Минувшей осенью пошёл третий год, как от вновь назначенного начальника Военно-авиационного училища лётчиков, Героя Советского союза полковника Вадима Гурова ушла его жена Корнелия (Кора), и свободные женщины гарнизонного городка, те, что строили всяческие прогнозы о намерениях безнадзорных мужчин, стали числить его в ряду наиболее завидных женихов.
Ранее не обременённый детьми, а теперь и супругой, Вадим Гуров должен был по их понятиям жениться повторно.
Этому казалось, ничего не препятствовало. Потенциальный жених был именит, хорош собой и для своих чинов относительно молод, что при законченной академии и боевых заслугах, несомненно, прочило его в генералы.
Надо ли было удивляться тому, что припозднившиеся барышни его круга озабоченные собственным одиночеством, перебирая предпочтительных кандидатов в мужья, начинали свои разборки именно с его персоны?
При этом конкуренцию записным невестам составляли не только свободные охотницы до женихов, но и некоторые замужние особы, которые, что греха таить, втайне были недовольны своими менее успешными мужьями и не прочь были бы при случае предпочесть им более преуспевающего спутника, без пяти минут, генерала.
Что до самого Гурова, то он, к недоумению кумушек, охочих до чужого жизнеустройства менять, что-либо в своей жизни не торопился.
С середины 30-х годов прошлого столетия военная авиация во всём мире развивалась в стремительном темпе, и постоянно востребованный талантливый военлёт Гуров был по молодости лет полностью поглощён своими полётами. И пока он был одинок, его судьбой вольно распоряжались его командиры, чему он, холостой и бездетный нисколько не препятствовал.
Сперва он понадобился им на Гражданской войне в Испании, где на испытанном В. Чкаловым новом истребителе Н. Поликарпова (И-16) советские лётчики успешно противостояли опытным пилотам немецких «Мессершмидтов», и откуда он вернулся с боевым орденом Красного Знамени.
Следующей экспедицией было участие в военных действиях на реке Халхин-Гол, в составе специальной эскадрильи отборных советских асов, где только в одном генеральном сражении японцы потеряли, более сорока самолётов, после чего не смогли уже оправиться и запросили мира.
Результатом этой компании для Гурова было повышение в воинском звании и ещё один боевой орден.
Отечественная война, на которой он оказался с первых же дней, повела счёт лично сбитым самолётам, за которыми последовали третий орден Красного Знамени, а затем и орден Ленина с приложенной к нему Золотой звездой Героя.
На Параде Победы в июне 1945-го, командир истребительного авиаполка 30-ти летний Герой Советского союза подполковник Гуров пронёс по Красной площади, одно из фронтовых знамён, а в сентябре того же года, когда после капитуляции Японии вторая мировая война окончилась, он уже сидел за партой элитарного военного ВУЗа – академии Генерального Штаба.
Золотую звезду Героя в стенах учебного заведения Гуров не носил, не желая испытывать снисхождения к себе преподавателей, ограничиваясь орденскими колодками на кителе, которые мало чем выделяли его в общей массе (у кого их в ту пору не было).
На втором году обучения он познакомился со своей будущей женой Корнелией (Корой).
Случилось это на новогоднем вечере в столичном пединституте, перенаселённом девицами и снискавшем по этой причине репутацию «ярмарки невест».
Старшекурсницы этого заведения, издавна по традиции зазывали на свои вечера холостых слушателей расположенной неподалеку военной академии, с которыми, случалось, заводили семьи и убывали по месту службы мужа, а, если повезет, то и своей работы в качестве педагога средней школы гарнизонного городка.
В то знаменательное новогодие на студенческий бал в девичий пединститут Вадима затащил не очень обязательный товарищ по академии, обещая познакомить со свободной подругой своей невесты, которая не отходила от воркующей пары ни на шаг, мешая им уединяться.
Не искушённый в бальных развлечениях Гуров, ожидая в одиночестве пока его приятель разыщет неразлучных подружек, дивился множеству круживших под духовой оркестр не разбавленных кавалерами девичьих пар, количество которых настолько превалировало над молодыми людьми, что новичку не мудрено было потерять голову от сказочной перспективы новых знакомств.
Его размышления о том, с кого бы, не дожидаясь приятеля, начать это богоугодное дело, прервал распорядитель танцев, объявивший «белый вальс» и предложивший девушкам самим выбрать себе кавалеров, а пока Вадим прикидывал, кому он в этих обстоятельствах может приглянуться, через весь зал, прямо на него, увёртываясь от танцующих пар, уже шла, улыбаясь, стройная с убранными на затылок пышными пепельными волосами, миловидная девушка, которой в тот вечер по её выбору он достался не только на объявленный белый тур вальса, но и на ближайшие несколько лет совместной жизни. Той самой, которая у них с Корой сложилась, но не удалась.
