохотная частица была подключена к системам жизнеобеспечения и искусственной гравитации – впрочем, на взгляд агентуриста и этого хватало с избытком. Во всяком случае, отведенные ему заботливым Макфолом апартаменты не уступали иной квартире в выращенном городе – и уж точно превосходили тот курятник на границе санитарной зоны, где ему довелось вырасти.
По старой привычке он прикинул по дороге сюда количество неиспользованных помещений и складов – да, его светлость Браннер, похоже, мог бы разместить тут небольшую армию и пересидеть осаду. Разве что тяжелого вооружения не хватает – а впрочем, кто поручится, что его тут нет? Замок, одним словом. Будь шпион чуть меньше вымотан, он бы не преминул иронически вопросить себя, кой черт его сюда занес? Ведь после того, что случилось на «Седьмом небе», появление здесь коммандос Департамента – всего лишь вопрос времени… А тогда уже никакое тяжелое вооружение не спасет.
Но сил не осталось даже на риторические вопросы себе, любимому. Агентурист чувствовал себя выжатым буквально досуха – пределом желаний и возможностей виделось именно валяться кверху брюхом, изредка протягивая руку за стаканом с освежающим (Макфол озаботился и тут!), никого не видеть, никого не слышать… Разве что – вспоминать то, что вспоминается. А вот честно, приятель, много ты запомнил из событий последних двух часов? – с некоторым сарказмом вопросил он себя. И сам же себе очень серьезно ответил: да, много. Пожалуй, больше, чем хотелось бы. Иным хватит на две жизни – а тебе, приятель, до тех пор, пока по твою душу не явятся гамберы Департамента, «Соляриса», Ченга – кого там из игроков еще стоит принимать в расчет?..
Что ж, будем вспоминать, сказал он себе с почти философским спокойствием. Чтобы хотя бы было, что унести с собой, когда за тобой навсегда закроется дверь. Чтобы остаться хоть при иллюзии, что все было не напрасно – и твое бегство со станции вместе с этой троицей сумасшедших, и бешеное напряжение последних часов, и эти вот минуты покоя, исполненного то ли надежды, то ли обреченности.
…Виртом ему приходилось пользоваться и ранее – для безличной встречи с агентом из верхушки корпорации. Впечатление осталось… да никакое. Тяп-ляп смоделированный гостиничный номер с плывущими текстурами, напротив – какая-то пародия на человека, вроде схематичного трехмерного наброска… Агентурист подозревал, что и сам он выглядел не лучше, но вдаваться в эту тему не было ни малейшего желания. Но тогда он именно пользовался виртом – теперь же впервые попытался участвовать в его создании.
То, что его вирт-шлем переключился в рабочий режим, он почувствовал сразу – сознание словно куда-то уплыло, окружающий мир потонул в грязной буровато-серой хмари, заполнился многоголосым комариным звоном… На плаву помогла удержаться только резкая, как окрик, команда через вирт-шлем (Браннер? Макфол?): «Не отключайтесь, черт бы вас драл! Вспоминайте! Вспоминайте, представляйте – все, что угодно!». Видимо, спасла привычка повиноваться, усмехнулся он про себя. Что ж, вспоминать – так вспоминать…
Рутинное и тошное он отринул сразу – то есть, почти все. Был ли ты счастлив, парень? Да, был. Счастье стандартное, одноразовое – но уж какое есть. Ты ведь не помнишь даже ее лица, парень – не то что имени… Но тогда ты был счастлив, пусть и недолго, пусть всего неделю или около того. Сосредоточься на этом, парень. Ты хранил это только для себя? Что ж, настало время, когда оно понадобилось и кому-то еще. Хорошо это или плохо – неважно, парень. Главное – вспоминай…
Дальше – провал. То ли вспоминать оказалось слишком тяжело, то ли давление извне оказалось слишком сильным, но в его памяти осталась только склейка, как в старом фильме. Серая муть – темно – смена кадра. В какой-то миг он обнаружил себя внутри совершенно абсурдной, сюрреалистической картинки: прорастающий из гостиничного пола горный пейзаж, бескрайняя пронизанная огоньками чернота над головой, нелепо зависшая в этой черноте люстра с навеки замерзшим выхлопом маневрового двигателя, лабиринт улиц-пещер в недрах цинкового лабораторного ствола, смешанный запах озона, дыма, хвои, резкого и острого женского пота, йода… Место вне времени и пространства, совместный бред четырех перепуганных карликов… Нет, не четверых – он сразу и мощно ощутил присутствие пятого.
