Глава1
Грозовое лето
Стояло жаркое, грозовое, пахнувшее озоном, лето и, странным аккомпаниментом из раскрытых настежь окон звучал голос по радио: «…разноцветные дожди, эти молнии и тучи…мне от них как будто лучше…».
В одном из крупнейших в городе ювелирных магазинов, в своём кабинет молодая женщина заместитель директора мечтательно заслушалась песней про дожди; жарко…родители на даче в Усть-Нарве, муж на гастролях …суета сует и томление духа… Мысли витали далеко от деловой беседы с сидящими напротив бухгалтером, старшим кассиром и представительным мужчиной – церковным старостой Морского Никольского Собора, известного в народе как Никола Морской. Через ювелирный магазин государство продавало скупленные у населения ( видимо, у потомков революционных матросов ) подновлённые и отреставрированные предметы церковной утвари.
Мягко сверкали разложенные на столе панагии, кадильницы и кресты; ласково светились глаза старосты, он внимательно выбирал нужное.
Грозовое лето царило за окном; слепой, пронизанный закатным солнцем, короткий дождик претворил листья тополя в золотые монеты, как у раннего Маяковского – «…в зелёный бросали горстями дукаты…» - вспомнилось Алёне. Она вернулась к деловому разговору. Опять громыхнул дальний гром, и в кабинет вошла Алёнина приятельница с двумя молодыми мужчинами.
- « Вот, – сказала она – привела тебе, как и обещала, научного сотрудника НИИ Ювелирной промышленности и ведущего ювелира Экспериментальной лаборатории этого НИИ, знакомьтесь – Виталий Р. и Роман В.
Алёна протянула руку Виталию – жизнерадостному рыжеволосому мужчине лет 25-ти с внимательными карими глазами и очень деловым выражением лица, её руку он галантно поцеловал, потом она почему-то сняла очки и протянула руку второму… И - воспроизвёлся внезапно знаменитый стоп-кадр из давнего бельгийского фильма «Чайки умирают в гавани», виденного когда-то давно на квартирнике – окружающие застыли, как в детской игре «морская фигура, замри…» Зависло легато грома, дукаты листьев за окном замерли, потускнели блики в серебре на столе; белым шумом, смутным фоном звучали речи ( или мысли?) присутствующих, застывших в странных позах … Медленно плыли только две их руки навстречу друг другу, вот пальцы и взгляды соприкоснулись :
« Пани Директор, вы восхитительная женщина!» - « А вы, Пан Ювелир, говорят, восхитительный мастер!»
Гром выдал коду - финальный раскат, листья-дукаты зазвенели-затрепетали, блики засверкали, люди задвигались… Церковный староста складывал серебро в коробки, бухгалтер положила на стол баланс на подпись, старший кассир, убрав деньги, помогала складывать футляры старосте, подруга Людмила и рыжий Виталий, тихо переговариваясь, опустились в кресла. Роман, плавным движением сел рядом на стул, всё ещё держа Алёнины пальцы и разглядывая её кольца – звездчатый кабошон сапфира, затейливую полусферу финифти с красно-чёрной эмалью, обручальное кольцо с алмазной гранью, новинка по тем временам; а она разглядывала его – прямые плечи, стройная шея, ямка между ключиц в небрежно расстёгнутом вороте рубашки, твёрдый подбородок, высокие скулы, медальный профиль, прямые брови - лицо молодого Наполеона с картины Гро «Бонапарт на Акрольском мосту» в светлоглазо-светловолосом варианте.
И очень мужская, тигриная, текучая пластика. Голос довольно высокий, уверенный: - « Красивые кольца, пани директор, зачем вам я?» - «А мне хочется чего-нибудь особенного, Роман-ювелир!» - её голос, модулирующий, с множеством обертонов, прозвучал в унисон с его сердцебиением, показалось ему; раз услышишь – не забудешь…. – подумалось.
Петербургские белые ночи правят призрачной жизнью влюблённых… Грозовой июнь дурманит озоном… любовь, как наркотик, расширяет сознание – ярче цвета, сильнее запахи, слышнее вод подземных ход и звёзд высоких песнопенья. Быт и дела маячат где-то далеко, не в фокусе, у самой рамки картины мироздания и даже за её гранью, в мареве туманного небытия…
Он заходил за ней в магазин, как только мог вырваться из своей лаборатории и, взявшись за руки, они шли как сомнамбулы, сами не зная куда, доходили до Новой Голландии, светлое небо сквозило в её гигантской арке и пустых оконных проёмах. Тополиный пух плыл по воздуху и по чёрной воде канала и реки Пряжки, как по чёрному зеркалу пучины Коцита плывут белёсые семена бывших и будущих трагедий и раздоров.