Она была единственным ребёнком в потомственной учительской семье и молодожёнам в просторном родительском доме были бы рады, но дочь захотела самостоятельности и они с Вадимом на время его учёбы поселились на казённой академической квартире.
Торопливость в принятии решений для обстоятельной Коры не была характерна, хотя на этот раз она посчитала, что согласившись на безотлагательное бракосочетание с перспективным подполковником, поступила в высшей степени благоразумно и бескорыстно, уверяя, что о звании Героя Советского союза у мужа узнала только на свадьбе.
- Было лестно, что и говорить, - вспоминала она.
И всё же, выходя замуж за кадрового военного, к тому же лётчика, учительская дочь не понимала до конца, на что она идёт и, как оказалось, не совсем была к этому готова.
Коренной москвичке, трудно было примириться с глухой провинциальностью закрытого гарнизонного городка, общению с изнывающими от безделья малоинтеллигентными офицерскими жёнами, и тревожному ожиданию мужа с работы, связанной у него с ежедневным профессиональным риском.
Какое-то время у не лишённой честолюбия Коры теплилась надежда на то, что Вадима, выпущенного из академии полковником, в скором времени ожидает генеральское звание и жизнь на государственной подмосковной даче.
Этого, однако, не происходило. В соседней дружественной Корее в то время шла война Севера с Югом, за которой противостояли великие сверхдержавы, недавние ещё союзники. Возникла реальная угроза вторжения, и было решено укрепить дальневосточную линию обороны.
Произведённому в полковники Герою Советского Союза Гурову было предписано получить под своё начало Истребительную дивизию ПВО, укомплектованную пилотами с фронтовым опытом боёв, дислоцированную, в дальневосточной Советской Гавани.
И, если Вадим с первых же дней с головой окунулся в привычную работу и будни фронтового противостояния с сильнейшим противником, то Кора решила, что обманчивая судьба затащила её не в Хабаровский край, а на край земли в буквальном смысле этого слова и была от этого в полном отчаянии.
Между тем, ощетинившиеся всеми видами вооружения, и совершенными средствами фото и радио разведки, над линией фронта вдоль Государственной границы в воздухе часами барражировали американские Б-29-е, то и дело залетавшие за пограничную линию Советского союза.
Негласная поддержка Северной Кореи с нашей стороны уже не была ни для кого секретом и самолёты полковника Гурова, помимо функций ПВО нередко выполняли ещё и задачи фронтовой авиации, атакуя южан за линией фронта.
Когда это случалось, противная сторона могла по достоинству оценить не только боевое мастерство советских пилотов и их северокорейских выучеников, но и тактико-технический уровень последнего поколения советских истребителей-перехватчиков.
После таких встреч противник не редко «удалялся в сторону моря». Именно так иносказательно в те времена было принято сообщать в официальной прессе о самолётах противной стороны неофициально сбитых в прифронтовой зоне самолётами советской ПВО.
Должность Гурова требовала с его стороны общего руководства всеми подразделениями и службами дивизии, однако он не довольствовался этим и распорядился включить себя в график ПВО, по которому помимо текущих обязанностей отбывал свою очередь боевого дежурства (готовности №1), в качестве офицера-инспектора группы наведения.
Надо ли говорить о том насколько эти дополнительные сутки дежурств с непредсказуемыми вылетами и результатами напрягали и без того натянутые отношения с Корой.
Она считала, что заслуги и положение мужа давали ей право надеяться на более комфортную жизнь, против той которую она вела в закупоренном городке, в вечной тревоге и ожидании. А Вадиму не мешало бы служебные обязанности охотнее перекладывать на плечи подчинённых, а не придумывать их для себя.
Вадим думал иначе. Он считал, что полученные им поощрения и назначения это более обязывающие, чем вознаграждающие оценки его достоинств, которые ему следовало повседневным трудом оправдывать, и поступал так, как думал.
- Но, хотя бы на отпуск у нас право есть? - спрашивала Кора, в отчаянии, смертельно тоскуя по родителям и московскому комфорту.
- Право, безусловно, есть, - соглашался Вадим, - но между понятием «иметь право» и «пользоваться им» большая разница. Я здесь на войне, и, пока это так, пользоваться этим правом не считаю возможным.
- А ты, поезжай,- посоветовал он как-то супруге, - навести родителей. Прихвати москвичам дальневосточных гостинцев (к примеру, копчёного лосося) и поезжай.
