Из цикла «Про Миньку».
Минька и автомобили.
Автомобили Минька любил, потому что они ездили. Он говорил: «Ж-жж!» или «У-уу!», пускал пузыри и иногда писался. Мама у Миньки была добрая и на него не сердилась, хотя о памперсах в те времена не слыхивали. Просто она знала, что это случается с маленькими мальчиками, когда те заиграются. Минька получал на дни рождения автомобили, называл их «масынками» и катал повсюду: по полу, на столе и в песочнице. Конечно, у него были и другие желания. Например, чтобы из крана на кухне текла газировка с сиропом крем-сода. Но машинки нравились больше.
- Кем ты будешь, когда вырастешь? – спрашивала тётка.
- Шафёлом!
Он ещё не знал, что существует замечательная специальность инженера-сантехника, которую он впоследствии умудрился приобрести. Назначение кухонного крана в мечтах к этому времени трансформировалось от газированной воды к пиву. Чтобы добыть в городе трехлитровую банку «жигулёвского» надо было потолкаться полдня у кособокой палатки среди потных и злых мужиков. «Хорошо, - вздыхал Минька, - если бы из холодного крана – «Бархатное», а из горячего – «Московское». Хотя бы по субботам «.
Автомобиль хотелось приобрести значительно сильнее, чем специальность, но сделать это было невозможно по двум причинам: отсутствия в продаже и отсутствия средств. В качестве компенсации Минька женился. Сначала компенсация ему понравилась, но неожиданно стали появляться дети, и от домашних забот он слинял учиться «на права». Впрок. Дальнейшее развитие событий подтвердило Минькину дальновидность. К десятилетнему семейному юбилею «голубая» мечта обрела осязаемую плоть. Правда, цвет мечты реализовался в ядовито-оранжевом, но Миньке, по большому счету, на колер было наплевать. Он сидел в салоне, ласково гладил обивку сидений, панель приборов, включал передачи и крутил руль. Он даже сказал: «Ж-жж!», но только потому, что вокруг никого не было. Запах новой машины был сногсшибательным. Минька сидел и с удовольствием нюхал. Он и понятия не имел, что вдыхает формальдегидные испарения дешёвого советского пластика, и тихо радовался своей дальновидности. Насчёт женитьбы. Тесть на родном заводе входил в руководящий состав, который, помимо производственной деятельности, занимался распределением скудных министерских благ, лимитно спускавшихся пролетариату. Он вернулся с работы навеселе, что являлось его обычным состоянием, и ласково сказал:
- Ну! Поздравляйте! Можете, даже поцеловать.
На тестя посмотрели и молча отвернулись к телевизору.
- Бабы – дуры, - обратился за поддержкой тесть к Миньке, который был единственным мужиком среди женского засилья, - не понимают своего счастья.
Помимо жены у тестя имелось две дочери, да и зять сплоховал, настрогав пару девок.
- Поешь или сразу ляжешь? – спросила тёща, не отрывая глаз от экрана.
- Ляжу, чё не лечь... Потом. Сначала машину обмоем, - и тесть выудил из внутренних карманов пиджака пару "раисок".
Стояли смутные перестроечные времена, борьба с пьянством набрала параноидальный размах, и водка пополнила ряды всеохватного дефицита. «Раиской» называлась «беленькая» в пепси-кольной ёмкости с содержимым в триста тридцать граммов. Называлась пренебрежительно, так как прозвище получила по имени супруги Генерального секретаря. Супруга вызывала всеобщее раздражение постоянным присутствием подле мужа, роскошными шубами и бриллиантами. Новая бутылка тоже раздражала. Её невозможно было разделить в привычных пропорциях на троих, а народ привык именно к такому количественному составу. Проистекала привычка вовсе не из возможности скинуться по рублю; поллитра стоила когда-то без тринадцати копеек трёшку, а всякий уважающий себя мужик третичный рубль имел. Дело было не в рубле, всё равно приходилось бежать за второй. Жажда общения - вот основной мотив! Количество же собутыльников определялось историческим «больше трёх не собираться!» - максимального оптимума, за который «ничего не будет». Ибо четверо - уже толпа, заговор, смута, угроза для власти. Алкоголь в ряду послаблений был разрешён.
