- Здравствуйте, - посетитель робко присел на краешек стула. Вот Вы, значит, какой.
Мэр недоуменно уставился на вошедшего. Несмотря на свою молодость, Владимир Иванович Сухоруков, привык держать себя солидно. К этому обязывали не только высокая должность мэра и сеть принадлежащих ему универсальных магазинов, но и искреннее убеждение Сухорукова в нерушимую справедливость поговорки: "Каждый сверчок - знай свой шесток". Сидевший напротив мэра старик, был ему совершенно не знаком. Седой как лунь, с изрезанным морщинами землистым лицом и руками, покрытыми вздувшимися от тяжелого труда венами, походил на обычного просителя, каждый понедельник обивающих порог его начальственного кабинета. Сухорукову изрядно надоели эти "челобитчики", абсолютно не желавшие понять, что все они - всего лишь серая безликая масса, называемая политологами заграничным словом "электорат". Они нужны лишь для того, чтобы опустить свои бюллетени в избирательные урны, открыв путь во власть им - Сухоруковым. Открыть и замолчать на ближайшие пять лет, не досаждая "всенародно избранной власти" своими проблемами и невзгодами.
Старик же внимательно смотрел на мэра и от этого пристального взгляда Сухорукову становилось не по себе. "Ишь как уставился!" - неприязненно подумал он, а вслух сказал сухо и властно:
- Слушаю Вас.
Посетитель усмехнулся. что показалось Сухорукову и вовсе оскорбительным, и ответил каким-то другим, совсем не старческим, а вполне себе молодым голосом:
- Тебе пора, собирайся!
Всевластный хозяин города даже оторопел от такой наглости. В последний раз таким тоном с ним говорила мать, лет двадцать назад, поторапливая нерадивое чадо в школу.
Он уже открыл рот, чтобы выпроводить старого нахала из кабинета, как вдруг кресло под мэром завертелось, будто центрифуга, а окружающая его обстановка покрылась густым белым туманом.
Когда этот туман понемногу рассеялся, Сухоруков ощутил себя лежащим на сырой земле. Местность вокруг была покрыта воронками недавних разрывов, а прямо над ним навис здоровенный боец в форме Красной Армии старого образца. Выцветшая на солнце гимнастерка, сбитая на затылок пилотка, кирзовые сапоги и ствол винтовки с примкнутым к ней штыком, не оставляли у растерянного мэра никаких сомнений - он спит и все это ему лишь чудится. Он уже собрался было протереть глаза, как громкий прокуренный бас приказал испуганному градоначальнику:
- Чего разлегся, гнида?! Топай давай вперед, шпиен!
Не соображая, что происходит, Сухоруков вскочил на ноги - и откуда только силы нашлись, раньше пешком ходить мэру почти не приходилось. Толчок прикладом в спину указал ему направление движения. Они подошли к траншее, в конце которой виднелась землянка, очевидно блиндаж командира. "Вот и хорошо", - подумал Сухоруков. "Сейчас этот дурацкий розыгрыш закончится". Ему очень хотелось верить, что все происходившее с ним - то ли сон, то ли бред. "Какая теперь разница!" - подумал он, сильно пригибая голову, чтобы войти в полутемный блиндаж. В запах мэру ударил спертый аромат пота, крови и лекарства. В углу, склонившись над лежащим на нарах человеком, стояла женщина или девушка с санитарной сумкой - в полусумраке землянки Сухоруков не разглядел ее лица, очевидно делавшая раненному перевязку. Приведший его боец кашлянул и негромко спросил женщину:
- Как он?
Раненный шевельнулся и спросил слабым голосом:
- Ерофеев, ты?
Боец выступил вперед, заслонив Сухорукова, и приняв строевую стойку отрапортовал:
- Так точно, я это, товарищ лейтенант. Я тут шпиена доставил. Аккурат к нашему "передку" подбирался, гадюка. Видать к "фрицам" собрался. Вон как вынарядился: чистый фон-барон!
Раненный лейтенант привстал на своем лежбище и, опираясь на руку медсестры, сел, спустив на пол забинтованные ноги. Каждое движение давалось ему с трудом. Медсестра подала ему алюминиевую кружку и, отхлебнув глоток, лейтенант наконец спросил, обращаясь к Сухорукову:
- Фамилия? Что делаете на переднем крае?
Сухоруков открыл было рот и тут с ужасом понял, что сказать ему нечего. Этот раненный лейтенант едва ли поверит рассказам пришельца из 21-го века. Но деваться Сухорукову было некуда: офицер смотрел на него требовательно и затягивать паузу было опасно.
- Видите ли госп..., извините, товарищ лейтенант, - начал он, споткнувшись о забытое уже в его времени слово "товарищ".
Но эта оговорка не прошла мимо лейтенанта. Его лицо передернула гримаса ненависти и отвращения, будто вместо Сухорукова он глядел на какую-нибудь мокрицу.