После очередного такого предложения Кора подумала и согласилась.
В день тъезда жены он был на боевом дежурстве, и не смог её проводить. Прислал в помощь адъютанта. А, вернувшись, домой нашёл адресованную себе записку, в которой Кора винилась в том, что была всё время ему, хоть и верной, но плохой женой. Просила отпустить её с миром и не ждать обратно
- Не держи на меня зла, - писала она в заключение, - я всего лишь женщина.
В марте 1953-го не стало покровителя советских лётчиков И. Сталина, а в июле того же года окончилась примирением Корейская война.
Созданную в помощь северянам истребительную авиадивизию ПВО за ненадобностью расформировали, а её командира Героя Советского союза полковника В. Гурова отметили очередной наградой и вывели за штат.
Н. Хрущёв, пришедший в стране к единоличной власти, не в пример своему предшественнику, лётчиков не жаловал. Что и говорить, недолюбливал Никита соколов.
Может быть за то, что слыли они когда-то «сталинскими». А может быть, действительно, после того, как на запредельной для советских истребителей 20-ти километровой высоте американского разведчика Пауэрса сбили ракетой, он, в самом деле, уверовал в то, что у истребительной авиациии будущего нет? Подвиг лётчика Гагарина он тем и объяснял, что тот взлетел в космос именно на ракете, а не в самолёте.
За концепцией, высказанной первым лицом, накатила волна огульного чиновничьего усердия, за которой последовало бездумное сокращение численности ВВС, и в первую очередь подразделений истребительной авиации.
В этой обстановке рассчитывать на какие-либо новые вакансии его уровня не приходилось, и Вадим стал уже подумывать об увольнении со службы, когда раздался долгожданный звонок из Приёмной Главнокомандующего ВВС.
Принял Гурова легендарный Главный Маршал авиации, которого Вадим помнил по лекциям в академии и своему назначению командиром ИАД ПВО.
Как оказалось, маршал хорошо помнил и самого Вадима и без обиняков изложил суть вопроса. Дело, по его мнению, состояло в том, что в наступившем межвоенном периоде на первое место стала выступать подготовка молодых кадров с максимальным усвоением ими не только обобщённого опыта минувших войн, осевшего в учебниках и наставлениях, но и через повседневное общение с прославленными участниками боевых фронтовых операций.
- Тяжёлая болезнь, посетовал он, унесла жизнь Начальника одного из лучших наших Военно-авиационных училищ лётчиков, полковника Руднева, фронтовика, обладателя многих боевых наград и, к тому же, талантливого педагога. Мы хотим, чтобы его преемник не уступал в заслугах и авторитете у лётного состава.
Должность - генеральская. Может быть тем и привлекательная, но мы хотели бы, чтобы вы заняли её не только по праву, но и по желанию.
По приезде на вокзале Вадима встречал Начальник политотдела училища, который представился полковником Ильиным.
ВРИО Начальника училища, у которого Гуров должен был принимать дела, незадолго до его приезда угодил в госпиталь с тяжёлой пневмонией, и передачу дел пришлось отложить.
Гуров изъявил желание, никуда не заезжая, проехать на могилу Петра Руднева, которого знал лично по совместному участию в испанских событиях.
Над ещё не осевшим земляным холмиком недавней могилы возвышалась увенчанная звездой, временная дюралевая пирамидка, склепанная умельцами авиаремонтных мастерских и заваленная до середины остатками истлевших венков.
По всему было видно, что к должному оформлению могилы ещё не приступали, и Гуров поинтересовался, кто занимается этим делом.
Как выяснилось, сам Ильин и занимался. Он выразил готовность утром доложить об этом деле подробно, а сегодня предложил помянуть боевого товарища за ужином в столовой офицерского клуба, работавшей с полудня в режиме ресторана, и обязательно принять приглашение посетить публичный прогон программы училищного хора перед его участием в окружном смотре армейской самодеятельности.
После ужина Гуров хотел было от неуместного приглашения на концерт отказаться, но Ильин настоял, заверив, что это имеет прямое отношение к их завтрашнему разговору..
Самодеятельный хор училища состоял из трёх поколений курсантов - выучеников своей руководительницы, некоей Валентины Ивановны, которая в вечернем долгополом платье под привычные аплодисменты поклонилась публике, после чего повернувшись к хору, властно хлопнула в ладоши, призывая его к вниманию.
Гуров не был меломаном, но в той готовности и усердии, с которой военные мужчины подчинялись беспрекословной власти над собой своей руководительницы, убеждало в её незаурядности и знании дела, для которого они добровольно объединились.
