Дневник Шуры Елагиной. Продолжение 14

Марина Беловол
24 Февраля.


На втором уроке нас опять вызвали в большой зал, потому что пришел товарищ Петя с писчебумажной фабрики.

Когда все расселись по лавкам, Ксенофонтов стал раздавать листы со словами, которые нужно выучить наизусть.

Синяк у него приобрел густой фиолетовый цвет, окаймленный приятной желтизной.

- Это наша речовка! - воодушевленно объяснял товарищ Петя. - Новые стихи товарища Маяковского. Я их переделал немного, чтоб складнее было. Учится легко! Сейчас прямо и выучим! Когда я взмахну рукой, читаем хором! Громко! С большевистским задором!
 
Дальше ждать было нельзя.

- Мы не хотим участвовать, - сказал Жоржик, поднимаясь на ноги.

Товарищ Петя замолк с открытым ртом. До этого момента мне было немного жутковато, а тут всякий страх как рукой сняло. Я тоже встала, с каким-то радостным, почти восторженным чувством облегчения, а рядом вставали другие - Володька Прянишников, Кланя, мальчики и девочки с которыми мы даже не были знакомы…

- Ребята, вы что, совсем отсталые?.. - пролепетал товарищ Петя.

 - Мы не хотим! Мы не будем! - неслось со всех сторон. - Не надо нам ваших демонстраций! Мы в церковь ходим, а вы над верой смеетесь! Сами маршируйте со своим Маяковским!

Зига Вельепольский скомкал листок со стихами и швырнул им в товарища Петю. Следом полетели другие комки. Товарищ Петя едва успевал отмахиваться обеими руками. Вид у него был жалкий и смешной.

- Ребята, кончай кидаться! - растерянно повторял он. - Вы че, сдурели? Я ж с вами по-хорошему, а вы…

Сзади стали переворачивать скамейки.   

Ксенофонтов опомнился первым и бросился из зала - доносить кому следует.

Примчались директор с обществоведницей и сторож Михалыч, в качестве околоточного надзирателя.

И тут началось!

- Молчать! Закрыть рты! Кто вякнет хоть полслова, вылетит из школы к чертовой матери! - орала обществоведница.

- Всем неуды по поведению! - орал директор.

Ксенофонтов лазил по полу на четвереньках, собирая бумажки со стихами.

Товарищ Петя уныло разравнивал их и складывал на столе в корявую стопку.

Кое-как все стихло.

Обществоведница смахнула пот со лба и перешла с ора на обычный воспитательно-педагогический крик:

- Распустились! Возомнили о себе черт знает что! Пролетарская власть не станет панькаться со всякими мракобесами, зарубите это на своем носу! У пролетариата с врагами разговор короткий! А кто главный враг советской власти?! Кто хочет держать трудовой народ во мраке невежества?! Кто первый пособник контрреволюции?! Духовенство! Это оно цепляется костлявыми лапами за так называемые церковные святыни, за материальные ценности, награбленные у простого народа!

Далее понеслось о вражеской контрреволюционной деятельности Патриарха Тихона и происках нашего митрополита Антония, который не желает смириться  с победой рабоче-крестьянской революции, что существенно затрудняет работу с массами и выполнение указов Совнаркома о конфискации, ликвидации, национализации и проч. 

Я не знаю, какого нрава Патриарх Тихон, но наш Владыка - добрейший дедушка, который  никогда не стал бы так орать на детей, будь они даже самые отъявленные негодяи, вроде Ксенофонтова.

После двадцатиминутной речи на повышенных тонах обществоведница потребовала встать тем, кто по-прежнему отказывается принимать участие в антирелигиозном празднике.

Мы поднялись на ноги.

В первом ряду стояли все наши: Жоржик, Володька Прянишников, Кланя и даже Галочка, которой наверняка не просто было преодолеть страх перед исключением.

В стороне от нее с независимым видом возвышался Зига Вельепольский.

Я не оглядывалась, но видела краем глаза, что встают уже не так единодушно, как раньше. 

Ксенофонтову велели взять нас «на заметку».

Он сразу же принялся карябать карандашом, бросая на несогласных быстрые трусливые взгляды.

Мне очень хотелось посмотреть ему в глаза, но Ксенофонтов занес меня в реестр, словно я была неодушевленным объектом - мельком скользнув по моему подбородку сосредоточенно-отсутствующим взглядом.

Зига заявил, что он тоже против, но не со всеми, а сам по себе, и потребовал занести его в отдельный список для католиков.

После этого несогласным было приказано сесть и слушать, как все остальные скандируют хором:

Не святите столы усеянные,   
Из жратвы не творите обряд!
Пролетария воскресение -
Двадцать пятое октября!

Галочка сказала, что теперь нам всем точно конец.


                (Продолжение следует).
              http://www.proza.ru/2014/05/16/1609