Моя Тропа
С переездом на постоянное жительство в Ланды (это посередине между Бордо и Испанией) я, как всегда и везде, искал СВОЮ тропинку. И вот, исследовав все вокруг километров на тридцать, я с полной определенностью остановил свое внимание на этой тропе в заповедном сосновом лесу, идущей по берегу нашей речки Курлис от дачного массива на юге приморского местечка Контис-Пляж к океану. Уже года два как она притягивает меня к себе, словно наркотик, без малейших признаков надоедания...
Раньше дорога к океану по левобережью Курлиса на дикий пляж пролегала метров на двести левее. Полпути по ней можно было проехать на машине и оставить ее на стоянке машин на сто. Но года три назад эту грунтовую дорогу из противопожарных соображений закрыли, и любителей шляться на дикий пляж резко поубавилось. Но мы, люди дошлые, нашли между домами тупик, в конце которого почти всегда есть место для стоянки пяти-шести машин, чем мы с Соней и стали раз в месяц пользоваться.
До Контиса шоссе проходит по правому берегу Курлиса, а перед въездом в городок нужно сворнуть налево и пересечь речку по довольно высокому мосту, с которого приятно посмотреть вверх и вниз по течению реки, тем более, что десятью километрами выше речка касается нашего приусадебного участка. Выше моста находится база каяков, на коих можно эффектно, но безопасно спуститься от городка Сан-Жульен (что стоит посередине между нашим селом Мезосом и Контисом). Перехав мост, мы сворачиваем направо и кривыми переулками добираемся до нашей тупиковой стоянки.
Приятно любоваться двумя последними домами. Возле левого есть чугунный колодец с ручкой-качалкой. (В моем подмосковном детстве тоже был колодец с ручкой-качалкой, но деревянный.) Хозяина возле колодца никогда не видели, но волей-неволей колодец непременно напоминал мне о послевоенном Пушкино, и это было приятно.
Дом с правой стороны тупика стоял близко к высокому обрыву над Курлисом и по западной и северной сторонам был окружен балконом с прекрасным видом на противоположный берег с огромным кемпингом. А так как до кемпинга было метров двести, то тамошние разговоры и возгласы были еле слышны, что создавало весьма оригинальное и редкое впечатление, известное разве что деревенским жителям: это когда ворона каркает на трубе, а в комнату доносится звук неизвестно откуда...
Так вот, оставив машину в абсолютной уверенности, что ее никто не тронет, мы трогаемся в путь. Пересеча противопожарную песчаную полосу, отрезающую заповедный лес от жилых домов, мы с первых же шагов оказываемся в зарослях эндемичного кустарника с французским названием арбузье. В октябре-декабре его кусты усыпаны красно-оранжевыми съедобными ягодами, размером с крупную вишню, с кожурой, как у китайского личи, и наполненной мучнистой мякотью со вкусом переспелой груши. Ягоды никто не собирает – заелись...
Шагов через пятьдесят Тропа расширяется, и можно идти вдвоем, держась за руки. Высоко над головой во все стороны торчат сосновые ветви-раскоряки, венчающие старые стволы-столбы. Столбы не простые – на них есть четырехметровой длины углубления-раны от двадцатилетней давности добычи живицы. Я так и не смог привыкнуть к этому варварству: в России эта технология, можно сказать, просто гуманная. И перед моими глазами проносятся владимирские и брянские леса и работники с наредкость для тоталитарного государства свободной профессией – сборщика живицы...
Погружения в ностальгию хватает ровно настолько, чтобы оказаться на вершине пригорка, с которого открывается почти панорамный вид на пойму Курлиса – от моста с правой стороны вдали до свайно-каменных ограждений берегов речки при впадении в океан. А напротив, как в сказочной табакерке, – жизнь кемпинга: мы ее видим в деталях, а отдыхающие нас и не видят, и не слышат. Последний участок речки пересекает приокеанскую дюну. Перед нею речка образует лагуну, в которой стоят с пяток-десяток яхт и небольших катеров. Тоже красиво. В лагуне есть и свой речной пляжик – для тех, кто боится купаться в океане. А за лагуной простирается океан...