В последнее время у него вошло в привычку всех заметных в своём кругу женщин сравнивать с покинувшей его Корой, на которую, как ему казалось, все они были похожи и не похожи одновременно.
Валентина Ивановна, к примеру, тоже была москвичкой, воспитанницей столичной консерватории, как и Кора поехавшей за военнослужащим мужем в провинцию. Однако, в отличие от его бывшей жены, оказавшись вдали от Москвы, не впала в уныние, а в короткий срок сколотила из преданных своей опасной профессии курсантов образцовую самодеятельную хор-студию, поглотившую чуть ли не всё свободное время будущих лётчиков.
Срок их обучения в училище был трех летним и каждые три года, утрачивая его на треть, она на ту же треть, пополняла его из числа нового курсантского набора, сохраняя численность своего детища постоянной.
Записаться туда мог всякий. Она никому не отказывала, считая, что совершенно бездарных людей не бывает, и полезную работу можно подобрать всякому.
В замкнутом пространстве гарнизонного городка или курсантской казармы, занятия творчеством было куда более эффективной альтернативой дурным привычкам, чем назидания и нотации.
Политработникам, отвечающим за воспитательную работу, оставалось на неё только молиться.
Вернёмся в клуб. Концерт, на который пожаловали наши руководители, состоял из двух отделений.
В первом прогнали хорошо отработанные, рекомендованные политуправлением патриотические песни, среди которых были непременные «Эх, донцы-молодцы», «Солдатушки, браво-ребятушки», и прочее в том же духе.
Во втором отделении, состоявшем из вольного репертуара, все номера солировал только один и тот же тенор – местная знаменитость.
Ильин просил Вадима обратить на него особое внимание.
Курсант третьего года обучения Глебов, о ком шла речь, был рослым крепкого сложения курсантом, уже закончившим полный курс обучение и пребывающим в ожидании производства в лейтенанты и первого служебного назначения.
Гурову, сидящему в боковой «генеральской» ложе, можно было видеть, как он, готовясь к выходу, прогуливается за кулисой, одергивая и загоняя за спину складки шерстяной парадной гимнастёрки.
По еле заметному знаку Валентины Ивановны он вышел уверенной походкой к ожидавшему ему хору и несколько раз с достоинством поклонился непрерывно аплодирующей публике.
Гуров отметил бросающееся в глаза, противоречие между ладной фигурой и не только отталкивающим, а прямо-таки лошадиным лицом исполнителя.
Казалось, стоит подать голос этому монстру, и публика покинет зал оскорблённая в своих лучших чувствах, Однако, как только словно из поднебесья возник его чистого серебра волшебный тенор, наслаждаться этим совершенством, и в тоже время относиться е нему критически, было уже невозможно.
Глебов был ветераном хора. Он пел там со дня его основания и во многом предопределил успех его руководительницы, только что окончившей московскую консерваторию, и опережавшей возраст первого набора своих хористов всего лишь на 5-6 лет.
Для фанатически преданного хору курсанта Глебова истёк третий, выпускной год обучения, и он понимал, что выступает за своё училище последний раз. До этого, уверенно преуспевая в учёбе, он ухитрялся три года самозабвенно петь в хоре, не пропуская ни одного концерта, ни репетиции.
Гуров и Ильин тихо обменивались мнениями, а концерт, тем временем продолжался.
Глебов был занят во всех номерах, и публика, осведомлённая о прощании без конца требовала повторов.
Солист, хоть и был преисполнен достоинства, упрашивать себя не заставлял. Так же безропотно следовала прощальным капризам своих фанатов и строгая Валентина Ивановна, не отводящая от своего выученика откровенно влюблённого взгляда.
Особенно настойчиво зал требовал неаполитанские песни. Однако петь одну иностранщину было недозволено, и ведущий, чтобы разбавить репертуар, время от времени объявлял какую-нибудь из современных военных песен, среди которых было немало хороших и популярных.
В предчувствии неминуемого расставания и поклонники, и их кумир были в тот вечер неутомимы. Окончание концерта ознаменовалось ожидаемым объявлением того, что сегодня назвали бы хитом или визитной карточкой звезды. Его оставили для заключения, и когда ведущий объявил: мелодия . Соловьёва-Седого на слова поэта .Фатьянова «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…», зал взорвался прибережёнными для этого случая бурными аплодисментами.
До этого Глебов, чтобы передохнуть, время от времени ненадолго удалялся со сцены, и Валентина Ивановна в таких случаях неизменно следовала за ним.
Гурову из своей ложи было видно, как она извлечённым из лифа платочком заботливо промокает ему на лбу и лице пот, при этом целуя и что-то нашептывая.
