– Я знаю, почему королевская семья так не любит ведьм, – болтаю ногами я, свесив их с повозки.
Уже темнеет. Где-то на горизонте, у самой его кромки, небо алое-алое, восхитительно яркое и красочное, чуть выше перетекает в приятный сиреневый, который, в свою очередь, переходит в тёмно-синий цвет. Мимо проплывают редкие деревья, лошади цокают копытами по пыльной дороге, а бескрайние степи, кажется, не закончатся никогда. Будто весь мир – одна огромная степь.
Будто весь мир – наш.
– И почему же? – отзывается он; я перекатываюсь на сене и двигаюсь поближе; вкрадчиво шепчу на ухо:
– Ты ещё спрашиваешь?
Он вздрагивает едва заметно и улыбается уголками губ – мол, права ты, конечно.
А я и так права. А он – и так знает. Всё в порядке, потому что… потому что. Я так решила.
– Украла тебя, – смеюсь громко. – Злая рыжая ведьма украла наследника престола – представляешь, какой скандал поднимется? А ведь сплетни на весь мир пойдут.
– Ты одного не учла, – он дёргает плечом, пытаясь вернуть на место сползший рукав рубашки; погода нынче жаркая установилась. Жилетка где-то в сене валяется, рубашку почти до конца расстегнул – соблазняет, определённо – и я сама такая же, распахнутая. Хоть бы ветер подул, а то стоячий воздух, пыль и дышать как-то нечем.
– И чего же? – возвращаю рукав его рубашки обратно на плечо, мимолётно царапнув ногтями.
– Всё это перекрутят до такой степени, – начал он устало, но увлечённо. – Что выяснится, мол, злая ведьма – отвратительная старая карга, страшная, как сто тысяч чертей, а наследник престола – какой-нибудь грудной младенец. Ты что, не знаешь, как все любят сказки?
– Знаю, – переворачиваюсь на живот. – А я?..
– Что? – спрашивает он удивлённо.
– Страшная? – улыбаюсь. – Как сто тысяч чертей?
– Страшнее, – он смешно фыркает. – Приворожила, из дворца, понимаешь ли – да на волю…
– Никого я не привораживала, – обиженно надуваю губы. – Я даже и заклинаний-то любовных не знаю. И даже если бы знала, то всё равно думаю, что пользоваться ими – это низко. Человек сам волен выбирать, в кого ему влюбляться. Ну, или не выбирать, но магия и чувства – вещи совершенно несовместимые. Опять не так! – в сердцах хлопаю себя по лбу. – Я имею в виду, что магия – это и есть чувства. Они не должны перечёркивать друг друга.
– Ты любишь колдовать, – замечает он с изумлением.
– Очень! – мечтательно закатываю глаза. – Я путешествую потому, что хочу узнать новые заклинания, встретить других ведьм. Сидеть на месте – это так обыденно, а я… не могу я. Ты же сам рвался к свободе, принц ты мой прекрасный, должен же тогда меня понимать?
– Да, – кивает он. – И не называй меня принцем, а то мир одной рыжей ведьмы не досчитается.
– Напугал, – ерошу рукой его волосы. – Ты на меня даже руку не поднимешь, беглый аристократ.
– Не руку, – обещает он с угрозой в голосе, и я хохочу во весь голос – так задорно-счастливо, так… немного устало. Я безумно… я просто даже не могу поверить, что он сейчас со мной – этот удивительный юноша, который отринул всё ради свободы. Когда я дала понять ему, что во дворце его ничего, кроме мнимых обязанностей, не держит – он пошёл со мной.
Просто так.
– Тогда бардом? – интересуюсь, отсмеявшись; заправляю ему пряди за ухо. Мне почему-то хочется к нему прикасаться. Как можно чаще прикасаться, чтобы чувствовать, что он – вот, рядом; что мне не приснилось.
У ведьм особенные сны. Реальней реальности, и лживей иллюзии в то же время.
Мимо проплывают деревья, закатное пламя у кромки горизонта медленно угасает; ветер начинает набирать обороты.
– Можно, – соглашается он; я легко спрыгиваю на козлы, вниз, к нему – двигаю его бедром.
– Отдай поводья, – прошу с улыбкой. – Я хочу. А ты – возьми гитару, я её с собой прихватила. Спой мне что-нибудь, бард.