И даже благороднейшие из донов проводили время в изысканных беседах под звон тонкого стекла в томных сумерках ротонды среди ажурного трепета глициний и терпкого аромата араукарий.
- А кто из вас, великолепнейшие сеньоры, готов вскочить в седло и покрыть пару лье до ближайшей корчмы, чтобы добыть пинту этого божественного напитка, который делает мысль стремительной и лёгкой, а разговор приятным и непринуждённым?
И горячий андалузец уже перебирает сухими нервными ногами, и ведёт бесовским глазом, и восходящая луна играет на сером крупе и путается в шелковистой гриве, вспыхивая на серебряных насечках рукоятей седельных пистолетов.
- Благо, имеется кошелёк, полный дублонов и песо. Может, вы, блестящий граф Альказар де ла Эспада? Или вы, мужественный дон Серхио Консуэгро из Альмадены?
- Не-а…- произносит дон Серхио. – Пусть Граф идёт, я прошлый раз бегал. Да побыстрее пусть идёт - до закрытия пятнадцать минут осталось.
- Рупь добавите – схожу.
И исчезает, тая, нетерпеливый андалузец возле мусорных баков в конце панельного двора, снегом осыпаются глицинии, и аромат араукарий сменяется вонью помойки и стихийного отхожего места у ржавого гаража с надписью «Танька б…ь!»
Поллитровка элементарно разливалась даже в кромешной темноте по «булькам», две чекушки, сложнее, но уже набитой рукой. «Раиска» же не давалась. На двоих она расходилась тють в тють, как поллитра на троих. Но вдвоём не пилось... В итоге, пепси-кольной водки приходилось брать пару, что по количеству на поглощающее рыло превосходило привычный для организма объём и не вязалось с курсом партии на полное искоренение национального порока.
... - Какую машину? - среагировал только Минька, под ложечкой у него ёкнуло, он понял, что тесть не шутит…
«Бабы» ухом не повели, их слишком занимали ежевечерние мытарства бразильской селянки.
- «Жигули».
- А модель?
- Модель? Хрен его знает! Легковая. Семь тысяч пятьсот.
Пятьсот у Миньки было. Остальное набрали с шапкой по кругу, подзаняли, но права-то были только у него.
Он начал ездить. Быстро! Так ему казалось, пока он не осмелился перевести взгляд от дороги на спидометр. Стрелка болталась между тридцатью и сорока, но Минька не расстроился. Он всё равно ощущал себя вошедшим в привилегированный класс обладателей. Ибо! Обладателей движимой собственности в Стране Советов было крайне немного, а уж «Жигули» - то считались наисовременнейшим автомобилем, и никто не заморачивался, что это перелицованный Фиат двадцатилетней давности, который оборотистые ребята из города Турина за ненадобностью впарили Членам Политбюро. Владельцам завидовали, им это нравилось настолько, что даже количество проблем, вытекающих из приобретения, отходило на задний план. Конечно, будучи советским человеком, Минька понимал, что счастье не может быть полным, и обязательно обнаружится ложка дёгтя.
Трудности социалистического бытия сопровождали гражданина во всех мыслимых областях жизнедеятельности от рождения до похорон. Чередой шли пятилетки. Съезду взахлёб и наперебой рапортовали о надоях, чугуне, хлопке, успешном запуске, Байкало-Амурской магистрали и очередных медалях с очередных Игр. Стяги реяли, фанфары гремели. «Королева в восхищении!» «Королева» шевелила густыми бровями, по-вурдалачьи причмокивала зубным протезом и с удовольствием наблюдала, как к пиджаку услужливые руки со старческим тремором прикалывают новую Звезду. Но! Получение из роддома здорового ребёнка и вовремя вырытая могила являлись редким подарком в бесконечной череде ожидаемых трудностей. Народ мимикрировал и закалялся в поисках масла сливочного несолёного, зимних сапог женских, холодильника однокамерного «Ока» и французского писателя Жоржа Сименона в двух томах. Ярмо владельца транспортного средства числилось обязательной нагрузкой к обладанию, и Минька ощутил это на собственных шее и кармане.