- А дамочка, смотрю, к солисту неравнодушна, - заметил, между прочим, Гуров.
- Дамочка – «безутешная» вдова полковника Руднева, - вздохнул Ильин.
- И давно это у них?
- К сожалению.
В ближащие несколько дней, несмотря на занятость, Гуров нашёл время, чтобы ознакомиться с делами по захоронению своего предшественника.
Из справки Ильина следовало, что полковник Руднев был упокоен на городском кладбище в ряду почётных захоронений. Затраты предусмотренные Уставом связанные с оказанием воинских почестей полковнику в полном объёме отраженные в смете, были освоены и оплачены, за исключением работ по благоустройству могилы, которые были отложены на весну, до естественной осадки грунта.
В материалах упоминалась еще нигде не предусмотренная сумма в размере 222.222 рубля (это ж надо было выйти на такую цифру) добровольно собранная лётчиками. Первоначально предполагалось её просто передать вдове полковника, однако доверенное лицо общественности некий капитан Литвинов этого почему-то не делал и Валентина Ивановна, очень рассчитывавшая на эти деньги, и подозревавшая, что их нет уже в природе, собиралась пожаловаться Гурову.
Гуров собрал всех.
Беспокойство по поводу исчезновения суммы собранной лётчиками развеялось сразу же, поскольку капитан Литвинов предъявил копию банковского поручения, подтверждающее оплату замены предусмотренного сметой недорогого светлого мрамора в оформлении могилы полковника Руднева на украинский чёрный лабрадорит с разницей в стоимости равной искомым 222.222 рублям.
Валентина Ивановна была явно расстроена. Она готовила этим деньгам иное назначение. . Ей нужны были эти и много других средств, чтобы дать возможность обладателю редким вокальным даром любимому человеку уволиться из армии и любой ценой получить музыкальное образование.
Она не верила ни в какие романтические бредни, связанные с очарованием неба и полётами, как и в то, что мёртвому деньги нужнее, чем живому, и готова была пожертвовать любыми ценностями, которыми располагала, в том числе и занять себя на нескольких оплачиваемых работах, лишь бы у любимого человека жизненные пути не разошлись с его необыкновенным талантом.
- Положим, я передумала, - заявила она подрядчику, - могу ли я в таком случае получить эти деньги обратно?
- К сожалению, нет, - услышала она в ответ, - плательщиком этой суммы является капитан Литвинов, и мы можем рассматривать вопрос переназначения этих денег только по его указанию.
- В таком случае, раз уж лётчики решили похоронить Руднева за свой счёт, могу ли я получить экономию, образовавшуюся в смете в связи с их инициативой?- обратилась она к начфину.
- Это так же невозможно, - возразил он, - все затраты на погребение, предусмотренные Уставом могут быть оплачены только по прямому назначению.
Они были кругом правы и вызывали этим у неё глухую ненависть.
С упрямством, свойственным мужчинам, они не понимали, что имея дело с женщиной, нельзя противопоставлять ей одно лишь тупое мужское законопослушание.
Чувствуя свою беспомощность, она готова была рассвирепеть и расплакаться одновременно, и если до сих пор этого не делала, то всего лишь по той причине, что в волнении не находила подходящих слов.
В бессилие она уже собиралась было уйти, демонстративно хлопнув дверьми, когда начальник политотдела Ильин попросил её задержаться.
- Мы хотели согласовать с вами одно письмо, - подал он ей какую-то бумагу.
Валентина Ивановна в сердцах хотела было засунуть его в сумочку, не глядя, выражая этим полное безразличие к его содержанию, но женское любопытство взяло верх и она, прежде чем это сделать пробежала текст глазами.
В письме руководители лётного училища Гуров и Ильин обращались к ректору московского музыкального ВУЗа, имеющего военное отделение, с просьбой допустить к конкурсному прослушиванию по вокалу одаренного, по их мнению, лейтенанта Глебова, с тем, чтобы в случае успеха дать ему возможность получить музыкальное образование, не отлучая от службы в Вооружённых силах.
До Валентины Ивановны не сразу дошёл смысл прочитанного.
В случае успеха он означал пять лет у лучших профессоров, на всём готовом и без ненужных жертв.
Она посмотрела на присутствовавших в комнате людей, удивляясь тому, что совсем недавно не замечала с их стороны откровенного к себе участия.
- Товарищ полковник, - обратилась она в волнении к Гурову, - я должна вам сказать…
- Не трудитесь, - остановил он её, - не так давно от одной женщины я уже это слышал.
- Что именно?
- Не держи на меня зла, - сказала она тогда на прощание, - я всего лишь женщина.
Москва, апрель,2014 г.