Вот ведь какая приключилась история. Десять дней в декабре прошлого года совершенно изменили жизнь Марины. Всего десять дней. Живёт человек много лет спокойно, спроси его – что в жизни нового – плечами пожмёт, потому что ничего не случилось. Осень, зима, весна. Орхидея зацвела, туфли сносились. Есть о чем говорить. А иногда достаточно одного дня хорошего или плохого, чтобы перевернуть все вверх ногами.
Конец позапрошлого года и начало прошлого были очень тяжёлыми. Заболела мама. Страшный диагноз Марина ей не говорила и об этом попросила врача, который маму оперировал. Операцию сделал он очень хорошо, показалось, что есть какая-то надежда. Только болезнь не отступила и через несколько месяцев показала своё лицо по-новому. Марина из сил выбивалась, чтобы хоть что-то сделать, но увы, все это было напрасно. В начале февраля, этот хмурый сырой день Марине не забыть никогда, мама ушла навсегда.
Они жили вдвоём много лет, настолько были близки друг другу, что даже одновременно чувствовали боль. В ту ночь, когда мамино состояние очень ухудшилось, Марину трясло и колотило, хотя она не ночевала в больнице. Наутро в тревоге прибежала и узнала, что очень плохо. С того дня почти круглосуточно была у мамы. В тот момент, когда мамы не стало, в душе Марины стало пусто, как будто она на себя посмотрела извне. Видимо, оборвалась нить их связи. Оборвалась навсегда.
Когда вся почерневшая от горя она зашла в магазинчик, куда раньше все время заходила с мамой, знакомая продавщица, взглянув на неё, сразу все поняла. С грустью она сказала: «Уходят наши мамы, оставляют нас...»
Как прожила она почти десять пустых безрадостных месяцев? Душа её окаменела. Знакомые спрашивали: «Как живете, Марина?» Она спокойно отвечала, что в начале февраля умерла мама. А больше за это время ничего не изменилось. Не станешь же рассказывать о бытовых проблемах, навалившихся на неё, о вечерней тоске. Все это второстепенно, а то самое важное, единственное – это смерть. Как жила она? Просто жила, потому что другого выхода не было.
Пришёл декабрь, а с ним и ханука*. На одной из центральных площадей зажгли менору**, и её огоньки серебрились вместе с лёгким снежком. Славное это время! Как хороша ханука и преддверие католического рождества! Марина с мамой любили это время. Каждый вечер они зажигали ханукальные свечи, каждый вечер на одну больше. Так сидели в полутьме и любовались на пляшущие огоньки. Потом слушали хорошую музыку. И никого и ничего им не было нужно, так было хорошо вдвоём. Потом наступало рождество. Не наш праздник, шутила мама, но всегда кто-нибудь приглашал в гости, так что праздник понемногу становился и нашим. Потом, конечно, новый год с его ёлкой, традиционным салатом оливье, холодцом, шампанским, которое Марина специально научилась открывать, праздничным тортом и радостными поздравлениями друзей и знакомых по телефону.
И вот теперь пришёл этот декабрь, пустой и холодный. Первый раз приходилось провести его в одиночестве. Нет, конечно, были знакомые, звали в гости. Марина даже не подозревала, сколько участливых людей вокруг. Но эти праздники – весёлые, а она, Марина – воплощение грусти. Уже не могло ничего быть как раньше. Не хотелось омрачать людям праздника. Поэтому она сердечно благодарила и вежливо отказывалась, находя благовидные предлоги.
В этот вечер она не выдержала и расплакалась. Плакала долго, так что голова разболелась. Потом заснула, хотя ещё было рано. Разбудил её резкий телефонный звонок. Звонил стационарный телефон, как-то редко по нему звонили, все больше по мобильному. Марина подскочила и взяла трубку. Никак не могла сначала понять, кто звонит. Женщина говорила по–литовски, с характерным жемайтийским произношением. Говорила очень громко, будто боялась, что её не услышат. Деревня у моря. Недалеко от Паланги. Ирена Венцкуте. Ирена. Напрасно она так кричала, Марина её прекрасно слышала. Как только сказала фамилию, она поняла, с кем говорит. Ирену Венцкуте, мамину подругу детства и юности знала из фотографий, маминых рассказов и очень смешных писем, в которых и ей, Марине, уделялось много внимания. Маму она называла на литовский манер – Эленуте, а её, Марину, – Марите.