Он тогда чувствовал всех, кто совместно с ним создал эту бредовую, эфемерную псевдореальность. Браннер – напор, смешанный с безумной, несбыточной надеждой. Макфол – спокойствие, надежность, преданность. Мутный, наполненный жуткими образами, перетекающими из одного в другой, кошмар видуна. Он сам?.. Вряд ли что-то сильно привлекательное. Пятый был другим. Настолько другим, что нащупать эмоциональную составляющую оказалось почти невозможно – и в то же время она присутствовала, висела в воздухе, в цифровом пространстве этого сумасшедшего временного мирка невысказанным вопросом.
Для себя агентурист определил чувства пятого прежде всего как любопытство. Любопытство, сочувствие, легкость в странном сочетании с ощущением ранимости этого… существа? Впервые за долгие годы ему захотелось быть тактичным. Захотелось не брать – неважно, что речь шла не о конкретной информации! – а отдавать, делиться. Защищать – и в то же время искать защиты. Плакать. Смеяться в голос. Куда-то идти – просто потому, что идется. Ощутить себя не частью целого – самим целым.
Кажется, Браннер о чем-то говорил с этим пятым – где искать какого-то Хельги, что-то про Бантустан… Агентуриста это не интересовало – ему важно было удержаться в этом мирке, удержать его, несмотря на всю бредовость и несообразность, остановить мгновение даже ценой жизни. Но никого эта цена не интересовала, и после очередного наплыва темноты он снова обнаружил себя на диванчике в салоне челнока.
Шлем – уже выключенный, мертвый – давил на виски, и шпион чувствовал странную опустошенность. Утратил он что-то или приобрел – на этот вопрос предстояло еще ответить. На полу бессмысленно копошился видун – не то пытаясь встать, не то снова лечь. Браннер с заострившимся, как у покойника, носом, мокрый от пота, сражался с вирт-шлемом – руки явно его не слушались. Наконец он швырнул дорогую игрушку прямо на пол – гравитация, кажется, перестала шутки шутить:
- Черт меня… Макфол, да ведь это ребенок!
- Подросток, - поправил Макфол – только на нем, кажется, все эти пертурбации не сказались никак. Браннер чуть раздраженно пожал плечами, принимая поправку:
- Возможно. Ладно, по крайней мере, теперь мы можем заново откалибровать автопилот…
Агентурист был совсем не уверен, что хочет докладывать об этом комиссару.
Хельги, Бантустан-18
В старинных романах, кажется, было принято выражаться так: «это известье поразило ея, словно гром»? Так вот, друзья, меня не поразило. Нет, конечно, ординарным переживанием это никак не назвать – когда вдруг обнаруживаешь себя отцом пятнадцатилетней дочери… поправка, пятнадцатилетней Крысы… но сказать, что у меня язык отнялся и ноги подкосились, будет явным преувеличением. Если честно, никаких особых эмоций я не испытал – а уж виной тому выжженный имплант или моя душевная черствость, судить не возьмусь.
Шли мы долго – и больше ни словечка между нами сказано не было. Да и о чем говорить-то? Начни я или она рассказывать о своей жизни – гарантированно не поймем друг друга, мы ж сейчас на разных языках говорим. Того семнадцатилетнего нескладехи и той девочки с черными глазами больше нет – есть жесткая, все огни и воды прошедшая главарша Крысиного клана и бывший вирт-актер, который теперь ни там, ни тут, а вообще нигде и никак.
Ну, с Маркусом я по понятной причине принципиально не заговаривал – а он, скажу вам, тоже не рвался. А с Анной нам вдруг как-то слова не нужны оказались. Вроде, и поговорили-то с ней до этого минут пять, и то в вирте – но как-то хватило и этого. Меня, честно говоря, в первую очередь заботило, что делать, когда у нее синтемеск закончится – отходняки там поганейшие, это я вам говорю как специалист. Но заботило не то что бы утилитарно, а… Да чего там, заботило – и все. Просто потому, что это она. Вот и весь вам сказ.
