Из цикла "Про Миньку".
Минька и борона.
Минька боялся темноты. Собственно, не самой темноты, а существ, её населявших. В тёмной комнате под кроватью водилось чудовище, а за шкафом постоянно шевелились привидения или ещё какая-нибудь мерзость. Конечно, тогда Минька был маленьким мальчиком. В детстве темноты не боятся только люди с расстроенным воображением, вроде сотрудников НКВД и активистов движения «Наши». По мере взросления темноту Минька даже полюбил, потому что перестал ложиться в постель в одиночестве. Вдвоём ему было совсем не страшно! Короче, расслабился Минька и, как показали описанные ниже события, напрасно.
Когда Минька стал Главным Инженером, он здорово обрадовался, стал командовать и решать все производственные вопросы. Половину вопросов придумывал сам, суетился и шибко уставал. Чуткий Директор со свойственной ему добротой Миньку жалел, мягко и ненавязчиво советуя ему, как необходимо правильно строить работу, больше доверять подчиненным, но тот слушал в пол уха, а делал по-своему, то есть лез во все дырки, не щадя живота. Это его чуть не сгубило.
- Всё, - сказал однажды Минька после обеда, - я поехал!
Директор подумал, что друг решил начать уик-энд в четверг, и искренне порадовался за него. Но оказалось, что Минька ещё не изжил атавистическое желание трудиться и отправляется на Объект. С целью обследования на предмет дальнейшей работы. Директор поинтересовался полным наименованием «объекта» со слабой надеждой, что Минька таким образом камуфлирует прелюбодейскую связь. Но… Объект оказался настоящим и являлся Домом культуры под названием «Серп и Молот». Тихо ветшая, он нуждался в реконструкции. Минька сказал:
- Пока! - и исчез, прихватив двух опытных коллег.
Следующую фразу от него Директор услышал часа через полтора. По телефону. Голос был слаб и звучал обреченно. Минька сообщил, что находится в травматологическом отделении городской больницы. Сказал, что хочет, на всякий случай, попрощаться, просит извинить его за всё; а видеокассета «Развращённые нимфоманки» у него в столе, и её надо вернуть владельцу. А зарплату передать жене. Желательно, до похорон. Чтобы она не перепутала зарплату с материальной помощью, на которую, он надеется, семья покойного может рассчитывать. Директор сказал, что сначала сам непременно посмотрит «Нимфоманок», чтобы понять, насколько Минька увяз в трясине похоти. Естественно, после поминок. Когда утихнет первая боль утраты. А ещё спросил, есть ли у Миньки усопшие родственники, к которым его можно пристроить, потому что хороший участок на кладбище стоит возмутительно дорого. Несоизмеримо больше материальной помощи, на которую Минька оптимистически рассчитывает. Хоронить же Миньку где-нибудь на краю оврага, рука копать не поднимется. Минька сказал, что Директор всегда найдет самые верные слова, чтобы подбодрить товарища в тяжёлую минуту, вселить в него надежду на благополучный исход, и он не забудет его доброты до последнего вздоха, который уже близок, так как на него, Миньку, сейчас будут накладывать гипс. Директор спросил, правильно ли понял, что речь идет о слепке посмертной маски. Минька тяжело вздохнул, и связь прервалась.
Директор, обладая исключительно редкостно аналитическим складом ума, постфактум определил основные причины трагедии. Первая заключалась в том, что Минька стал взрослым и перестал бояться темноты. Когда он рьяно исполнял служебный долг, болтаясь по очагу культуры, нелёгкая подтолкнула его к дверям зрительного зала. Откуда было знать Миньке, что перекрытие в зале частично отсутствовало? Что ниже зияла утроба подвала? Что освещение не функционировало с третьей пятилетки? Откуда, если у него было законченное высшее образование? Минька открыл дверь в тёмный зал и, ничтоже сумняшеся, шагнул. Но не прямо, как свойственно большинству представителей разумного населения, а налево... Так была выявлена вторая причина. Поскольку Минька привык двигаться в этом направлении с регулярностью, недоступной большинству мужчин его возраста, то шаг был сделан автоматически, на уровне условного рефлекса. Если бы он двинулся прямо, то не загремел бы в кромешную темень без дна!
Субъективно он летел долго. В полёте Минька цеплялся одеждой и частями тела за какие-то металлические крючья и очень надеялся, что на дне не окажется бороны зубьями кверху. Чаяния оправдались. Минька боком грохнулся о бетонный пол и подумал: «Во пиз.анулся!»* Потом он полежал в темноте, поскольку вставать не хотелось, и опять подумал. Мысль не отличалась новизной. «Ну, я и пиз.анулся!» - резюмировал Минька. Потом мозг заработал несколько активней. Мысль приняла вопросительную форму, сохранив содержание. «Как это я пиз.анулся!?»
Лёжа в машине «Скорой помощи», Минька другими вопросами не задавался, потому, как было ему совсем худо. Он жалел новые штаны, разодранные в хлам. Заодно было жаль левую ягодицу, немногим отличавшуюся от штанов. Болели избитые бока, но хуже всего обстояло дело с правой рукой. Минька подозревал, что она сломана.
Коллеги, отправив начальника в больницу, горячо обсуждали случившееся. К собственной радости, находились они от места падения вне прямой видимости, и заподозрить в причастности к происшедшему их не могли.
- У нас тоже случай был. Давно, - сказал Главный Конструктор. - Лет восемнадцать назад. Точно. В восемьдесят седьмом. На прораба плита упала. С тридцати метров.
- Насмерть? - живо поинтересовался Заместитель Главного Конструктора.
