22 Февраля.
Вчера была у Нюрочки. Ей все хуже становится, но она не жалуется. Благодарила за книжку. Сказала, что Жоржик читает, а она закрывает глаза и видит все, как в кинематографе - так хорошо все описано.
Папаша говорит, что плохая литература - это только слова, а хорошая - образы, возникающие в воображении. И тут он совершенно прав.
- Вот мы живем на маленьком пятачке, - сказала Пелагея Семеновна, - всю жизнь ходим по двум-трем улицам, а мир такой большой…
- Шурочка, а вы море видели? - спросила Нюра.
Видела. Малявкой была в Ялте, но помню все плохо. Осталось только ощущение тепла, солнца и ярких красок: синее, зеленое, розовое - это небо, море и цветущие магнолии. У Финского залива в Петергофе цвета другие - серый, белый, коричневый - холодные волны, облака, камни…
- А я знаю, какой Египет! - сказала Нюрочка. - Он желтый от песка и голубой от Нила!
- И зеленый от крокодилов, - добавила я. - И коричневый от верблюдов!
Нюрочка засмеялась.
Мы стали представлять себе цвета разных городов и стран.
Шотландия - сиреневая, как вересковая пустошь, Ирландия - изумрудно-зеленая, Китай - красный и золотой, как бумажные фонарики у желтолицего лоточника-«ходи», Рим - коричневый от древних развалин и белый от мрамора, Венеция - прозрачное стекло в разноцветных разводах, Лондон - бурый, в рыжем тумане, Москва - пестрая ярмарка…
- А наш город? - спросила Шурочка. - Какой он?
- Наш город весь пятнистый и полосатый от бродячих котов, - ответила я.
Получилось довольно уныло. Вид из окна тоже не радовал - покосившийся дровяной сарай, железная крыша…
- Зато у нас есть свой Версаль, - сказала я, чтобы исправить впечатление.
- И городской сад, - добавила Нюрочка.
Сошлись на том, что все не так уж и плохо. И храмы у нас старинные и каменный мост, похожий на древнеримский виадук, и двухсотлетний гостиный двор, и бульвар…
А еще в нашем городе были в свое время Пушкин, Гоголь и Гончаров.
Ася Степенская добавила бы сюда Маяковского, но я не уверена, что его можно ставить в один ряд с такими фигурами.
Ему бы где-то возле Хлебникова присоседиться.
Тем не менее, был у нас и Маяковский, даже какую-то агитку написал.
- Скоро весна, - сказала Нюрочка. - Все зазеленеет, зацветет. Весной становится так радостно на сердце… Вот только потеплеет, и я сразу поправлюсь. Пойдем гулять в поле, собирать цветы…
Пелагея Семеновна отвернулась.
Я вышла от них и чуть не заревела…
Нельзя поддаваться разным предчувствиям и думать о плохом, так можно и во вторую Кланю превратиться. У нее очень сильное воображение. Любую ситуацию домысливает или до тюрьмы, или до могилы - третьего не бывает.
Я все еще кашляю. Не так, чтобы сильно…
От этого есть хорошее средство. Нужно насыпать сахар на сковородку, добавить немного воды и варить до тех пор, пока не получится что-то вроде коричневого стекла. На вкус это напоминает карамель, но только намного хуже - приторно и горчит. Эти стекляшки можно использовать вместо конфет - сразу перестаешь кашлять, папаша ничего не слышит и дает тебе жить спокойно, без докторов, припарок, банок, горчичников, микстур и прочих издевательств.
23 Февраля.
Сегодня День Красной Армии. Пятая годовщина РККА.
На месте большевиков я не стала бы так афишировать эту дату.
В феврале 1918 они чуть не сдали Петроград немцам, а когда увидели, что красная гвардия дает стрекача, стали договариваться о мире на любых условиях. Немцы, конечно, сразу расстарались и оттяпали себе громадные территории. Папаша был тогда страшно злой и сказал... (пришлось зачеркнуть).
Если бы большевики любили Отечество и наш народ, то не стали бы устраивать революций. Чем больше я об этом думаю, тем яснее становится, что любые революционеры хоть в России, хоть во Франции, хоть в Китае, хоть на Марсе заботятся только о том, чтобы захватить власть, а что будет при этом с китайцами или теми же марсианами, им чихать.
В городе повсюду развесили портреты Троцкого, украшенные еловыми лапами и кумачовыми бантами. Красавец писаный. Стоит только снять пенсне - и можно играть Мефистофеля без грима. Папаша даже Гете процитировал: «Меняет все прогресс, меняются и бесы».
В «Красной Коммуне» Троцкого назвали «блистающим мечом в руке пролетариата». Попробуйте представить себе усатого дяденьку в виде меча, и вам сразу же станет ясно, что это ерунда какая-то, а не метафора.
Был там еще рассказ пролетарского писателя Ивана Бесстрашного о том, как красноармейцы перебили белых, скинули мертвые тела в овраг, а потом варили кулеш и играли на гармошке.
Бесстрашный - это псевдоним. В настоящей жизни сочинитель запросто может называться кочкин или печкин-лавочкин. И, скорее всего, этот кочкин - изрядное трусло.
Ксенофонтов пришел в школу с синяком под глазом. Сказал кому-то, что упал с лестницы, когда вешал флаги.
Накануне приходил участковый милиционер и велел Амалии Генриховне вывесить флаг на воротах. Амалия перепугалась и побежала искать красную тряпку, чтобы сварганить что-нибудь по-быстрому, но ничего не нашла и теперь трясется от страха.
У Прянишниковых тоже никаких флагов нет.
У Февралева на «Версале» есть небольшой, но ему без флага никак нельзя - враз на гильотину отправится, как буржуазный кондитер.
По городу проскакал кавалеристский полк, за ним прошел стрелковый. У всех красные банты на груди. Даже пулеметы зачем-то волочили.
На площади был митинг. Играл оркестр. Кричали "ура!" и пели " мы прорвемся сквозь жизни буруны на грядущее смело смотря, открывает ворота коммуны двадцать пятое нам октября!"
Народу было много. Кланя с Галочкой тоже отправились поглазеть.
Я осталась дома, потому что из моего окна и так все видно, а если открыть форточку, то и слышно распрекрасно. Тем более, что орут в рупор. А Аське Степенской и того не надо - у нее голосина, как иерихонская труба.
С Кланей и Галочкой дружбы не получается. Стараюсь поменьше разговаривать с мальчишками. Володька обижается, а Жоржик спросил, что случилось.
(Продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/05/14/2070