Он смотрит то на дорогу, то на меня с сомнением; словно думает, можно ли мне доверить управление.
– Дурак, что ли? – кривлю губы почти обиженно. – Я же больше твоего путешествую.
Он кивает и передаёт мне поводья, а сам забирается на сено.
– Солнце, купи мне гитару! – кричу смешливо; кажется, я где-то такую песенку слышала, да только где?
Где мы, отродье ведьминское, только не были!
– Обойдёшься, – смеётся он, и я фыркаю. Вот же свинтус!
– Ты мне петь будешь, жадина? – кричу в ответ.
Он берёт аккорды, а я… а я, кажется, даже и знаю, что он будет петь за песенку. Старая, с простым мотивчиком, но такая бесконечно родная для всех путешественников – для меня, а теперь и для него тоже.
– Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету, – поёт он, и я подпеваю, натягивая поводья, чтобы лошади перестали тащить свои и наши тушки со скоростью улиток. Я так… я даже не знаю, что я так – просто слушаю песню, да лошадьми управляю, боясь даже вздохнуть лишний раз. – Тем, кто дружен, не страшны тревоги. Нам любые дороги дороги. Нам любые дороги дороги!
Через полчаса можно будет свернуть с дороги и сделать привал – только место найти подходящее, у ручья; я бы растянулась на сене и задрыхла, не задумываясь – ночи тёплые, правда, комаров туча налетит – не знаю, как они опознают, но кровь мою любят просто безумно. Завтра – снова в путь; до ближайшего населённого пункта ещё полдня минимум.
Мне немного неловко – раньше я всегда путешествовала сама, а теперь…
– Наш ковер – цветочная поляна, наши стены – сосны-великаны, – поёт он, и я тоже пою, даже не задумываясь. Смешно так, под нос бурчу, немного хрипло, немного нелепо, и пусть. Мне непривычно, когда я… не одна. Когда я могу на кого-то понадеяться.
– Наша крыша – небо голубое, наше счастье – жить такой судьбою!
Звуки у гитары приятные, весёлые, и мне кажется, будто даже лошади в такт бегут.
– Давайте, окаянные! – натягиваю поводья снова, и они весело фырчат.
Мне кажется, или я вижу ручей?
– Мы свое призванье не забудем: смех и радость мы приносим людям! – лошади, будто почувствовав, сворачивают на траву и бегут в нужном мне направлении, а я ведь даже сделать ничего не успела. Пусть говорят, что особенно ненавидят ведьм кони – чушь это всё. Мои – моя тройка – всегда со мной, верные скакуны; когда мне приходится оставлять их, я даже переживаю, но уверена – всегда к ним вернусь.
Его голос у меня в ушах звучит, а я даже слов не разбираю.
А правильно ли я сделала? А не… обрекла ли я его на несчастье?
Путешествовать с ведьмой в рубище, не имея постоянного крова – весело ли? Может ли это быть похожим на счастье? Да и… тем более, с такой ведьмой, какой являюсь я?
– Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы, – поёт он громко, и я едва не подпрыгиваю на месте; вторю ему неуверенно:
– Не заменят никогда свободы.
У ручья мы останавливаемся – он спрыгивает первым и подаёт мне руку.
– Странный, – игнорирую его помощь. – Мне надо привыкнуть.
Освобождаю лошадей из узды, которые тут же, пулей, кидаются к ручью – жаждой мучились, горемычные, да я и сама пить хочу.
– Привыкнуть ей надо, – он опускается на траву рядом со мной. – Нет времени привыкать, ведьма ты моя рыжая.
– Тихо! – вскидываю руки. – Не называй меня так, не называй, не называй! Не твоя, просто ведьма, просто рыжая, просто!..
– Милая! – смеясь, дополняет он, и я начинаю вопить ещё громче.
На небе сияют звёздочки – кажется, только руку к ним протяни – и достанешь. Я никогда не видела такого яркого неба, а может, и не вглядывалась никогда. Мелодично шумел ручей, ветер покачивал верхушки деревьев, совы и ночные птицы заводили свои странные песни…
– Бог мой! – восклицает он вдруг. – Да ты же с волосами сольёшься сейчас, ведьма!
– Я тебя задушу-у! – хнычущим голосом угрожаю я.