Дальше, по Неве, мимо разведённых мостов они выходили к Марсовому полю, где запах сирени мешался с ароматом счастья тайных свиданий; обманное пространство города полнилось знаками и звуками, имеющими для них только им ведомое сокровенное значение. Он протягивал ей тяжёлую влажную кисть сирени – это свою жизнь дарил он ей. Издалека приплывал томительный напев трубы уличного музыканта «…странники в ночи…» - это о них пела труба, это они - странники белой ночи, пилигримы любви, вассалы страсти. Странная луна на перламутровом небе, призрачный свет Белой ночи - вознесённый, бестеневой – это их существование, вознесённое над обыденностью…
И над столиком, в подвальчике ресторана на канале, его аквамариновый взгляд безотрывен от её хризопразовых зрачков, а вокруг – расфокусированный стоп-кадр застывшей реальности. Да и реальности ли?... Единственная реальность – единение взглядов, сопряжение душ, слияние аур, соприкосновения рук. И аромат вина в поющих бокалах, и скрипка в чьих-то руках над столиком, звучащая сладким ядом любовного томления старого забытого танго; и объятия танца – и плечи, и бёдра, и руки, и звуки, и отзвуки грома, смутной угрозой будущих бурь…
(Грядущие бури уже копили заряды молний и собирали отряды фурий где-то далеко, на самом краю Ойкумены…)
Ну, а пока белая ночь осыпала бессонницей призрачный город и разведённые мосты, такси дожидалось у Эрмитажа, когда сведут мост, чтобы помчать их в Гавань – Роман решил не возвращаться домой, а заночевать у старого друга, Игоря. Доехали и долго стояли, не в силах расстаться; таксист деликатно смотрел в другую сторону, и только когда Алёна села и машина завернула за угол, он обернулся: «Здравствуйте, Алёна, куда, на 2-ой Муринский? Вы меня не узнаёте, Алёна?» - та, медленно возвращаясь к действительности, надела очки, узнала: Саша Щедринский…
***
Саша Щедринский.…Первый раз она увидела его бледного до зелени стоящего у зеркальных простенков между витринами гастронома угол Невского и Литейного. В стол заказов этого магазина она приехала « отовариться по-блату» с приятелем Марком, которого обещала ввести в этот заповедный уголок взаимовыручки. И вот у витрин стоит некто Оскар Корхин, известный в недалёком прошлом фарцовщик с зеленолицым интеллигентного вида субъектом и знакомит их всех между собой, субъект выражает полный восторг, узнав, что Алёна – зам.директора ювелирного магазина и минут через 10 уходит. Марк спрашивает Оскара: « А что это с ним – бледный и руки дрожат?» - « А он мне перед вашим появлением 3 рубля в шмен проиграл и очень расстроился, патологически жаден!»
- «А что такое – шмен?» - « Игра такая азартная, пришедшая к нам ещё в прошлом веке из Франции. Сhemin de fer - неожиданно красиво грассируя, произнёс Оскар и - «шмен-де-фер», - озвучил в русском произношении – железная дорога в переводе. Это когда в поездах во Франции запретили карточные игры, французы изобрели играть прямо на деньги. Двое зажимают в кулаки купюры одинакового достоинства и называют наугад порядковый номер цифр, 3-х или 4-х, как договорятся, из восьми, составляющих номер купюры. Ну, к примеру, зажимаем по три рубля в кулаке…» Оскар и Марк проделывают это, Алёна с интересом смотрит. Оскар говорит: « Первая, четвёртая и последняя…» Марк: « Вторая, пятая, седьмая…».
Оскар: «Складываем каждый свои цифры – у кого больше, тот и выиграл…вот это и есть шмен, или – железка, как до революции говорили…» - трёшка Марка переходит к Оскару.
Вот так впервые в их окружении появился Саша Щедринский; он, будучи инженером, работал таксёром, подфарцовывал, крутился понемножку и на антиквариате, а любимая поговорка у него была: если ты такой умный – почему ты такой бедный. Сам он был очень умным и очень не бедным, но очень-очень жадным, что его, в конце концов, и сгубило.
***
Доехали. Саша проводил её до квартиры: глубокая ночь, лифт на ночь отключён, на полутёмной лестнице всякое может случиться.
- «Саша, а почему Вы сразу не поздоровались?»
