В магазин ALDI зашли вместе с Ароном Моисеевичем. Сразу же отмечу, что одна из светлых сторон немецких мигрантских будней, а я рассказываю о евреях или, как говорят местные: контингентных беженцах – возврат, хоть в какой-то степени, к истокам. Конкретно: многие просят называть себя по именам, данным им в своё время родителями. И бывшие совковые Михаилы, Николаи, Петры, Зиновии и другие благополучно превратились в Моисеев, Наумов, Пинхусов, Зюнь. Продолжить может каждый. Арон Моисеевич в прошлом крутил баранку такси, т.е. был моим коллегой.
Общих тем для разговоров, естественно, навалом. Вспоминается наше знакомство. Арон, не без гордости глядя на меня, объявил, что отработал в одном из таксопарков Днепропетровска 29 лет. Я внимательно посмотрел на него и сказал: „Не хочу тебя сильно обижать, но в первом киевском таксопарке отмахал 33 года“. Удар пришёлся ниже пояса. Арон Моисеевич посерьёзнел, как говорят в Одессе, с лица.
„Может тебе трудовую книжку показать? – переспросил я. Старую. Не с толкучки, а настоящую“. Поверил на слово, хвала Всевышнему. Но постепенно таксистский стаж Арона стал расти и за шесть лет знакомства достиг цифры 31. Сразу же пожелал ему в душе держать такой же темп, догнать, а по возможности и перегнать меня, чтобы смогли совместно отметить славную дату.
Побродив по магазину, наткнулись на отдел, где среди прочих товаров питания продавались какие-то таблетки в цилиндриках. Арон Моисеевич достал с полки цилиндрик, внимательно осмотрел его, обнюхал и даже потрусил зачем-то над ухом. Затем он вскрыл тару и извлёк оттуда довольно большую таблетку или „шайбу“, как говорят немцы. Я выпучил глаза! Ещё раз обнюхав продукт, Арон надкусил его. „Дрек“ – резюмировал он, - покупать не буду“ На шайбе оказался довольно глубокий надкус. Манна для криминалистов.
Аккуратно поместив таблетку в цилиндрик и закрутив крышку последнего, потенциальный покупатель положил его на полку. „А если кто-то купит и увидит следы от зубов“? – наивно спросил я. „Не будь дурным, - разъяснил Арон, - кто там будет рассматривать? Съедят и с концами“. Почти пять лет прошло от того забавного эпизода. Но вот, что интересно, а иногда и не очень. Будучи от природы слегка доверчивым, проще говоря, лохом, нередко приношу домой из магазинов вскрытые кем-то пакеты, банки, кульки и те же цилиндрики. И сразу же вспоминаю Арона Моисеевича, хотя вряд ли он мог перепробовать столько продуктов до моего прихода.
Гена Кваппе живёт в соседней восьмиэтажке. Из Сибири в Германию его вывезли жена и мать. Гена, по его словам, упирался из последних сил, но тщетно. Сухой, как доска, зад словно у североамериканского койота. Брюки без подтяжек падали на обувь, так как не за что было практически зацепиться. Голову украшала мощная лысина, но общее количество волос, как утверждал Гена, осталось то же. Просто волосяной покров переместился частично в нос, но, основная масса - в уши. „Зато зимой никаких проблем, - хвастался он, - без шапки хожу уже шестой год“. И насморк не достаёт.
Никогда не отказывался принять на грудь. После поддачи обычно подступало острое желание пошевелить руками, а у бывшего тракториста, комбайнёра, шофера и т.д. ручищи были весьма объёмными. В схватки вступал охотно – только свистни. По количеству шрамов пресловутый канцлер Отто фон Бисмарк, имевший 27 подобных отметин в результате студенческих дуэлей, мог отдыхать, если взять для сравнения лицо и тело Гены. Страшно переживал, что некому натереть рожу в тошнотворных немецких условиях.
Сбивала с толку вежливость местных. „Только подканаешь, чтобы душевно объясниться, - сетовал любитель потасовок, - а он сразу: битый, битый“. Страдалец переиначивал таким образом слово немецкое слово Bitte (пожалуйста).
Хочется отметить, что познания языка предков у херра Кваппе имели место быть, но всё-таки немного ниже нуля. „А если битый, то чего шатаешься, людей с толку сводишь“? Драться со своими ему осточертело, уже не вызывало спортивного азарта и полёта души. Да и супруга Лена, тоже не дура при необходимости подраться с муженьком в минуты кипения его страстей, не давала разгуляться, гася на корню любую творческую инициативу.
Вместе с тем Гена отличался чрезвычайной аккуратностью и слегка пароноидальной любовью к порядку. Чистота в квартире наводилась им персонально. Уборки назывались: „сухарь и мокруха“. Это были нелёгкие часы для домочадцев, которые разгонялись по углам, укладывались спать в семь часов вечера, выпроваживались на улицу. Раздражали буквально до слёз соседи и прочие, ходившие по газонам возле Гениного балкона.