Выросли с мамой по соседству в маленьком литовском городишке Тяльшяй, две девочки – еврейская и литовская - были неразлучны в школе, потом вместе поступили в консерваторию. Ирене прочили прекрасную музыкальную карьеру, она была очень талантливой, прекрасно образoванной. Бог знает, что случилось, но в один прекрасный день Ирена все бросила и уехала в какую-то деревню у моря и зажила там своей, неизвестной жизнью. Все-то они с мамой договаривались, что надо бы встретиться, да все никак не получалось. Последнее письмо, очень тёплое и сердечное было адресовано лично Марине. Она писала, что сломала ногу, поэтому не смогла приехать на похороны мамы. Вместо сухих слов соболезнования прислала Марине это письмо. Марина не помнила, ответила ли ей тогда. Скорее всего – нет.
- Мне очень жаль, - сказала она слабым голосом.- Но мама умерла.
- Знаю, детка. Знаю. Столько лет поддерживали связь с Эленуте. Все договаривались встретиться и все что-то мешало.
- А теперь уже навсегда помешало. – Марина с трудом проговорила дрожащим голосом.
- Да, это так, потому и звоню тебе. Бери-ка ты отпуск и на рождество приезжай ко мне.
Это предложение было настолько неожиданным, что Марина опешила. Даже и не знала, что ответить. Вроде и опыт был, отказалась уже от нескольких предложений. Однако Ирена звонила не для того, чтобы слушать отговорки. Она уже решила за Марину, что праздники та должна провести у неё. Марина начала обещать, что подумает. И потом, она ведь..., а тут рождество.
- Знаю, знаю детка. Бог – он один для всех. Только у каждого к нему свой путь. Мы с Эленуте со всеми богами ладили. И мацу, и пасху ели. И на хануку я к вам на пончики приходила, и Эленуте у нас на Кучос угощалась. А знаешь, как я рыбу фарширую? Это бабка твоя меня научила. Ты детка уже все подумала. Только сама ещё не знаешь, - снова закричала она в трубку. – Год назад Эленуте мне обещала, что на праздник приедет. Сварю ушки с грибами, карпа приготовлю, а потом вместе сходим, послушаем рождественский концерт в костёле. Такая музыка! Море посмотришь зимнее – такая красота, наверно ж не видела? Да и отпуск сейчас проще всего взять, а потом до весны не выберешься. Праздники долгие, отдохнёшь. Ты долго не думай, собирай вещи и приезжай. И знай, что едешь к своим, не к чужим.
Сначала Марина не была уверена, что поедет, но и не была уверена, что не поедет. Сидела и думала. Если мама обещала год назад, значит, и она могла бы теперь одна съездить. Какие были препятствия – обе одиноки. С другой стороны, обе женщины ничего не делали, чтобы встретиться, только договаривались, но так и не встретились с выпускных экзаменов. Значит, в общем-то, и не очень стремились к этой встрече? И все же, почти всю жизнь продолжалась их связь, поддерживалась письмами, телефонными звонками. Это тоже чего – то стоит. Друзей мамы по пальцам можно сосчитать. Ирена среди них занимала особое место, значит все же стоит с ней познакомиться. Марина вспомнила забавные письма Ирены, пересыпанные воспоминаниями об их общем с мамой детстве, юности. Смешные выражения на идиш, которые она ещё девчонкой почерпнула от соседей, и так здорово приправляла ими свои рассказы. Хотелось прикоснуться к её с мамой общему прошлому, поэтому Марина колебалась.