- «Ну, я же не знаю степень Ваших отношений с Вашим…эээ… попутчиком. Может быть, Вы не захотите продолжить с ним знакомство, или не захотите афишировать знакомство со мной. Алёна, можно к Вам в магазин зайти, мне сусальное золото нужно?»
- « Конечно, а можно Вам позвонить, если деликатный водитель понадобится?»
Обменялись телефонами. У Алёны, правда, был секретный, только для своих, телефон диспетчерской службы такси. Девочки-диспетчеры были её постоянными покупателями «с заднего крыльца» и присылали машину на любые задворки города по звонку (небывалое дело для непосвящённых!) из будки телефона-автомата – мелкие преимущества «услуги за услугу» эпохи тотального дефицита всего. Но такой политесный, почти личный водитель дорогого стоит!
Назавтра, и у неё и у Романа на работе какие-то неотложные дела, блатные визитёры, звонки, разговоры, и вот - условленный накануне побег от всего по сверкающим лужам после очередной короткой грозы, по дымящемуся асфальту, под звенящим солнцем…и всё исчезало, лишь глаза в глаза, рука в руке, слиянье душ и тел…
Сбегая с работы, они улетали на его Харлее, куда глаза глядят, она тесно прижималась к его затянутой в кожу спине, пряча лицо за его плечом… Соитье скорости и ветра, слиянье тел, единство душ… Они останавливались где-нибудь в укромном месте и перламутровой ночью купались нагие в шёлковой воде Маркизовой лужи. А потом снова мчались по пустынным дорогам в прозрачную Белую ночь, в предутренний туман.
Он отложил все заказы и делал для неё изумительные украшения – подвески из голубовато-зелёной бирюзы с бледным переливчатым жемчугом, мерцающим, как их бессонные Белые ночи. Он дарил ей перстни - с камнем женского счастья, сверкающим бледно-лимонным хризобериллом и с двуцветным турмалином, сине-розовым, странным, как их тайная жизнь. Он делал для неё затейливые гривны, унизанные звенящими бубенчиками и надевал ей на руки и на ноги браслеты-змеи, соединённые цепочками с кольцами-скарабеями…
Но служебные дела и окружающие требовали времени и внимания, и они сбежали в Москву. Алёна придумала для начальства срочную необходимость командировки, Роман купил больничный - и вот они в гостинице окнами на Красную площадь, через огромные окна было видно, как хоронили какого-то советского вождя. Заунывная официозная музыка была смешным фоном их веселью, чужой город своей эмоциональной нейтральностью не отвлекал их от погружённости друг в друга. По письму из Министерства торговли они получили по одноместному номеру в разных углах уродливого квадратного здания, и поэтому даже минимальный условно-гостиничный быт не омрачал их романтического побега. Они плутали бесконечными красно-ковровыми коридорами то поврозь - из номера в номер, то вместе – в ресторан или в город на прогулку. Московской тёмной ночью они танцевали на Красной площади под мурлыканье Алёны - «…strangers in the night…tatata-tata…samthing in your smile was so exiting…tata – tata…» И молодой строгий милиционер почему-то не шуганул их, странников в московской ночИ, а покрутил головой, заулыбался и отошёл. Они ловили такси и ехали гулять в какой-то пространный (просторный и странный) сад, и пожилой таксист, высадив их, улыбался вслед: - «Счастливо погулять, какие вы похожие, оба высокие, стройные, светлые…» Они забредали в закоулки сада и заросли давали приют их нетерпеливой страсти.
- «Пани Директор, Вы - восхитительная женщина»…
- «Пан Ювелир, Вы – белокурая бестия»…
Заблудившись в аллеях, потеряв входы-выходы, они перелезали через ограду и снова ловили такси.
Они перепутали день с ночью, наткнувшись на колоду карт в ящике стола, играли в очко « на раздевание», хохотали и жульничали. Они восхищались друг другом и бормотали в забытьи - «…какая у тебя кожа атласная …какие у тебя глаза, зелёные, хризолитовые,… а у тебя - как аквамарин… как ты пахнешь восхитительно…какая у тебя сильная, стройная спина…». А дальше неразборчиво, на неведомом языке, на невидимых тропинках в эротических садах, в запретных пределах запредельных пространств их тайной вселенной.
В ресторане гостиницы оркестр играл для них « Странников», а солист пел «…триии мееесяааца зиии-ма, и веееечнаяяя веснааа…», официант, мило улыбаясь, наливал им в певучие бокалы « Алазанскую долину», и все вокруг любовались на них. Странно, обычно явно влюбленная, поглощённая друг другом пара, вызывает у окружающих осуждающие и злобно-завистливые взгляды, а в этих была какая-то детская, наивно-эротическая, невинно-бесстыдная, гармоничная чистота.