Автомобиль одномоментно и нагло стал членом семьи с определяющей ролью в домашнем бюджете. Минька часами торчал на станции техобслуживания, которая превращала довольного собой и жизнью белого человека в пресмыкающееся. У ног мастера-небожителя. Небожитель виртуозно владел недосягаемой для обычного человека терминологией.
- О! Ни ..я себе, - говорил мастер, - шаровая-то отходила! Рулевой тоже п...ц пришёл. Да-а... и главный тормозной потёк.
Понятно, что на складе таких запчастей не было, но у мастера... случайно... из личного запаса... только из уважения к клиенту... По его, мастера, исключительной доброте, которая когда-нибудь погубит. «Скорее бы погубила», - желал Минька и судорожно прикидывал количество наличных, тождественных доброте.
Альтернативой служил умелец в родном гаражном кооперативе, который за стакан «красного» мог отрегулировать клапана или промыть карбюратор. Работал умелец неспешно, с прочувствованными перекурами и тёплой беседой, но за конечный результат не отвечал, находя в оправдание с десяток маловразумительных для нормального уха причин.
А проклятый бензин? Пусть стоил он копейки, но попробуй-ка, залей двадцать литров на одной из трёх заправок в полумиллионном городе.
- Семьдесят шестой не отпускаем! Посевная!
Или уборочная. Или не завезли. Было, было... И очереди к колонкам занимали с вечера, и залитые под завязку канистры везли в багажнике дальней дорогой. Однако, летним вечером с полным баком и ровно гудящим движком, а в правом колесе ничего не стучит, а стёкла приоткрыты и ветерок в салоне, а на улице машин - ноль целых хрен десятых на любые десять тысяч народонаселения... А уж если и ямы в центре заделали! В такие минуты Минькина душа радостно пела всеми клапанами. Также было весьма приятно садиться в автомобиль с супругой после трудового дня под завистливыми взглядами сослуживцев. Нет, сослуживцев Минька со свойственной ему добротой иногда подвозил, но зависть не уменьшалась.
… Годы шли, «ласточка» дряхлела. Минька осматривал пятна ржавчины на кузове, подгнивающие пороги и оглядывался по сторонам. Пейзаж изменился. Через приоткрытые границы в страну, где занималась разнузданная заря капитализма, потянулись вереницы немецких, японских и штатовских авто. Пусть были они не первой свежести и накрутили на чужих магистралях десятки тысяч миль, но выкидыши отечественного автопрома на фоне породистых эмблем потускнели до убожества. Не то, чтобы Минька по этому поводу комплексовал, нет, но кому не хотелось усадить рядом порочное длинноногое существо и в качестве прелюдии наткнуться ладонью вместо переключателя коробки передач на шелковисто-колготочное бедро? Однако! Порочные наклонности юных созданий произрастали лишь на возбуждающих креслах мягкой кожи цвета топлёного молока, а сцена для достойной премьеры требовалась гораздо просторней. Конечно, экспериментальные постановки Минька иногда осуществлял - увлекал, увлекал он доступных коллег женского пола в лесную сень, под своды дубрав и в журчание тихих вод, но жалкие подмостки в виде заднего дивана «ласточки» были до неприличия камерными, и примы на них не ангажировались. Хотя репродуктивный возраст героя находился в полном соответствии с возрастом, а значит, желание присутствовало неизменно, не совокупления в личном транспорте подвигали мысли к тяжелой двери лимузина. Ему хотелось подняться на ту ступеньку самоуважения, где вслед за добрым глотком «Хенесси» попыхивают ароматной «доминиканой», лениво поглядывая на циферблат «Лонжин» под вечерний шёпот голубого залива перед затуманившимся взором, а за спиной... За спиной мягким светом мерцают громадные оконные плоскости собственных апартаментов «де люкс».