Не найдя других аргументов, Марина не знала, как поступить. Ирена звонила 12 декабря, определилась она через пять дней. Попросила отпуск с 20-го. Вечером позвонила Ирене. Осторожно попыталась выведать, будет ли у неё на праздник ещё кто-нибудь, чтобы прихватить несколько скромных сувениров.
- Только свои. Детка, о подарках голову не крути себе. Ты сама мне лучший подарок.
Но Марина с мамой всегда придавали большое значение милым мелочам, чтобы попасть в точку с подарками к дню рождения или другим праздникам. Угадать любимую книгу, духи, музыку. Все же Марина походила по магазинам и прихватила несколько симпатичных мелочей. Не знала, для кого, так просто, чтобы было красиво.
И тогда Марина первый раз за эти долгие месяцы увидела себя в зеркале. Ведь все это время, когда она смотрелаcь в зеркало, она не видела се6я.
- Мама была бы недовольна, - подумала она.
Роскошные пышные волосы стянуты резинкой, лицо какое-то бесцветное, посеревшее.
- Мама была бы недовольна. Она сказала бы – да ты на себя не похожа!
Да, мама такая была.
Марина распустила волосы, долго расчёсывала их щёткой, длинные волосы заблестели, лицо ожило. На душе стало легче, почему то захотелось одеться поярче, посветлей. Собирая чемоданчик, положила несколько симпатичных одёжек, которые уже больше года были запрятаны далеко в шкафу. Это чувство лёгкости, оживания удивило, но не оскорбило Марину. Она подумала, что мама одобрила бы эти перемены. Почему–то хотелось доставить себе удовольствие даже в дороге. Давно не было этого чувства. Поэтому Марина ехать решила именно поездом. Марина с детства очень любила путешествовать на поездах, а автобусы терпеть не могла. И хотя к Ирене было бы выгоднее добираться автобусом с пересадкой в Паланге, Марине не захотелось так ехать. С поездами были связаны лучшие воспоминания. Утром следующего дня она сидела в купе поезда на Клайпеду . Ехать она намеревалась до Кретинги. Народу было немало, особенно студентов–клайпедчан, возвращавшихся из Вильнюса домой на каникулы. Такая весёлая компания была и в её купе. Мальчишки пили пиво из огромной бутылки, а симпатичная девчонка то и дело заглядывала в свой ноутбук. Сначала компания ей не очень понравилась из-за пива, но потом разговорились, ребята оказались очень интересными. Паренёк, который сообщил, что учится на историческом, очень интересно рассказывал о монастыре ордена Францисканцев в Кретинге. Потом зашла речь о море.
- Вы в Вильнюсе не понимаете этого, что такое море, - сказал паренёк. – В Вильнюсе всё не так смотрится, нет этой дали. И у нас дышится совсем по–другому. Нет, это надо понять.
За разговором путешествие пролетело быстро, начался последний жемайтийский участок пути – Тельшяй, Плунге, а вот и Кретинга. Паренёк помог донести Марине чемоданчик до тамбура. Попрощавшись с попутчиками и проводником, Марина спрыгивает на заснеженную платформу. Оглядывается, ищет глазами невысокую женщину некрупного телосложения – такую, какой знает по фотографиям Ирену. Такой что-то здесь не видно.
- Вы ведь Марина? – слышит за спиной мужской голос, к ней обращаются по-русски.
Успела кивнуть головой – и очень симпатичный молодой человек решительно забирает у неё чемодан.
- Подождите, я жду...- запротестовала она.
- Мою тётю? – закончил он за неё.
Марина опять кивнула головой.
- А вы меня как узнали?
- Чего тут не узнать? – рассмеялся он. Как вас увидел, сразу понял – это будет та, кого я жду.
- А я – Марюс. Меня прислали за вами.
Они сели в машину и покатили по шоссе. Дорога выруливает из Кретинги напрямую. Несколько километров – и появляются ветряные электростанции в Видмантай. Их много, и они здорово смотрятся.