А серое небо светлело медленно, но верно, и бледное скупое солнце уже чуть заметно пригревало левую щеку сквозь плотный туман, когда я сообразил, что собственно санитарная зона уже кончилась, и мы на ничейной земле. На очень знакомой ничейной земле – вон он, справа, тот самый корпус, на крыше которого я лежал, когда полицейские в космодесантной униформе застрелили того парня, на той самой крыше, где будущий вирт-актер и юная Крыса яростно наслаждались друг дружкой…
Маркус и Крыса остановились так внезапно, что я чуть на них не налетел. Крыса, по-прежнему словно не замечая Маркуса, повернулась ко мне:
- Тебе туда, Книгочей. Тебя ждут.
- Кто?
Равнодушное, еле заметное пожатие плечами:
- Ждут… Береги девочку.
И снова – надо бы о чем-то спросить, хотя бы о ее… нашей дочери – что ее ждет? Хотя бы какие у нее, полукровки, шансы выжить в жестоком Крысином мире? Но вы знаете, как это бывает – встали все слова, сколько их ни есть, поперек горла, и не протолкнешь их наружу, а если даже протолкнешь – получится непременно фальшиво, по дурацки или по сволочному…
Крыса поняла:
- Молчи, Книгочей. Поговорим, если живы останемся.
- Поговорим, - слово почему-то оставило горький привкус на языке – а Крыса уже пропала, словно ее и не было. Просто взяла и растворилась в утреннем тумане. И опять – ни тоски, ни обиды, только ощущение сосущей пустоты там, где выгорела часть меня.
С Маркусом этим поганым не то что разговаривать – смотреть на него не хотелось, так что я Анну за руку взял и обошел его, точно столб. Ну что ж, посмотрим, кто там ждет. Большие, значит, люди…
- Жаль ее, - негромко произнесла Анна.
- Кого именно?
- Женщину эту. То, что будет… оно не для нее.
- Ну и что же будет?
- Я же говорила – я вижу очень смутно. А теперь мы здесь, значит, мир изменится – только не спрашивай, как. Таким, как она, вряд ли найдется место.
- А таким как мы с тобой? – довольно мрачно прозвучал мой вопросец…
- А у таких, как мы, когда-то было свое место?
Вот и разговаривай с этакой Кассандрой… В общем, ваш приятель Хельги почел за благо заткнуться и просто идти туда, к заброшенному заводскому корпусу. Туда, где его ждут, значит. Хоть кто-то ждет тебя – и это уже приятно, а уж с чем именно – с распростертыми объятиями или с нацеленным разрядником, это уже так, детали…
…Рассевшаяся бетонка с пробивающимися между плит деревцами и жухлой травой. Гулкий, пыльный полумрак цеха, проржавевшие рельсы в полу, истлевшие в труху вагонетки, опасно провисшие балки высоко вверху. Поворот. Узкий коридор, железная лестница, тоже ржавая, но пока еще надежная… Свежий ветер с залива в лицо, выглянувшее из-за туч солнце – внезапно яркое, слепящее до слез…
- Хо! Какие люди! Бо, смотри-ка, кого принесло!
- Да это же…
Улыбнуться. Остановить жестом:
- Теперь меня зовут Хельги.
Длинный и лопоухий – это Кит-Кэт, он-то почти не изменился, все та же широкая мальчишеская улыбка. А Бо Квадрат – этого я бы сразу и не узнал: еще больше раздался вширь, полысел, лицо прорезали глубокие складки, глазки заплыли, но смотрят жестко и холодно… Оба в свободных серых комбинезонах, черных накидках, с непременными белыми шарфами – не высшего полета птицы в местной гангстерской иерархии, но и не из шестерок. Для того, кто родился здесь – не самый худший вариант карьеры.
Квадрат улыбнулся – точнее, осклабился, глаза остались ледяными:
- Что ж, Хельги так Хельги. Тебе виднее. Надолго к нам? – нехороший вопрос, глумливый, с подковыркой. Те, кто возвращается в Бантустан, возвращаются обычно навсегда. Держим улыбочку:
- Время покажет. Это, значит, вам поручили меня встретить? – чтоб знал, шанкр болотный, кто тут есть кто. Бо еще в детстве с гнильцой был, с ним ухо востро держать надо… А Кит-Кэт, как всегда, ничего не просек, лыбится все так же от уха до уха:
- А ты, значит, все так же книжки свои читаешь?