На третью ночь в Москву из Питера пришла гроза, загромыхало, заполыхало, и, в унисон с громом, грянул телефонный звонок – разыскАли таки Алёну, начальство мечет громы, семья разыскивает-беспокоится.
В самолёте они, как два птенчика в гнезде, заснули, прислонившись голова к голове и взявшись за руки, стюардесса тихо прикрыла их пледом… В аэропорту Питера их встретил на машине Романов друг Игорь, было около 6-ти вечера. Ах! – семь бед, один ответ – завтра, завтра по-домам и на ковёр к начальству, а сейчас – продолжение праздника, и они втроём отправились в «Садко» ужинать.…
В «Садко», ресторане в «гой-еси» русском стиле, трудилась метр-д*отелем прелестная блондинка, постоянная заказчица Валера, она тут же усадила их в центре и, как на скатерти-самобранке, возникло всё то, что обещали Интуристовские рекламные проспекты, и чего никогда не бывало в действительности, даже для иностранцев. Поэтому, сидящие вокруг немцы и англичане с удивлением косились, а невоспитанные американцы и темпераментные итальянцы таращились на расписной гжелевский самовар, на блюда и подносы, расписные, огненно-петушиные, на икру пяти сортов в голубых икорницах на льду. Появился и штоф с опоясывающей надписью славянской вязью – «Первая колом, вторая соколом, третья пташечкой…» А вот и блины с пылу, с жару, да ещё приправы к ним – разные варенья, мёд, сметана, да пироги горячие с разными начинками, с визигой даже… Заиграл русский оркестр, поплыли девушки в кокошниках, запела жалейка-сопелка. Ах, хорошо пилась ледяная водочка да под сопелочку, в ресторане «Садко» в застойные советские времена!
Русский оркестр сменился обычным, ресторанным; зазвучала танцевальная мелодия, к столику подсела метр-д*отель Елена - «…всё ли хорошо, что-нибудь ещё?...». Подошла цветочница, Игорь подарил Алёне белые, а Роман – красные розы, официант принёс вазу. И, в этот момент, пританцовывая в ритме звучащей музыки, к их столику, прямо к Роману подошла высокая, красивая, яркая, беременная месяцев на восемь, негритянка и застенчиво пригласила его на танец. После всеобщего секундного замешательства Игорь со словами – my friend dosn*t dance ( мой друг не танцует) – вскочил, обошёл столик и бережно принял в объятья, на вытянутые руки чёрную красавицу и выдал реплику в сторону по-русски: - « Ежели чего, так я и роды приму, я ведь врач, хоть и хирург…»
Оттанцевав, Игорь с бережением проводил дирижаблеобразную чёрную красавицу к её столику, где сверкал кровавыми белками глаз громадный негр, вернулся и, садясь на своё место, сказал Алёне:
- « Ты знаешь, что такое пассивный бабник? Это тот, кто сам на женщин, кроме любимой, не смотрит, не заигрывает, не распускает хвост, не подаёт сигналов и не пристаёт. Но если, влекомая его обаянием и манкостью, женщина сама проделывает всё вышеперечисленное, - пассивный бабник отказать не может и даже не хочет. Не хочет обидеть женщину отказом, не может допустить даже в незнакомке сомнения в своей мужской состоятельности. Да вот, объясню совсем элементарно: если тебе просто протягивают конфету или иное лакомство на раскрытой ладони и говорят – возьми, ты же возьмёшь, любой возьмёт! Вот наш друг Роман из породы пассивных бабников и есть…»
Тот запротестовал, Игорь засмеялся, - «Ну, теперь, может быть, он стал другим, кто знает… - и погладил Алёну по обнажённому предплечью – какая кожа у тебя, шёлковая…»
Посидели ещё немного, расплатились и вышли из ресторана на Михайловскую улицу, с противоположной стороны текла толпа - в Филармонии напротив закончился концерт, публика расходилась, расходились и оркестранты с инструментами.
Игорь около своей машины договаривался со швейцаром, чтобы тот присмотрел за ней до утра. Игорь не хотел во хмелю за руль садиться, ехать к нему в Гавань ночевать решили на такси. Роман обнимал Алёну за плечи, а та обнимала красно-белый букет роз, когда напротив них возникла высокая, огненноглазая, пышная дама со спутницей и изрекла громогласно в сторону Алёны: - « Как! Почему здесь, ты же в командировке в Мурманске!!!»
Это была концертмейстер филармонического оркестра и - Алёнина свекровь…