К этому времени Минька из сектора государственного капитала перетёк в сектор частного. Частный капитал был представлен супружеской парой, которая промышляла надувательством граждан строительством для этих граждан индивидуальных коттеджей на косогоре в задах промзоны. Пара работала слаженно, не уступая транспортным карманникам.
- Это – посёлок будущего, - убеждал супруг потенциального застройщика. – Дома на любой вкус, инженерное обеспечение, дороги…
- А там что? – вопрошал застройщик, указуя в безгранично-лоскутное поле.
С косогора открывался потрясающий вид на городское кладбище. Правее дымила свалка.
- Магазины, детский городок, пруд, - вступала супруга, - спортивное ядро... Очень комфортно и очень дёшево. Почти даром!
Супруга обладала стройными ногами, из обуви предпочитала «шпильки» и не чуралась крайне условной длины юбки, которая вызывала поток мужских гормонов.
- Как увижу я Маринку – сердце бьётся о ширинку, - страдал Минька, мысленно режиссируя мизансцену в «ласточке».
В начале первого акта он собирался стянуть с партнёрши колготки. Зубами! И после томительной паузы приступить к невесомым трусикам в ниточку. И случилось! Случилось усадить бенефициантку в потрёпанное рыжее авто и ухабистой грунтовкой умыкнуть в неблизкую лесополосу. Маринка, вспомнив девичье увлечение спортивной гимнастикой, превратила сцену в помост и за произвольную программу удостоилась высоких оценок. Минька отметил опорные прыжки, вольные упражнения, но максимальные баллы поставил за выкрутасы с булавой. Восторги сопровождались стонами, которые Миньке приходилось слышать и ранее. Во время трансляций женского тенниса.
«Хорошо, туфли сняла. А то бы кранты обивке», - придирчиво осматривал он «ласточкин» потолок. Возгордился, возгордился конюший, пользуя хозяйку! Пока не прознал, что та весьма непритязательна, в соревнованиях участвует регулярно, а из дворни давно сложился закрытый клуб. Миньке выписали членский билет.
Маринка с мужем по-прежнему охмуряла покупателей и скопидомно приумножала достаток.
- Если бы мы не были жадными, то не были бы богатыми, - любил повторять муж.
Он был толст, бородат и радостно блестел очками из окна настоящего Фиата. Сколько верёвочке не виться! Благодарный покупатель повстречал супруга тёмным осенним вечером в глухих заборах улицы Сиреневой. Полученные травмы оказались совместимы с жизнью, но уже не совместной. Пока перебинтованный супруг валялся на больничной койке, Маринка на супружеской отдалась на постоянной основе представителю технической интеллигенции из наёмного персонала. Промеж стонов Маринка делила с травматическим супругом нажитое имущество. Частный бизнес катился к закату, зарплата стала скромной и нерегулярной, а потом исчезла вовсе.
Минька уже не думал о смене машины, хотелось кушать. И тут ему повезло! Как никогда ранее, хотя он этого ещё не подозревал. Минька встретил Директора. Тот, строго говоря, Директором ещё не являлся и аналогично Миньке барахтался в волнах чужого благоденствия. Каким прибоем его вынесло на супружеский косогор неведомо, но Директор быстро сообразил, что невод в этих местах забрасывать не след. На бережку соорудил он утлый челн и отчалил. Вместе с Минькой!
Долог и труден был путь – короткие штили сменялись затяжными штормами, парус рвало в клочья, и забортную воду едва успевали вычёрпывать. Но берег, заветный берег, всё ж раскинулся перед ними. И пусть берег не носил желанное имя Эльдорадо, но твёрдая почва под ногами была обретена. Директор это понял, когда услышал от Миньки:
- Желание у меня появилось. Машинку взять.
- Какую?
- Хорошую, - покраснел Минька, тогда он ещё стеснялся элементов сладкой жизни. - «Мерседес».