- Ох, читаю, Кит…
Так, перестал Кит улыбаться, Квадрат тоже пасть захлопнул, оба чуть не навытяжку встали – это у нас Маркус на крышу вылез. Значит, в лицо они его знают, и в авторитете тут эта скотина – запомним, запомним… А уж чтобы Кит-Кэта построить – это надо быть просто гением орагнизации: более анархического существа я за всю свою жизнь не встречал… Вот и сейчас: врод е бы вытянулся, весь такой из себя серьезный, а сам и мне успевает подмигивать, и Анне глазки строить. Хоть кто-то почти прежним остался в этом мире…
- Итак? – это их величество Маркус пасть наконец раскрыть соизволили. Но ребята, похоже, поняли – Бо, во всяком случае, кивнул:
- Все там, где условлено. С полицией порядок, мешать не будут.
Маркус кивнул только – и где такой важности-то набрался? Кит-Кэт за его спиной снова подмигнул мне – смотри, мол, сыскалась шишка на ровном месте! Вот кто бы спорил, а я не стану – к этой самой шишке у меня счетец имеется… А видун все так же молча сделал пригласительный жест – и не оглядываясь потопал на дальний конец крыши, туда, где начинается винтовая лестница в туннель, ведущий к Бантустану. Сдается мне, он этот брошенный корпус не хуже моего знает… А вот то, что перемещаемся все больше под землей, наводит на нехорошие мысли: уж не следит ли кто за нами – с орбиты, например? Уж не скажу вам, у кого это паранойя разыгралась – у меня или у гада-Маркуса…
В общем, так и поплелись – впереди Маркус с Бо Квадратом, а мы с Анной и Кит-Кэт поотстали. И опять все слова в горле комом – а ведь хотел я Кита расспросить, как там все наши, кто еще жив… О матери? Последний год перед моим отъездом она плотно сидела на дешевых квазиморфинах и синтемеске, а значит, вряд ли жива. И эта мысль тоже не вызывает эмоций, хотя, вроде бы, должна. Такое чувство, словно ваш приятель Хельги душу свою в железячку запер, ту, что в мозгах стояла. А сгорела железячка – и душа тю-тю. Умом, вроде, понимаешь, что все это как-то неправильно, не должно так быть – но ни щанкра при этом не чувствуешь. И Анну-то берегу только потому, что должен ее беречь.
В общем, мы с Анной опять молчали, словно вне вирта нам и говорить-то не о чем. О чем там переговаривались Квадрат с Маркусом, интересовало как-то мало, так что Кит по дороге за всех болтал – пока не сообразил, что его никто не слушает. Хотя что-что, а это-то его никогда не останавливало: ответишь ему что-нибудь невпопад, а он тебе кивнет радостно – и продолжает языком молотить… Ей-богу, даже успокаивает.
В общем, спина Маркуса впереди, ладошка Анны в правой руке, жизнерадостный бубнеж Кит-Кэта слева – и Бантустан вокруг. С запахами палой листвы и подгорелого масла, холодного моря и дальней свалки, с туманом, отдающим мокрым железом, с небом цвета матовой стали, с горечью дыма и ядреной солью памяти. С усталыми проститутками, выпивающими после смены в тесных и грязноватых барах, с деловитыми стайками подростков, искателей легкой поживы, с толкачами, работающими почти открыто, с темными лавчонками, где можно купить съестное или списанное оборудование, где можно обменять на наличные добытую Крысами кредитку по сумасшедшему курсу. Родина…
Ты вернулся домой, да, Хельги?
Ностальгия? Да нет. Скорее, вспоминаешь себя-давнишнего, с дешевеньким имплантом северо-африканского производства и верой в будущее, в то, что у тебя на этом свете есть некая миссия, в то, что твое дело кому-то по-настоящему нужно… Вроде бы и смешно, и грустно – только ни смеха у тебя больше не осталось, ни грусти. Если чего-то и хочется, так это вернуться с Анной в ту локацию, где теплая зелень стен и отливающие ружейной сталью сталактиты, где чернота за громадным иллюминатором пронизана загадочной жизнью…
- Ну вот и пришли.
Вот тут у вашего приятеля Хельги челюсть и отвисла до колен. Нет, ну в самом деле – пришли-то мы, оказывается, не абы куда, а прямиком к магазинчику старого Герша – видно, не зря я его вспоминал! Неужто жив еще старик? Кстати, вот это как раз почему-то не удивляет.