- Хочешь остановиться и посмотреть?
Марина кивает. Ей действительно все хочется смотреть и всему радоваться – и белому снегу, и пробивающемуся через облака зимнему солнышку и этим ветрякам, всему, всему.
- Никогда не была зимой у моря, ни здесь, ни вообще где-либо. Хотя в Паланге летом много раз бывала. Там, наверно, зимой по-другому выглядит.
- Правда не была? Хочешь, заедем сначала в Палангу? Это ведь по пути и недалеко.
Марюс направляет машину на въезд в Палангу. Улицы пустынны. Готический костёл изящным силуэтом вырисовывается в туманном воздухе. Проезжают поближе к морю. Вот здесь уже можно оставить машину и идти пешком. Очень хорошее место – самое сердце Паланги – улица Басанавичяус. Марина вышла из машины, вышла и замерла от восторга – так было здорово - деревья в пушистом снегу, свежий воздух! Снега было очень много, к празднику его разгребли на центральной улице. А там, где не разгребли, деревья в снегу были «по пояс». Они вышли на пляж. Вот оно, зимнее море! Вот оно какое! Марина почувствовала себя как освободившейся из долгого плена, ничто её не сковывало, не ограничивало. Перед ней расстилалась бескрайняя даль, и сердце наполняло удивительное чувство свободы.
- Хорошо, правда? – Марюс как бы почувствовал её настроение.
С одной стороны пирса море было сковано морозом, зелёный лёд припорошён тонким снежком. С другой стороны плещутся седые волны, только у самого берега причудливые ледяные глыбы наморозил мороз. Солнце едва пробивается сквозь тучи. Лебеди и утки плавают возле берега.
– Как странно, не улетели!
- Да, последние тёплые зимы изменили их привычки, они стали зимовать в Литве. А вот эта зима другая. Но люди подкармливают их постоянно. Видишь, как они крутятся у берега?
.......
- Поедем дальше? - он дотронулся до её руки, - тётя ждёт. Ещё насмотришься на море, наш дом недалеко от берега.
Небольшой и аккуратный домик Ирены и вправду располагался совсем рядом с морем в маленькой деревушке довольно близко от Паланги. Видимо, пройдёт какое-то время, и сомкнётся эта территория с Палангой. Но пока здесь было тихо, дивный сосняк, дюны, великолепное место. Летом здесь, наверно, очень хорошо.
- Летом здесь здорово, - словно прочитал её мысли Марюс. - Ты приезжай сюда летом, тебе понравится.
Какие у него красивые, но почему-то печальные глаза. Вроде шутит, смеётся, а глаза все время печальные.
Едва переступив порог, Марина попала в объятия Ирены.
- Дай посмотреть на тебя детка, на кого ты похожа на отца или Эленуте, вечная им память.
- Тётя, не кричи так громко, она оглохнет! - встрял Марюс. Он стоял на пороге и с улыбкой наблюдал за ними.
- Не бурчи, Марюс! - закричала она. - Неси чемодан в комнату и свободен до обеда.
Она с любопытством разглядывала Марину.
- Худенькая, но ничего, мы тебя откормим, – засмеялась.
- Он меня все громким разговором упрекает, потому что я недавно болела воспалением уха, вот мне все кажется, что я тихо говорю.
Голова шла кругом от впечатлений этого дня. Марина с любопытством поглядывала на Ирену. Последние годы она не присылала своих фотографий. На более ранних - смотрелась меленькой, худенькой. А сейчас очень изменилась - стала кругленькой и очень забавной. Она все говорила, спрашивала, не устала ли Марина с дороги, не проголодалась ли. Марине почему-то показалось, что она хочет что-то заглушить в себе самой и в ней, Марине.
Как-то не вязалось с этой простой деревенской обстановкой то, что слышала о ней Марина от мамы. Как не похожа была Ирена на прекрасную скрипачку, которая когда-то почему-то отказалась отказалась от музыкальной карьеры и поселилась в деревне. В голову не могло прийти, что это простое, говорящее на жемайтийском диалекте существо – музыкант, всесторонне образованная женщина. Голос Ирены вывел её из забытья:
- С Марюсом уже немного познакомилась, да?