- Ах, "господин", говоришь... . Ясно куда ползешь, гад!
Сухоруков попытался было пуститься в объяснения, но тычок прикладом в спину напомнил ему, что его уделом отныне является лишь отвечать на вопросы.
- В особый отдел его бы сдать, товарищ лейтенант, - предложил стоявший сзади боец и Сухоруков вспомнил, что фамилия того солдата была Ерофеев. Пущай там разбираются, что он за птица!
Но лейтенант уже принял другое решение.
- С комбатом второй час как нет связи. А конвоировать этого гада под огнем "фрицев" - гиблое дело. В общем так, Ерофеев, выведи этого субчика к отхожему месту и шлепни его ... по законам военного времени оно правильно будет!
Только сейчас до экс-мэра дошла мысль о том, что финал этого страшного сна может оказаться для него трагическим. Он рухнул на колени и стал сбивчиво выкрикивать, захлебываясь слюной:
- Товарищ лейтенант! Умоляю! Не надо! Это ошибка! Я свой! Я - мэр, ну градоначальник!
Он опять забыл как в советские времена называли руководителей города и от своего бессилия вспомнить это треклятое слово внезапно взвыл как почуявший гибель пес. Лицо лейтенанта скривилось в брезгливой усмешке, но тут из темноты землянки раздался взволнованный девичий голос:
- Товарищ лейтенант, Володя, не надо! Пусть Ерофеев доставит его куда следует. Не бери ты греха на душу.
Офицер повернулся на голос, желая по-видимому дать сердобольной медсестре достойную отповедь, но из другого угла, где за низким столом сидел к ним еще один боец, державший у уха телефонную трубку, раздался радостный возглас:
- Есть связь, товарищ лейтенант! "Третий" на проводе!
Сухоруков почувствовал внезапную тошноту и не сдержавшись опорожнил желудок прямо на земляной пол блиндажа.
- Фу ты, поганец этакий, все жилье своей блевотиной изгадил! - выругался Ерофеев, больно ткнув обессилевшего мэра сапогом в зад. Толчок был несильным, но Сухоруков повалился прямо в наделанную им лужу, измазав в ней свое лицо и руки.
Офицер не видел этой сцены, так как опираясь плечо санинструктора, маленькими шажками брел к телефону.
Конвоир вывел Сухорукова из землянки и кивком головы велел:
- Вытри рожу о траву, смотреть на тебя тошно!
Последовав здравому совету, Сухоруков услышал голос лейтенанта, доносившийся из-за брезентового полога блиндажа:
- Товарищ "третий"! Сухоруков докладывает! Пока держимся, но в роте осталось три десятка бойцов. Боеприпасы на исходе.
И выслушав ответ невидимого "третьего", лейтенант добавил:
- Есть держаться! Тут еще вот что: бойцы типа одного задержали - не то шпиона, не то предателя. Вроде как к немцам шел. И по виду очень уж подозрительный. Понял Вас. Буду ждать посыльных.
Сухоруков словно окаменел от услышанного: оказывается офицер был его однофамильцем или ... . Что означает это самое "или" Сухоруков и подумать боялся. Как там медсестричка называла его? Володя кажется. Точно, Володей! Так ведь и его, Сухорукова, прадеда тоже звали Володей. И погиб он на войне. Год гибели прадеда Сухоруков не помнил, но это сейчас было неважно. В настоящий момент его волновала лишь собственная судьба.
Он повернул голову к стоявшему за спиной Ерофееву и сказал:
- Товарищ ...
Сухоруков не служил в армии и не разбирался в старых знаках различия. Но на петлицах Ерофеева при дневном свете он разглядел маленькие истершиеся треугольники - по четыре штуки на каждой петлице. Какому званию они соответствовали бывший мэр не знал, но выход все же нашел, добавив к слову "товарищ" наименование "командир".
- Товарищ командир! Мне необходимо еще раз поговорить с лейтенантом. Это очень, понимаете, очень важно!
Ерофеев смерил его недоверчивым взглядом, затем, окликнув проходившего по траншее бойца, велел ему стеречь арестованного, а сам исчез за брезентовым пологом землянки.
Дальнейшее Сухоруков помнил отрывочно. Помнил как слушал его сбивчивый и путаный рассказ лейтенант. Как охала, прикрывая от переживания рот, санинструктор Леночка. Сначала они приняли его за свихнувшегося от страха предателя. Но приведенные пришельцем доказательства: золотые часы марки "Омега", айфон, который правда Сухоруков так и не смог включить и прочие "иновременные" мелочи в конце концов растопили лед недоверия в глазах его собеседников. А услышав о победе в мае 45-го и параде на Красной Площади, прадед молча разлил из своей фляги в алюминиевые кружки "наркомовские" 100 грамм. Глядя на это прямое нарушение медицинских предписаний, Леночка только вздохнула, но перечить не стала и тоже отхлебнула глоток из алюминиевой кружки.