В этот стеснительный период Директор не утруждал себя заботами об имидже Главного Инженера, хотя вид Минька имел довольно запущенный. Нет, одевался он аккуратно. В турецкие и китайские изделия с Центрального рынка, и ещё не ведал, что всего через несколько лет на венской Мариехильферштрассе будет закупать семейные трусы тончайшего хлопка с лейблом «Кристиан Берг. Стокгольм». В количестве - «на всю оставшуюся жизнь».
Или выезжая из завитых лозой ворот «Аугустус Лидо», отеля, не имеющего звёзд, ибо такие отели находятся за пределами всех мыслимых галактик, за рулём отливающей тёмно-зелёным металликом восьмиглазой Альфа Ромео, решит отужинать в недалёком Виареджо. Каких-то двадцать кэ-мэ, чтобы пожрать паделаччо на набережной под мерный накат лигурийских волн? И сожрёт! Полную сковородку моллюсков в кисло-сладком итальянском соусе, макая в него толстые ломти ещё тёплого, только испечённого, хлеба. Под бутылочку къянти с чёрным петушком в жёлтом кружке этикетки - знаком высшего тосканского качества. А для променада отправится в бутик «Фред Перри», расплатившись визой - голд за рубашонку поло стоимостью в месячную зарплату супружеско-кладбищенских времён. А?! Не баран чихнул?
Но пока... Пока дольче вита не спешила проявить благосклонность, и Минька щеголял бородой, длиной и формой походящей на штыковую лопату. Цвет борода имела сивый. Стоило Миньке появиться в окрестностях православных храмов, как старухи настойчиво лезли под благословение. Борода прибавляла обладателю лишний десяток лет, но тогда Директор с ней ещё не боролся. Он обладал тонким эстетическим восприятием и желал полной гармонии.
… Автомобиль, получивший общепринятое наименование «мерин», даты рождения не имел и был обыкновенным утилем, собранным из десятка собратьев отечественными руками. Руки находились под началом хозяина – бывшего прапорщика Объединённой Группы Войск. Прапорщик за время службы открыл среди восточных бюргеров собственную торговую сеть с гарантированными поставками из дивизионных складов, а когда Стена накрылась, наладил бюргеров на западные автомобильные свалки. Реанимационные макли с битым железом прапор осуществлял в металлическом ангаре с гордым названием «Мерседес - Центр». «Коньком» восстановительных процедур была окраска кузова. Минькин «мерин» сиял товарным видом лакированных бортов пятиметровой длины. Цвет под лаком прапор выбрал алый – его мучила ностальгия по знамени части. Пусть дизель жрал масло вёдрами, пусть из выхлопной трубы валила чёрная копоть, пусть тормозило чудовище только одним колесом, а грохот двигателя заставлял вздрагивать глухонемых, но на капоте отливала хромом трёхлучевая звезда!
Через год «мерин» был отдан на общее поругание, гоняли его и в хвост, и в гриву, и однажды он отдал концы. По-лошадиному благородно – просто встал, и никакие понукания не помогали. Расставание было тяжёлым, клячу успели полюбить, и скорбные останки оттащили на лошадиное кладбище – к отставному прапору. Тот принял тушу с радостью и даже дал денег. Ещё бы не дал! Кровопускание «мерина» возродило. Жизнь после смерти обернулась прапору неплохой прибылью – «почти нулёвый, без пробега по России» - мерседес втёрли очередному покупателю. Минька к тому времени бороздил асфальт на новой машине, о которой позже вспоминать почему-то не хотелось.
Хотелось вспоминать о последующих - хороших и разных, одна лучше другой, которые менялись с волшебной быстротой.
И он с удовольствием вспоминал, пощипывая лёгкую небритость на подбородке. Тем более, что после доброго глотка «Хенесси» попыхивал ароматной «доминиканой», лениво поглядывая на циферблат «Лонжин» под вечерний шёпот голубого залива перед затуманившимся взором. А за спиной? За спиной мерцали мягким светом громадные оконные плоскости собственных апартаментов «де люкс». Эльдорадо, гля!
Июнь 2009 г.