- Нет, вы посмотрите – малыш повзрослел и вляпался в такую взрослую какашку, что прямо куда бежать!
Мало того, что жив – хоть бы чуточку изменился старый Герш! Все те же седые космы дыбом, все тот же прищур поверх очков, сдвинутых на кончик громадного кривого носа – не близорук Герш, дальнозорок. Все так же предпочитает русский или английский танхуа-лэнгу. Даже, кажется, серый мешковатый комбинезон все тот же, что полтора десятка лет назад – все так же засален на локтях и усыпан перхотью по вороту...
- Не на улице, - это, само собой, Маркус. А вот взгляд, которым они с Маркусом обменялись... Ну сами знаете, такие вещи сразу вычисляются: я буду не я, но эти двое друг дружку не один десяток лет знают и без слов понимают – то ли старые друзья, то ли не менее старые враги. Короче, кивнул Герш, повернулся к Кит-Кэту:
- Мальчики, вы озаботились? Нам не будут мешать?
- Все устроили в лучшем виде, - теперь и Кит на русский перешел – натаскал его Герш... Впрочем, память у Кит-Кэта всегда цепкая была, даром, что треплется не умолкая...
И внутри все так же: пыльный полумрак, обшарпаные стены, пустой прилавок, старый плакат – какой-то мудрец из прошлого, смахивающий на самого Герша, входящим язык показывает. И пахнет... Если у тайны есть запах, то он именно такой.
Кит-Кэт и Бо, понятно, снаружи остались. Маркус вошел с таким видом, что сразу понятно: тут он частый гость (к чему бы это?), Анна – та в открытую озиралась с непонятным мне восхищением... И снова в душе ничего не шевельнулось.
А фигуру в дальнем, самом темном углу, в отодвинутом подальше от света гостевом кресле, я узнал не сразу. А когда узнал...
- Итак, мой Хельги, ты в говне, - спокойно, даже равнодушно констатировал вместо приветствия дорогой учитель Монгол.
Бантустан-18, санитарная зона
Полумрак и ржавый туман, и Крысиные шепотки-смешки в этом тумане – почти неслышные, но именно потому отчего-то кажущиеся обидными и насмешливыми. Обиталище Крыс в Санитарной зоне – совсем не то место, что хотелось бы разглядывать, да и опасно это: решат, что не просто так разглядываешь – а там разговор короткий…
- Ну что, святой отец, не взяли нас на встречу в верхах?
- Возможно, к лучшему.
- Для кого?
- Для меня – наверняка. Всегда считал, что место священника скорее среди прокаженных.
- Ого! Да наш святой Франциск, похоже, нашел себе подходящую паству? Слушайте, вы на блаженного никак не тянете, да и церковь ваша подобного не одобряет. В ересиархи, стало быть, решили податься?
- Если догматы стали просто рекомендациями, само понятие ереси утрачивает смысл. Я ведь говорил вам – я не революционер, не реформатор, я… Не хотелось бы на эту тему откровенничать.
- А все-таки? Перед тем, как пасомые нам глотки взрежут?
- Вы так в этом уверены?
- Ну, скажем, рассматриваю и такой вариант. Как более чем вероятный.
- Если вкратце, я потерял себя в определенный момент. И вы, скорее всего, догадываетесь, в какой. А вы? Не желаете ли также исповедоваться – на тот случай, если пасомые…
- Для начала, я вообще атеист. А потом, боюсь, моя исповедь будет сильно смахивать на постановку телеприсутствия. Класса В.
-Вы настолько несерьезно относитесь к тому, чем занимались всю сознательную жизнь?
- Боюсь, наоборот – я относился к этому чересчур серьезно. До сегодняшнего утра.
- Не совсем понял.
- Кажется, я попросту работал не с тем материалом. Как, впрочем, и вы, святой отец, а? Все эти мальчики и девочки из благополучного гражданского общества способны увлекаться, но не верить. О да, они могут бросать бомбы, стрелять из разрядников, но для них ведь даже смерть остается игрой…
- Вы так легко об этом говорите…
- Было б лучше, если б я рвал на себе волосы? Я и не выдавал себя за идеалиста.
- По-моему, вы как раз идеалист. Куда больший, чем я, если на то пошло.