Марина кивнула. Ирена пододвинула ближе стул и уселась.
- Как я рада, детка, что ты приехала. С Эленуте не удалось встретиться, так хоть тебя повидала. Марюс - старший сын. Скоро увидишь Альберта, моего мужа. А вечером из Клайпеды приедет Дайнюс, младший сын. Вот так вместе сядем за праздничный стол.
Марина с трудом понимала её. Мама об Ирене всегда говорила как об одинокой женщине. Кроме того, Марюс её называл тётей. Никак не вязались между собой все эти противоречивые сведения.
- Поговорим вечером, когда мужики спать лягут.
Она поцеловала Марину в щеку и взялась за хозяйство. Крутилась по кухне, гремела посудой. Ароматы становились все чудесней. Когда мама была жива, в их кухне тоже так же вкусно пахло. Мама прекрасно готовила, она вообще все очень хорошо делала.
- Вам помочь чем-нибудь?
- Если ручек не жалко, начисть картошки,- она вручила Марине ножик, корзину и кастрюлю с водой. Потом и сама уселась с другой стороны корзины. Ножик так и сверкал в её руках, а очищенные картошечки так и сыпались в кастрюлю.
- Боюсь, мне за вами не угнаться, мама меня всегда из кухни гнала, да и сама я не рвалась, - призналась Марина.
- Ты, детка, думаешь, одну тебя мама баловала? Меня тоже к другому назначению готовили. Берегла руки, голос. Все вокруг меня танцевали. А пришло время, влюбилась и прыгнула с печки головой вниз. И не жалею. Вот понемногу всему и научилась.
Она обняла Марину, и так они смеялись, обнявшись посреди кухни, пока их не застал Марюс. Он ничуть не удивился, только стал приоткрывать крышки кастрюль. Приподнимет, вздохнёт и все охает, что голодный.
- А не рановато ли ты проголодался, детка? - спокойно заметила Ирена.
- Это всё запахи вкусные, тётя. Когда ты хозяйничаешь, так вкусно пахнет, что я готов с кастрюлей проглотить. Ушки уже готовы? - поинтересовался он.
- А что, твои уже отвалились?
- Я спрашиваю про с грибами.
- А где ты видел грибы с ушами? - она погладила его по голове, словно это был маленький мальчик, а не взрослый мужчина.
Когда сели обедать , домой вернулся Альберт, муж Ирены, как оказалось, весёлый, обаятельный латыш И каким ветром его давным-давно занесло в эту литовскую деревню? Он добродушно вышучивал всех и себя в том числе. В доме Марины никогда не было мужчины после смерти отца, а это было так давно, мама, хоть и была очень хороша собой, жила одна. Она пожертвовала собой ради Марины, а Марина из любви к матери, и отчасти из соображений собственного удобства, тоже не спешила замуж. Так и жили вдвоём. И вот теперь, сидя у накрытого стола в доме Ирены, Марина поняла, в чем очарование этой полной, дружной семьи. Чтобы так спокойно шутить, дразнить друг друга, нужны двое, он и она, любящие друг друга.
Вечером приехал из Клайпеды младший сын, Дайнюс. Он был такой же высокий, как и его брат. Марина удивлялась, до чего же они не похожи на Ирену.
Спать свалилась как убитая, впервые за долгие месяцы отступили грустные мысли. Как боялась Марина этих праздничных вечеров в одиночестве! Грустить просто не было когда, заснула моментально. Утром едва открыв глаза, осознав, где она, не чувствовала больше прежних страхов.