На пригорке можно присеть и ЛЮБОВАТЬСЯ миром! И опять я вспоминаю старика с речки Межи (притока Западной Двины), с утра до вечера сидевшего на склоне высокого бугра над рекой и провожавшего ЭТОТ мир на ТОТ свет. Вот вы не кричите, а я кричу: я-то видел ТОГО старика из 1972 года!
Когда мы ходим на Тропу с друзьями и детьми, то непременно фотографируемся на этом бугре. И опять: эта простая операция переносит меня на роскошную фотографию 1937 года, на которой изображены около сотни сотрудников фабрики «Гознак» (среди которых был и мой отчим) в Серебряном бору. Но уже шестьдесят лет, как фотография исчезла, и пятьдесят лет, как нет отчима, а я, вот, всё ПОМНЮ...
Круто спустившись с бугра, дорога входит просто в лес: не густые подсочные приморские сосны, до пяти метров кусты арбузье да два вида кустарников, не растущих в Подмосковье, но встречающихся в Крыму: дрок красильный и наскальник. Оба бурно цветут в феврале-марте яркими желто-акациевыми цветами. Только дрок без колючек, а наскальник – сущий дьявол, весь в шипах! К счастью, тропа от него очищена, и мы идем дальше «рука об руку, как по облаку».
Метров через триста тропа выходит на гравийную дорогу, ведущую, как мы позже узнали, к двум шале (фанерным домикам), стоящим в низине между лесом и приокеанской дюной. В этом месте дорога подходит близко к реке, и берега завалены огромным количеством мусора, приносимым с океана во время высоких приливов. Затем дорога уходит влево, а вдоль речки можно идти по тропе, поднимающейся на покрытую лесом вторую от океана дюну.
Первое время мы ходили по тропе. Но однажды решили пойти по дороге и не напрасно. Метров через сто впереди открылся поворот направо. Находился он на просторной поляне, до боли напоминавшей что-то из прошлого. Лишь при второй или даже третьей прогулке я понял: это ж была копия холма в южной Швеции, где лет двадцать назад совершенно незнакомый нам путник улыбнулся нам с такой щедрой улыбкой, что дальше мы помчались по грунтовой дороге как на крыльях! (И это была одна из непростительных ошибок в жизни: нужно было остановиться и хотя бы взять координаты того улыбчивого человека – ведь такая улыбка встречается раз в сто лет!)
А когда мы дошли до поворота, то ахнули: перед нами открывалось НЕЧТО! Дорога со второй дюны стала спускаться, когда мы увидели совершенно чарующую панораму. За спиной был лес, а внизу лежала песчаная лощина, за которой вздымался гребень пустынной приокеанской дюны. Справа в лощине находились два фанерных шале, напоминавших временные афганские жилища в каком-нибудь заброшенном Богом углу. И сразу на ум пришли слова из песни Высоцкого: «На границе с Турцией или с Пакистаном...» Вспомнилась и совершенно авантюрная поездка на горбатом «Запорожце» из Элисты в Летнюю Ставку через озеро Маныч-Гудило. Короче: тоскливое, безнадежное, но с чувством безопасности безлюдье...
Но это еще не всё. Венчал всю эту красоту ОКЕАН, видневшийся в трех местах по горизонту между холмами дюны! И еще при всем этом – ни души до самого горизонта! Лучшей медитации для духа и представить трудно! Вот почему с тех пор меня тянет эта ТОЧКА...
А с вершины дюны океан открывается уже по всему горизонту. Тропа, идущая от дороги через низину и приокеанскую дюну к океану, кончается у дота времен Второй мировой войны, почти полностью ушедшего в песок, поднимаясь над поверхностью всего метра на три, и то лишь одним углом. Однажды мы пришли сюда во время высокого прилива: вода окружала дот со всех сторон. При полном безлюдье это навевало особую грусть...
Иногда, чтобы при возврате не повторять маршрут, мы продолжаем путь по дороге, ведущей к двум шале, и в ее конце по приречной тропе поднимаемся направо на вторую дюну, с высшей точки которой открывается панорама на городок Контис-пляж и на красивый маяк, стоящий на холме в лесу. В этом месте мы машем рукой океану и возвращаемся к машине.
До следующей встречи, Турция с Пакистаном!