- Поневоле, святой отец, поневоле… То, что общество вытворило с собой, напрямую коснулось меня.
- Простите?..
- Я ведь тоже измененный – только не хирургически, а генетически. Потому, видимо, и жив до сих пор. Да и вы тоже, нет? Эмпатия, способности к суггестии… Интересно, в каком поколении? Во Вторую глобализацию обожали этими штучками баловаться. Полагали, что человек станет лучше, получив дополнительные возможности…
- Историю я знаю не хуже. И не только ту, что содержится в учебных пособиях. Церковь, если помните, была против.
- Рекомендательно. Не нашлось среди ваших новых Виклифов-Лютеров.
- Может, и хорошо, что не нашлось… Но ваша правда, и погромы мы не пытались остановить.
- А по-вашему, общество, отвергающее свои же создания, стоит того, чтобы существовать? Нет, святой отец, всем этим чистеньким мальчикам и девочкам с горящими глазами можно втюхать любую дрянь в красивой обертке…
- Чем вы и занимались.
- …и они пойдут за нее умирать, как миленькие. А эти…
- Что – эти?
- Я думал, вы наблюдательнее. Обратили внимание, как они двигаются? Спорить могу, что поблизости, в этих вот развалинах, отыщется целехонькая ультрасовременная лаборатория – и скорее всего, не одна…
Департамент безопасности, Бразилиа-Нова
Заместители комиссара, вызываемые в кабинет поодиночке для получения конфиденциальных инструкций, на скромного человечка в серой накидке косились, прямо скажем, диковато. Уж им-то по должности полагалось знать, что за личность, примостившись в уголочке, старательно изображает дремлющего кота… Комиссар-то понимал, что никакой дремой там и не пахнет, что напряжен дружище Шестиглазый – тронь, и взорвется. А вот за каким таким бесом шефу Контроля Снов вообще понадобилось вникать в детали сугубо полицейской операции – этого он не понимал решительно. Что другу-приятелю и высказал, едва за последним заместителем сомкнулись звуконепроницаемые лепестки двери – высказал на отборнейшем бантустанском жаргоне.
Шестиглазый комиссарову филиппику выслушал с прямо-таки карикатурной кротостью – так, что даже ругаться охота пропала. Комиссар безнадежно поглядел на друга детства и тяжело опустился в кресло:
- Слушай, я ведь во все это ввязался не только потому, что мы с тобой старые приятели… У меня, знаешь, тоже убеждения имеются. А еще имеются служебные обязанности, которые я вот сейчас, с тобой, злостным образом нарушаю. И не в первый раз, если помнишь.
- Странно, что ты вспомнил об этом именно сейчас, - раздумчиво проговорил Шестиглазый после паузы. – Очень странно…
- Та-ак… - зловеще протянул комиссар. – Ну-ка, с этого пункта подробнее. Что за странность?
- Ты ведь про тот случай, когда я тебя попросил провести рейд в наш родной Бантустан и… нейтрализовать некоего молодчика?
- Рад, что помнишь, - сарказм комиссара был тяжеловесен и неподделен. – Мне тогда эта затея чуть нашивок не стоила…
- Ну что ж, ты имеешь право знать.
- Спасибо.
- Не ерничай, Грузовик, тебе не к лицу… То, что не стоит знать инспектору второго ранга, будущему члену триумвирата знать, безусловно, следует. Ты же не думаешь, что нынешнее… как бы поточнее сказать… посещение – первое?
Комиссар гулко сглотнул. Дружище Шестиглазый, конечно, в своем репертуаре – этак вот самым будничным образом взять и огорошить, выбить почву из-под ног. Но удивление быстро уступало место глухой, удушливой ярости, и он грузно поднялся из кресла, навис над шефом Контроля снов, как некогда нависал над незадачливыми карманниками:
- Это как прикажешь понимать?! То есть, твое ведомство скрывает от Департамента информацию о попытках вторжения?! А тебе известно, как это называется? И что ты вообще можешь не выйти из этого здания?
- Брось, - поморщился Шестиглазый. – Если б речь шла о тарелочках и зеленых человечках с бластерами, ты бы первый и узнал… Только, видишь ли, в обычном смысле слова это не вторжение и не диверсия. Даже, скорее всего, не разведка. Я вообще не знаю, уверены ли… посетители в нашей реальности.