С утра завертелась предпраздничная кутерьма. Оказывается, Ирена строго придерживалась старинных традиций. На сочельник готовилось двенадцать блюд - это все же работа! Марине вручили фартук с ёжиком на животе, и работа закипела. Сначала готовила добавки к маковому пирогу, Марина старательно толкла орехи, миндаль, перебирала изюм, резала финики. А Ирена все подавала новые и новые вкусности - сушёные апельсиновые корочки, сушёные груши, чернослив, клюкву. Все так аппетитно выглядело, что Марина не могла удержаться, чтобы не попробовать всего понемножку. Потом рыбное заливное, грибной суп, кексы...
- Хорошие у вас праздники, вкусные. У нас с мамой тоже на новый год, на хануку были свои традиции. Всегда подарки друг другу дарили, свечи зажигали, - голос Марины задрожал, говорить дальше было тяжело. Ирена ласково погладила её по плечу:
- Всем детка раньше или позже приходит время уходить. Знаю, ты самоотверженно заботилась бы о маме, сколько бы ни пришлось, но поверь, для неё лучше, что мучения эти кончились. Ты все сделала, что могла. Я со своего с Альбертом опыта говорю. Тебе, наверно, странно, что мальчики меня тётей называют? Это правда, не я их родила, но растила и заботилась о них с детства. Марюсу было шесть лет, а Дайнюсу только годик, когда маму их положили в психиатрическую больницу. Оттуда она уже не вышла и находится там больше двадцати лет. То буйствует так, что смирительную рубашку надевают, то сидит и никого вокруг не видит. Меня люди спрашивают - как же так, бросила город, карьеру, родные от тебя отвернулись. Я уехала, потому что меня вела любовь и забота о мальчиках. Карьера - это короткая вспышка славы, а потом грустное пробуждение и одиночество. А я выбрала чувство. Я полюбила Альберта, он для меня был всем. Мои близкие меня до сих пор знать не хотят - отказалась от карьеры, сошлась с нелитовцем, живём, не обвенчавшись и не расписавшись. Не мог Альберт развестись с несчастной женщиной. Брак, конечно. очень важно, но любовь, наверно, важней. Бог это сам оценит, а что люди скажут - мне неинтересно. Познакомилась я с ним, когда он жил уже без жены, один растил малышей. Работал, чтобы всех содержать. Мучился. Полюбили мы друг друга раз и навсегда. Что оставалось делать? С одной стороны жизнь, маленькие дети и большое чувство, а с другой – неизлечимо больная женщина, не узнававшая ни мужа, ни своих детей. Как он мог с ней развестись? Это было бы не по-человечески. Мы бываем у неё в больнице, не часто, но на день рождения, на праздники приезжаем, - Ирена замолчала, задумалась.
- А мама знала, что у вас есть муж и два сына? - спросила Марина.
- Как хорошо ты сказала, Марите, муж и сыновья. И я их так называю, потому что это правда. Раньше о нас говорили - сожители. Так говорили те, кто хотели меня уколоть. А я не сердилась, так как так и есть. Да, мама твоя знала, она-то меня не осуждала, пустые это предрассудки говорила.
- А я когда ехала к вам, была уверена, что живете одна.
- Как так одна? Такая симпатичная женщина - и одна? Тоже мне сказала! - рассмеялась она, и Марина только удивилась внезапной перемене её настроения.
- Я тебе, детка, сейчас покажу, какие мы с Эленуте были, - Ирена вытерла руки и вышла в комнату. Вернулась со старым альбомом фотографий. На превосходно сделанном черно-белом снимке - две юные девушки в летних платьицах. Блондинка и брюнетка, Ирена и мама, боже как мама здесь хороша! Высокая, статная, длинные пушистые тёмные косы, прекрасные глаза. Марина никогда не видела этого фото и никогда не видела такой маму.
- Какое фото! Я никогда его не видела. У нас его нет.- прошептала она.
- Да, у вас его не было. Оно вообще одно было. Его сделал Юргис, мой брат, вечная ему память. Я попрошу мальчиков, они сделают тебе копию.