Вначале он что-то покрикивал, но, само собой, никто Гену не понимал. Даже трёхэтажные матюки. Раздражал к тому же их беззаботный, как ему казалось, слишком уж весёлый смех.
Тогда борец за порядок под видом поливки цветов на балконе окатывал нарушителей орднунга из лейки, однако, помогало не очень. Крамольные мысли залить в лейку кипяток или соляную кислоту, были отогнаны прочь, как явно нереальные.
И в один прекрасный поздний вечер его осенило. Забросил на траву сеть, похожую на ту, которую обычно вешают строители, ограждая строительные леса. Серовато-бесцветного колера с громадными ячейками, раскопанная где-то по случаю, практически невидимая на траве. Сам притаился на балконе.
Эффект был эффектным. „Кувыркались, аж самому смешно становилось, но убрал. Вдруг кто-то ногу сломает. Или голову. А там полиция нагрянет“. И оставалось ограничиваться выкрикам с балкона и слабыми надеждами на дисциплинированность ходоков. Ещё одну головную боль причиняли многочисленные любители сигать через ограждение, дабы сократить путь к находящейся рядом с домом автобусной остановке.
Подростки и довольно зрелые мужики. И дамы временами не брезговали. Вначале Гена прикручивал сверху забора колючий дрот, но прыгуны палками обрывали его и продолжали свою деятельность. Ничего не дала установка веток, досок и прочих приспособлений. Категорически отвергались советы шутников выкопать ночью яму под забором, сделать настил и замаскировать. Хотя должно было сработать.
Тщательно проверив пути миграции скакунов через изгороди, он проникся новой идеей. Изготовив в домашних условиях смазку из отработанного моторного масла, солидола и какой-то тошнотворнопахнущей взвеси, Гена тщательно нанёс её на места, за которые хватались или наступали ногами верхолазы. „Я одного засёк, - торжествовал Гена, - рукой схватился. Потом перелез таки, понюхал руку и скривился. Жирная, да к тому же пахнет – дышать нечем. А что? Дороги нету, что ли“? Помогло последнее средство защиты, а может всё в комплексе сработало, но, вроде, скакать стали меньше.
Однако вершиной считаю историю с женихом. Обычно Гена делился своими страданиями с приятелями в скверике, где происходило практически ежедневное пивопитие. Гуляя с собакой, изредка останавливался, чтобы перекинуться парой-тройкой фраз. Но, услышав разглагольствование Гены, всегда задерживался. Уж очень красочно описывал он ситуации. На бумаге они выглядят более блекло, невыразительно. Пропадает очарование личности, манеры рассказывать. Да и невозможно перенести все те слова, которые произносил рассказчик, чтобы бумага не покраснела.
„Захожу как-то раз домой, - повествовал Гена, - поднялся на лифте и увидел, как от моей двери мужик согнутый отскочил. Толстенький такой, с мокрыми губами, чернявый. Но не из ваших“, - отметил Гена, проницательно поглядев на меня „Кафеварка или курт (что на нормальном языке обозначало: турок (от слова "турка" или курд). В скважину замочную подглядывал, гнида поганая. Я ему ничего не сказал, даже отвернулся, вроде не вижу ничего. Всё отложил на позже. Утром выпроводил своих. Девки с женой рванули шастать по магазинам. Я же промазал пол возле дверей слоем автольчика. Слегка нанёс.
И сижу, ожидаю. Когда через часик слышу звук: есть! Упал кто-то в коридоре рядом с дверью. Потихоньку смотрю в глазок, вижу, уходит турка и за голову держится. Видимо сильно треснулся. А чего в чужие квартиры заглядывать? Выхожу и сразу же тряпкой насухо вытираю автол, а затем с порошёчком помыл. И не зря старался. Вечером полицай приходил, нюхал что-то, высматривал. Что смотреть? Всё нормально, чисто, и соседи знают, что у Гены всегда всё блестит. Я потом встречал „беобахтера“ (наблюдатель - нем.), - проявил вдруг глубинные познания немецкого языка Гена. „Здоровался всегда первым со мной. Видно врубился из-за чего спикировал на пол. Шишка на голове приличная была, но рассосалась со временем. Не рыло же ему квасить, а потом отвечать. А так всё шито-крыто“.
Вскорости выяснилось, что чернявый беобахтер хотел посвататься к старшей дочери Кваппе, Нелли. Она, как раз, „наквасила“ (по словам папы) волосы в цвет блондинки, на который турки сильно реагируют. Подобно пакистанским орангутангам на самок.
Вот он и подглядывал за бытом своей возможной в будущем семьи. Досмотрелся женишок. А по большому счёту, как выразился классик: „Всё это было бы смешно, если бы не было так грустно“. Имей Гена работу, подобную той, которую выполнял в своём колхозе „Красный пропеллер“ или „Голубой карбункул“, разве занимался он такой чепуховиной? И сколько таких, как Гена Кваппе, проживает в Германии, упорно ищущей в азиатских странах специалистов для своей экономики? А евреев сколько без дела ошивается?
Ян Подорожный. 14-15.11.07.