- Да насрать мне, в чем там они уверены! – рявкнул комиссар. – Твою мать, моя задача – не разбираться в мотивациях этих самых пришельцев, а обеспечивать безопасность. Безопасность, понимаешь?.. – он осекся и оторопело уставился на Шестиглазого – тот ржал. Почти беззвучно, но искренне, до слез, до колик, сгибаясь пополам и утирая рукавом слезы.
- Ох, Грузовик – ты и есть Грузовик, - еле выдавил он. – И ты еще спрашиваешь, почему мы не спешили Департамент в известность ставить – с вашей-то полицейской логикой? Ну спорим, ты и сейчас себе представляешь, как с летающих тарелок десантируются жуткие монстры с оружием и хотят всех нас не то перестрелять, не то поработить? И у тебя первый же рефлекс – помчаться и всех их немедленно арестовать?
Комиссар грубо выругался. В глубине души он понимал, что ругань надо адресовать прежде всего себе – за то, что он не понимает ни шиша, между тем как должен, зараза, должен! Обязан. А еще очень хотелось от души съездить по роже другу детства – и как раз за то, что он-то определенно знает, что творится. Давно знает. Может быть, всегда знал – это бы комиссара не удивило.
- Стало быть, моя полицейская логика тут не годится, - произнес он как можно суше. – Стало быть, мчаться и кого-то арестовывать не надо. Стало быть, дружище Шестиглазый и старина Ченг попросту хотят моими руками – руками Департамента! – ликвидировать заштатного актеришку, чтобы сохранить информационную монополию. Премного польщен таким доверием, господин Мастер Контроля снов.
Шестиглазый посерьезнел так же внезапно, как и рассмеялся:
- Не обижайся. Уровень доверия действительно очень высок. А ситуация действительно крайне серьезная.
- Это ты мне уже говорил. А сейчас ржешь, как дурак.
- Да это я скорее над собой… Ну и над тобой заодно. Пойми ты, обычные методы тут не годятся, некого хватать за шкирку и тащить в участок, да и стрелять не в кого. Пока.
- Нравится мне это «пока»…
- Да пойми ты, и я, и Ченг на известном месте ерзаем потому, что в обычной – ну, или, скажем так, отработанной – ситуации появились необычные элементы. Ну согласись, показался тебе наш с ним альянс чем-то противоестественным? А дело всего лишь в том, что мы с ним видим то, чего не видят остальные. Видим возможности… и опасности. Уж не знаю, кто его этому научил, но нашу-то службу на это и натаскивают со второй глобализации. Не задумывался, почему мы называемся именно так, как называемся?
- Вот других дел у меня нет.
- Да просто во Вторую глобализацию кое-кто уже предположил, что контакт будет не таким, как мы раньше представляли. Не в… физическом пространстве, а в каких-то иных измерениях реальности. Сон, направленная галлюцинация, тот же вирт… Почему мы за теми же вирт-актерами и следим. Потому что, очень похоже, это кино смотрят не только их клиенты.
- И?..
- А ты еще не понял? Контактеры сплошь и рядом – личности довольно своеобразные, но тут случай уникальный. Во-первых, наш клиент сам создает вирт-миры, во-вторых, эти миры – то будущее, которого у нас не было. То будущее, от которого мы вольно или невольно отказались, понимаешь? В-третьих, с той компанией, что ему сопутствует и тем знанием, которое способен получить, ему вполне может в голову стукнуть это будущее реализовать – уже не в вирте. Я ж тебе говорил – сейчас он полностью непредсказуем… В-четвертых, он выжил в ситуации, когда выжить был никак не должен. В-пятых, я чувствую присутствие гостя в наших сетях, что уже необычно – и единственный шанс… перехватить управление – когда гость снова попытается выйти на контакт с этим актером, потому-то я здесь и торчу… Достаточно?
- Ни фига не понял, - честно признался комиссар. – Но ты знаешь, тебе-то я верю, уж не знаю, почему.
Он почти не покривил душой. В самом деле, когда за твоей спиной устраивают Конец света (ничего явного, но кое-какие признаки он ловил уже верхним чутьем – чутьем босяка из восемнадцатого Бантустана, чутьем полицейского, достигшего высшей точки карьеры), когда тебя под этим соусом собираются тупо ликвидировать, когда самый доверенный из помощников затевает за твоей спиной некую игру, подразумевающую глобальное переустройство… Конечно, версия, что Ченг сам инсценировал покушение, чтобы склонить его на свою сторону, в других обстоятельствах выглядела бы куда как соблазнительно… Но именно что в других.