Марина слышала от мамы про этого Юргиса. Соседский мальчишка. Вечно дёргал за косы, толкался, так и искал повода обидеть её, напакостить соседям. Осторожно поделилась этим с Иреной.
- Да, он такой был, Юргис. Он просто любил Эленуте, и внимания её искал. Я это первая поняла. Я сказала Юргису - ты, наверно, любишь её, вот и бесишься.
- А он?
- Разозлился на меня, стукнул по шее. А потом сказал - да, я её люблю, очень люблю, но они мне не отдадут Эленуте.
- И что?
- Так оно и было. Все стали горой против - и наши, и ваши. Особенно два Юозаса.
- Два Юозаса?
- Да, их так называли. Мой дед - Юозас и ваш - Иосиф. Вечно-то они спорили у забора, стоят, палками размахивают, до хрипоты. У каждого на все своё мнение, ругались постоянно. И дня друг без друга прожить не могли. Но в одном сошлись - не пара еврейка и литовец! И ведь времена-то уже какие были.
- И что?
- И ничего. Не пошли они против старших, не посмели. Как Эленуте уехала после школы, больше не виделись.
Марина задумалась. Мама никогда не рассказывала ей этой истории. Значит, многое так и осталось загадкой, и Марина об этом уже никогда не узнает.
- Он был счастлив, ваш брат?
- Не знаю. Он, детка, навсегда в себе замкнулся. А счастливые редко замыкаются в себе.
В полдень мужчины привезли ёлку. Душистая лесная красавица, холодная с мороза, понемногу начала оттаивать и наполнила дом необыкновенным праздничным ароматом. Марина заглянула в комнату.
- Давай, помоги мне, сейчас наряжать её будем,- Марюс показал на коробку с украшениями, стоящую на столе.
В комнату зашёл Дайнюс с целой корзинкой различных лакомств, обвязанных верёвочками.
- Конфеты и яблоки тоже на ёлку повесите? – удивилась Марина.
- Обязательно, - серьёзно ответил тот, - ещё пряники медовые, орехи. Без лакомств – какая ёлка? А потом оглянешься – не видит ли кто – и хвать потихоньку себе чего-нибудь. Один раз мы с Марюсом (помнишь Марюс?) так всю ёлку обчистили. Ты хватал яблоко, и я не уступал. Что ты стянул - то и я.
- Увидишь, Марина, до утра этот ненасытный обжора обгрызёт всю ёлку. Хорошо, если ветки оставит.
- Ветки не обещаю, а ствол - оставлю, - заверил Дайнюс.
- Попробуй, какой вкусный – Марюс протянул ей медовый пряник в форме сердечка, вкусно пахнувший гвоздикой.
- Дурень ты! - закричал ему взгромоздившийся на стул Дайнюс.- Ты ей настоящее сердце предложи, а не пряник!
Декабрьские дни недолги, дело шло к вечеру.
- Хочешь, пойдём к морю, посмотрим последний предрождественский закат? – предложил Марюс.
... Огромный красный шар солнца медленно садился в море. Закат разливался по небу красным, оранжевым, малиновым, пурпурным, багряным..., тысячи оттенков красного, названий которым невозможно было подобрать, играли на небе. Такой закат обычно предвещает сильный мороз. Причудливые ледяные скульптуры, созданные морозом возле воды, выглядели диковинно. Снега было очень много, лишь по узкой протоптанной дорожке можно было подойти к самому берегу.
- Никогда не думала, - заворожённо глядя на море, прошептала она.
- Что в природе так много оттенков красного? - закончил он её мысль.
- Как ты угадываешь мои мысли?
- Потому что ты - восточная красавица из наших детских сказок, - засмеялся Марюс и осторожно прикоснулся к её длинным волосам.
- И что это за сказки были такие? - полюбопытствовала Марина.