- Нет, - сказал Главный, - только заикаться начал.
- Не может быть, - сказал Заместитель. - С тридцати метров! Да его б убило на хрен!
- Я ж тебе говорю, не убило. Ходить, правда, не мог, - подумав, сказал Главный Конструктор.
Он никогда не говорил, предварительно не подумав.
- Почему? - полюбопытствовал Заместитель.
- Нечем ему ходить было. Ножки-то того, отрезали. Вот по сюда, - продемонстрировал Главный Конструктор.
- На себе, на себе не показывай, - забеспокоился Заместитель почти искренне. - А говоришь, только заикой стал.
- Ну да, - сказал Главный Конструктор после минутного размышления, - перед смертью.
- Вот! - обрадовался Заместитель. - Я ж тебе говорил, что так не бывает. Убило его на хрен!
- Нет, - сказал Главный, - не убило.
Заместитель несколько озадачился. Он не всегда понимал Главного Конструктора. Того, вообще, мало, кто понимал.
- Умер он. В больнице. Дня через три, что ли... - закрыл тему Главный.
Вернувшись на службу, они продолжили спор о высоте, с которой грохнулся Главный Инженер. Назывались цифры от трех до пяти с половиной метров со ссылками на великолепный глазомер, профессиональный опыт и похожие случаи из практики. Спор прекратил Директор, намекнув, что из собственной практики ему хорошо известно, как пользоваться измерительными инструментами и приборами, но поскольку не каждому инженеру известно об их существовании, то спорную высоту легко определить из кипы старых чертежей, которые вторую неделю лежат на столе у Главного Конструктора.
... А Минька в это время сидел на клеёнчатой кушетке в кабинете врача. Клеёнка приятно холодила израненную ягодицу через лоскуты штанов. Врача в кабинете не было. Лишь мрачный санитар за ширмой месил в облупленном эмалированном тазу гипс. За окном уныло стояла голая осень. Темнело. На душе и на теле было паскудно. Вошёл врач. Был он среднего возраста, хронически небрит и хронически пьян, держась в константном тонусе, который в народе ласково называют «выпимши». Обладая тонкой психической структурой, врач в ином состоянии не мог круглосуточно выносить физические страдания сограждан. Кроме того, перманентное опьянение имело неоспоримое преимущество перед разовой пьянкой. Врач не ведал похмелья.
Он вошёл в лёгком облаке тяжелого выдоха. «Свежак!» - профессионально определил Минька. У него засосало под ложечкой, и он непременно решил принять на ночь стакан обезболивающего. Санитар с ненавистью посмотрел на врача и стал ещё мрачнее. Было заметно, что спиртику перепадало ему не часто. Врач неуверенно сел на колченогий стул и взял со стола свежий рентгеновский снимок. Он посмотрел его на просвет тусклой лампы, потом взглянул на страдающего Миньку. Потом опять на снимок, где виднелись очертания малого таза с фрагментами бедренного сустава. Потом задумался. Это был опытный врач, но он не понимал, как с такой травмой пациент может сидеть, когда и лежать-то крайне проблематично.
Минут пять врач думал. Минька тихо холодел, предчувствуя недоброе. Врач сделал усилие, опустил глаза на приклеенную полоску бумаги в правом нижнем углу снимка. Его хватило ещё на одно усилие, чтобы сфокусировать надпись на полоске. Надпись гласила: «Абдувалиева З.Г.» Врач недоверчиво покосился на Минькину седую бороду. Мелькнула мысль о транссексуалах. Потом спросил:
- Как вы себя чувствуете?
- Замечательно! - ответил Минька.
- Да-а? - удивился врач и икнул.
Санитар в сердцах плюнул в таз с гипсом. Минька же кратко и доступно объяснил, что чувствует себя в высшей степени превосходно, так как упал с двенадцатиметровой высоты на борону, которая, понятное дело, лежала зубьями кверху, и не только остался жив, в чем уважаемый доктор может убедиться, но и сохранил в целости пещеристое тело и в невредимости мошонку, что является определяющим фактором для великолепного самочувствия.
- Ага! Славно, славно, - искренне обрадовался доктор и снова икнул, - значит, яйца целы!
... Когда Минька через неделю появился на рабочем месте с закованной в гипс правой рукой на перевязи, Директор очень за него порадовался и рекомендовал уделить должное внимание левой. На просмотрах «Развращённых нимфоманок» и тому подобной гадости.
- Я игнорирую тенденции парадоксальных иллюзий, - ответил Минька.
При помощи этой изящной фразы он выворачивался из щекотливых разговоров, не чувствуя себя кретином.
Житейские драмы, если отнестись к ним творчески, способны одарить нас новыми красками бытия. Вот и Минька к темноте, как в детстве, стал относиться с недоверием, а эксперименты в интимной сфере перенес на светлое время суток. Это открыло перед ним новые горизонты познания. Во всяком случае, теперь Минька мог визуально наслаждаться тем, что ранее идентифицировал на ощупь. И в плане организации рабочего процесса тоже произошли кардинальные перемены. Он, наконец, послушал мудрого Директора и перестал кидаться на амбразуры. И на всяческие стройки выезжать перестал, сделав исключение лишь для зарубежных. Тот же злополучный очаг культуры, в котором Минька чуть не сложил гениталии, в узком кругу посвящённых получил новое наименование. «Серп и Яйца».
* Автор приносит извинения за ненормативный глагол. Оправданием может служить доскональное знание лексики главного героя, его образа мышления и приверженность автора к отечественной школе классического реализма.
Декабрь 2007.