- Ладно, - хмыкнул он. – Значит, мое дело маленькое: нейтрализовать этого безбашенного засранца, все остальное уже по вашей с Ченгом части. Предположительно, объект сейчас либо в санитарной зоне, либо в самом Бантустане… Можешь его как-то поточнее локализовать, чтоб точечно сработать, без лишнего ажиотажа?
Шестиглазый явственно перекосился:
- Я его потерял… Точнее, его от меня прячет кто-то посильнее твоего Маркуса. Значит, парень уже в Бантустане… А это очень, очень, очень скверно, Грузовик.
Бантустан-18, санитарная зона
Так, Лимон, ты въехал, что ситуация осложняется? Они разделились. Клиент в Бантустане, а нам с тобой туда соваться противопоказано – таких, как мы, там не любят почему-то. Без наводки транспорта и поддержки … ну, ты понял. Да еще и Маркус с ним, а эта пакость, гасилка, по-любому у него на кармане осталась. Короче, и сами сдохнем, и дело завалим - в дупло такие варианты…
А вот Гремлин-то как раз где-то здесь, у другого клана гостит. Ну да, точно тебе говорю, этих кланов Крысиных тут штук шесть по минимуму, и все между собой грызутся. Ну вот тот, с которым я договаривался, называется Серые, а толстая бородатая вонючка, с которой мы базарили – его главарь, а тот, который клиента в Бантустан провел – те Танцоры, там почти сплошь девки…
Зря ржешь. Сам же видел – этот жирдяй бородатый, вроде, полено поленом, а нас с тобой на три счета уделает, уж такие-то вещи надо просекать. Уж не знаю, откуда они, такие, тут взялись – но если девки ему под стать… Причем заметил – никаких игрушек, вроде наших с тобой, они просто по жизни такие, Крысы эти. Зуб даю, их такими не вырастили – сделали, а кто да как…
А вот нехрен было на лекциях по праву дрыхнуть. А то бы знал, что за эти штучки с генной инженерией Департамент может любую корпорацию за жопу взять, причем жестко, а остальные только поддержат… Ну да, я так понимаю, все они втихаря этим занимаются а результаты… Те же Крысы – ни город, ни Бантустан, их как бы и в природе не существует – санитарные-то зоны не патрулируются. Сдается мне, они и видунов где-то выращивают в такой же зоне, и еще неизвестно кого…
Ну да ладно, это пока все лирика. Главное – тут мы можем действовать на свое усмотрение, и никто нам слова не скажет. И надежда наша, Лимон, покуда на то, что клиент сюда вернется. А уж логово Танцоров найти нам этот боров поможет – он-то с ними давно на ножах, только вынести их кишка тонка. Он на нас рассчитывает… Да нет, я так понял, у них тут пока что-то вроде перемирия, а он собирается… Ну да, кого-то из этих девок взять и вдумчиво поспрошать.
Вот пусть сам и спрашивает, а я такой работы никогда не любил. Если что, помнишь, Кальмар подключиться обещал – уж этот спросит, мало не покажется… Да мне он тоже не нравится, а куда деваться? Еще и шеф чудит – теперь, оказывается, клиент до определенного момента ему теплым нужен и не поломанным, а до какого – он, видите ли, отдельно скажет. В общем, вляпались мы с тобой в это задание – непонятно, как и вылезать будем…
Почему я уверен, что клиент вернется? А я и не уверен. Просто знаю, что не климат ему сейчас в Бантустане, значит, проще всего ему здесь затихариться, у Танцоров под крылышком. Ну не в город же ему соваться?.. А если и сунется, нашим легче: берем по пути. А Маркуса… Маркуса, шеф сказал, можно – не вступая в переговоры. И вроде, обещал, что не увидит он нас, что нас от него прикроет кто-то. Вот уж кого со всем удовольствием исполню!..
Ладно, Лимон, наше дело теперь маленькое. Наше дело – ждать. А клиента или нового приказа – там уж видно будет… Подвинься-ка, я тоже завалюсь, а то спать охота – просто сил нет.