- Да это все тётя, фантазёрка. Когда мы болели, рассказывала нам разные сказки. Главными героями были мы с Дайнюсом. Чего только там не было – волшебные палочки, заколдованные корабли, подземные ходы, сказочные дворцы, сады с золотыми яблоками, говорящие лебеди и, непременно, красавицы в белых нарядах, до которых несмотря на все преграды, добирались наши герои. Нравились нам с Дайнюсом эти сказки. Только мы к ним подбирали картинки, чтоб понятнее было – волшебный дворец – это дворец Тышкевича в Паланге, говорящие лебеди – такие, как на прудах в парке в Паланге, заколдованный корабль – Клайпедский «Меридиан» на речке Дане. А красавицы из сказки, по нашему разумению, должны были выглядеть, как девочки на фотографии в альбоме, где твоя мама с Иреной. Одна непременно – светленькая, а вторая – тёмненькая. А ты очень на свою маму похожа.
- А что было с этими красавицами в ваших сказках?
- Как что? Мы с Дайнюсом обязательно женились на них. Я на тёмненькой, а Дайнюс – на светленькой. И получали по полцарства в придачу. Правда, неплохо? - шутливо закончил он.
- В сказке - неплохо. А взаправду?
- А взаправду, - как-то спокойно и сухо сказал Марюс, - взаправду у меня даже был назначен день свадьбы. Невеста была, хорошая девушка, успешная и симпатичная. Когда она узнала про мою мать, сразу все отменила. Моя мать жива, и я знаю её болезнь, но неизвестно, наследственная ли она. С тех пор с этим вопросом я определился, я больше не хочу, не смею. Она, конечно, права. Тысячу раз права.
- Нет, не права! - горячо воскликнула Марина.- Просто она тебя совсем не любила. А если бы любила, то поступила бы, как Ирена. Думаешь, легко ей было бросить все и пойти за Альбертом? Думаешь, не страшно было взяться растить малышей, когда её все пугали возможной наследственной болезнью? Но она любила и ничего не боялась. И ты не должен приписывать себе недостаток, которого у тебя, возможно, и нет!
- Ты так горячо говоришь, что я нескромно подумал...
- Не разрешаю думать нескромно!
Первую звезду в небе увидел Альберт, он и сказал, что пора садиться за стол. Все было как во сне. Марина не помнит, что она желала этим славным людям, что они говорили ей. Чужой праздник, чужие традиции. Странно, с этими людьми все это стало близким, понятным, даже каким-то немного своим.
Рождественская ночь была удивительной. Марина с Марюсом проговорили до утра. О праздниках и традициях - католических и еврейских, о путешествиях, о родителях, о работе, о чем только нет, не говорили они только больше о любви. Они ничего не обещали друг другу и не просили ни о чем друг друга.
Праздники пролетели, и домой Марина возвращалась уже перед самым Новым годом, этого требовали дела на работе. Но удивительно, её совсем не пугало возвращение домой, предстоящий праздник в одиночестве, было легко, всегдашняя тоска оставила её.
Попрощавшись с Иреной (Альберт был на работе, а Дайнюс уже уехал в Клайпеду), она села в машину Марюса. Он должен был её проводить к поезду в Кретингу. Машина быстро понеслась по шоссе. С изумлением Марина увидела, что они проскочили поворот на Кретингу и свернули на Клайпедское шоссе.
- Марюс, ты куда меня везёшь?
- Я сказал, что провожу тебя. И провожу - до Вильнюса...
Прошёл почти год. Я знаю, что Марина с Марюсом все это время вместе. На хануку каждый вечер они вдвоём зажигали свечи. Восемь вечеров. Этот красивый обычай очень нравится Марюсу. Чужой праздник, чужие традиции тоже стали близкими и понятными и даже немного своими. Просто, потому что это любовь...
Примечание.
* Ханука - это еврейский праздник свечей, которые зажигают в честь чуда, происшедшего при освящении Храма после победы войска Иегуды Маккавея над войсками царя Антиоха в 164 году до нашей эры. Этот праздник длится восемь дней.
** Менора (ханукия) – светильник из 9 свечей, который зажигают в течение восьми дней праздника Ханука.
Фото автора - Паланга зимой