Настроение испортил старшина Ерофеев, он оказался командиром разведчиков и привык сохранять хладнокровие в любых ситуациях. Телефониста лейтенант предусмотрительно отослал из блиндажа, как он сказал, "чтобы не болтал лишнего".
Взглянув на большой циферблат наручных часов, Ерофеев заметил:
- Однако, товарищ лейтенант, скоро "особисты" пожалуют. Чего с ним - и он указал рукояткой немецкого штык-ножа, которым только что нарезал трофейный шпик, на раскрасневшегося от выпитого спирта мэра - делать будем?
Лейтенант отложил в сторону свою кружку и поднялся из-за стола.
- Я так думаю, Володя, - обратился он к своему правнуку. В штаб батальона, а может и повыше, тебе нужно в любом разе. Сведениям, что ты тут рассказал, цены нет. Говори там правду и не бойся. Сволочей конечно и в нашем времени хватает, но не все так страшно как ваши "дерьмокрты" брешут. И вот еще что, правнук ты мой расчудесный.
Лейтенант поморщился, будто подбирая нужные слова.
- Помни, Володя: жить надо так, чтобы помирать не страшно было. Хотя что я тут перед вами хорохорюсь. Помирать - оно всегда страшно. Но еще страшней будет, ежели совесть тебя в последний час мучить станет. Так что, живи, потомок не по лжи.
Договорить он не успел. За стенами блиндажа раздался грохот и в проеме показался боец, недавно карауливший Сухорукова, и крикнул стараясь перекрыть начавшееся столпотворение:
- "Фрицы" артподготовку начали!
Откуда-то снаружи сверху раздался пронзительный, леденящий душу, вой и в следующий миг блиндаж потряс чудовищный взрыв. Хлипкая, в один накат, крыша блиндажа рухнула, погребая под своими обломками всех, кого не успела убить взрывная волна.
Сухоруков очнулся в своем кресле. Привычно жужжал кондиционер. Из-за окна доносился обыденный шум улицы. Сухоруков встал, ослабил узел галстука и налив полный стакан холодной воды из кулера, жадно выпил его до дна. Затем он велел секретарше принести заявления пришедших на прием граждан и подписал их все не читая. Потом раздались звонки: кто-то требовал, умолял , угрожал, кто-то звал на шашлыки и в сауну. Сухоруков не дослушивал их, кладя трубку на рычаг телефона. Он действовал словно на автомате, мысленно оставаясь там на передовой.
Наконец он закончил дела и отправился домой. Не на служебной "Тойоте" как всегда, а на автобусе. Он вдруг ощутил себя молодым Володькой Сухоруковым, у которого впереди вся большая и ужасно интересная жизнь.
Жены дома не было: в это время она совершала обход магазинов - "шопинг", как она любила называть это занятие. Раньше Сухорукова раздражала эта пустопорожняя трата денег, а теперь он не придал этому никакого значения. Даже обрадовался возможности побыть самому. Домработница, или как называла ее на дореволюционный манер супруга - "прислуга," Даша - принесла ужин. Но Сухоруков даже не притронулся к еде. Он вдруг вспомнил, что у Даши дома, в пригородной деревушке остались старуха-мать и маленькая дочурка.
- Даша, ты домой хочешь? - привел он в замешательство девушку, убиравшую так и не тронутый им ужин.
Губы ее задрожали: она была готова разрыдаться.
- Владимир Иванович, Вы меня выгоняете? - тихо спросила она.
- Да нет же, нет - постарался он успокоить девушку. Будем считать, что я отправляю тебя в оплачиваемый отпуск до конца года. Побудешь с родными: дочка небось соскучилась по мамке?
- А как же Вероника Павловна, одна по хозяйству? - напомнила Даша об его супруге.
Сухоруков ответил сухо, но решительно:
- Вероника Павловна управиться своими силами.
Даша растеряно молчала. Тогда он взял из сейфа пачку денег, протянул их домработнице со словами:
- Это тебе, тут твоя зарплата вместе с премиальными.
Когда девушка ушла, Сухоруков сел за письменный стол, положил перед собой лист бумаги, взял ручку - "Пеликан" с золотым пером. "Взятка-сувенир" - с горькой иронией подумал он, вспоминая угодливую физиономию дарителя. Первой его мыслью было написать заявление об увольнении. Но внезапно. словно из глубины души к нему пришла другая мысль и он явно услышал ее, высказанную вслух своим прадедом - лейтенантом Сухоруковым из августа 41-го: "Здесь твой фронт!" И тогда он написал совсем не то, что собирался минуту назад. На чистом листе появилась написанная с нажимом фраза: "Здесь мой фронт!"