Черный прилив

Данила Вереск
 Кому не нравиться, когда с горячего майского дня, да в прохладную утробу перехода метро? И стоять там, обвеваемым ветром земных недр и промываемым людским потоком, облепляющим сором людских взглядом, которые окутывают, словно в кокон и потом тяжело прийти в себя, только сном и водой, холодной водой. не ходите в переходы.
 Тяжелые струи воды падали с высоты и разбивались о плитку, красную, розовую, зеленую, гудели в отдалении машины, недалеко строили церковь, цокали каблучки по камню, очки сверкали на лицах прохожих загадочным блеском. Не носите очки.
 Отдайте бумажку! Теплый документ в руках, чернила потекли немного, забавные закорючки, печати, синее, черное и белое. Как интересно поднять чужой диагноз, надеясь найти там чек на пару тысяч, а в итоге понести бремя чужой смерти, которая постучалась с четверть года в многоэтажку, в давно не крашенное окно или в пластик и задумчиво хрипнула в ушко: "рак" или свистнула с придыханием:инсульт. И падает тело матери, бабушки на пол,и отец выключает телевизор,прислушивается,что там,на кухне, а там пустыня,паленое поле травы, и в субботу на дачу никто не поедет, а в воскресенье на базар, покупать резиновые тапочки, полотенца, яблоки,будто едешь куда на курорт, под зонтиком развалившись наслаждать тело солнцем теплым - нет!!! Холодный кафель, поджатые губы врачей,вата, кашель в палате, сквозняки, сирень в парке, лавочка, которая не греет. А потом с придыханием: "ну нет шансов" или: "домой забирайте, лучше дома, здесь нету зачем держать, плохо влияет". На кого?! НА ТЕБЯ, усатое ты мурло с синей ручкой в кармашке халате, с красными глазами, с коньяком в шкафу. Фух. Домой.
 "А знаешь, Петь. вот похоронили уже, а все кажется, что через минуту зайдет. Что постучит в дверь и скажет: привет, мама".Рыдания. "Ну что ты, мать. Ну прекрати." А в глубине отец воет, громко и тоскливо, отчаянье скребет ему в душе, вырывает яму, куда схоронит и надежды и чаяния. И так сидят они обнявшись на кухоньке, чашки в красный горох и с золотой полоской, кастрюлька с гречкой, герань на подоконнике, все убрать собирались. И темнота клубится у их ног, а я тут, в парке, посреди города большого, растерянно верчу бумажку, на которой дождь скрыл все, что можно было прочесть.