1.
– Блин! – нет, это не прилипшее ко мне выражение, простоя сейчас я жарю блины, вот еще один блин покидает раскаленную сковородку, стопка растет, я промазываю его маслом, потом черпаю большой деревянной ложкой из эмалированной миски жидкое тесто, выливаю на сковородку, она шипит, но покоряется, будущий блин расползается по тефлоновой поверхности, и теперь главное – не пропустить момент, чтобы он успел пропечься, подрумяниться, но не захрустеть.
Тем временем я успеваю проделать такую же манипуляцию со второй сковородкой, не отвлекаясь от первой, и погордиться – небезосновательно – своими успехами. Могу же я себе позволить хоть иногда наесться до отвала, не заботясь о фигуре, со сметаной, с рыбкой, с грибами! С этим – фигурой то есть, проблем нет. А покормить есть кого. Секретом своим делиться не буду – вот сегодня у меня блины тоненькие, почти прозрачные. А в следующий раз могут быть толстенькие, пышные оладушки – берешь такую на вилку, окунаешь в сметану, джем, мед. Прелесть!
Ладно, скажу уж. Такая я вот, нежадная. Для тоненьких блинов тесто должно быть жидким, хорошо размешенным. Даже соды – только на кончике ложечки, погасить уксусом. И обязательно добавить масла, можно кукурузного, можно рафинированного, подсолнечного, прямо в тесто. А сковородку разогреть, пятнышко в центре покраснеет, плеснуть маслица, но чтобы не шипело, растекалось плавно, и дело пойдет. Вот, все пора переворачивать. Беру пластиковую лопаточку, в дырочках, упаси боже, делать это ножом! – ловко подсовываю под блин и одним мимолетным движением переворачиваю. Готово. Отвлеклась.
С грибами тоже интересно – можно, конечно, взять и шампиньонов – замороженных, в пакетиках, но это будет не совсем то. Мне же повезло – в морозилке еще с прошлой осени в пластиковых стаканчиках живут опята. Иногда коллективные выезды бывают весьма продуктивными, к тому же мне удалось счастливо избежать излишнего внимания, чтобы не сказать больше, со стороны принявших на грудь коллег, хотя, не скрою, соблазн был, да что я! Так вот, размораживаю, – но не до конца, шинкую, обжариваю с луком – естественно, до золотой корочки, и, конечно, никаких сливочных масел и маргаринов, ну, это всем известно, потом выкладываю на тарелку, и, чтобы не остыло, держу на пару.
Вот какая я мастерица! А потом – берешь блинчик, на него ложечкой бросаешь грибочки, сок впитывается, и хочешь – на вилку и откусываешь по кусочку, но чтобы не вывалилась начинка, или же ножиком нарезаешь. Держать его надо в правой руке, вилку – в левой. Это даже Настя знает. Но предпочитает варенье или сырковую массу, с изюмом или курагой, или все сразу, а потом вся перемажется, хотя уже большая – в школу мы собираемся. В отличие от меня, она пухленькая, просто пупсик, светленькая, в своего непутевого папашу, с длинными косичками, а заплетать их… И разумная настолько, что я могу запросто оставлять одну, дабы посвятить время пополнению семейного бюджета.
Бабушка продолжает активно работать, да и живет на другом конце города, со своим вторым мужем, который, к тому же, гораздо моложе ее, так что понимаете. Мой бывший благоверный, не выдержав тягот и лишений семейной жизни, слинял, оставив после себя ничтожные алименты и старенькую девятку, над которой пришлось потрудиться – думал, небось, что я не справлюсь, и забыл о нашем существовании. А то, что мне на мою зарплату, да в нашей конторе… Ладно, бросим его – недостоин он моего внимания, да и отвлекаться некогда, тем более…
Ну, вот, стопка достаточно выросла, тесто кончилось, осталось помыть миску, включить чайник, заварить «Ристон» – никаких пакетиков! Сполоснуть кипятком чайник, засыпать заварки. Залить. Дать настояться минут пять, и можно приступать. Я сняла передник, повесила на крючок, посмотрелась в зеркало, поправила нехитрую прическу – вроде ничего, еще сгожусь, и направилась в комнату, где…
…
Но сначала надо поведать о том, что привело меня к такому подвигу – конечно, в книгу рекордов Гиннеса я не попаду, но стопочка сантиметров пятнадцать в высоту уж точно есть. И посуда – после известных событий я, в порыве благородного гнева перебила семейные сервизы, оставшись при паре чашек и стаканов, а уж потом сменила все – не сразу, постепенно. Зато теперь у меня новенькие тарелочки, современные, без всяких каемок, почти прозрачные, подобранные исключительно по моему вкусу, чашки тонкого фарфора, столового серебра нет, но подать не стыдно. Да и диван семейный я продала почти сразу, за бесценок – чтобы ничто не напоминало, не говоря уж о белье, пошедшем на тряпки, и первое время спала на полу, то есть, купила матрас и все. В таком я была состоянии и бешенстве. Потом, конечно, все прошло, я успокоилась, но все же осталась довольной, что поступила именно подобным образом. Менять все! И забыть. Ни возврата, ни прощения. Так я утешала себя.
А потом и вовсе некогда было предаваться унынию – вытягивать себя и Настену, оставаться доброй, приветливой, быть в форме, и ни в коем случае не распускать нюни. А так иногда хотелось зареветь в подушку! Неужели я такая, что меня можно было так растоптать и выбросить на помойку? Нет, не пойдет.
В Голливуд я не стремилась, меня туда бы и не взяли, несмотря на неплохой английский, разве что на кухню, но, глядя на себя в зеркало, я видела отнюдь не затраханную жизнью тетку, а довольно-таки миленькую женщину, с темными волосами, большими карими глазами, аккуратным носиком, небольшими ушками. Мой сорок четвертый размер не давал основания подозревать меня в обжорстве и других порочных пристрастиях. Правда, до ста шестидесяти я не дотягивала, ну и что из этого! Вот Люська, та вообще метр пятьдесят на каблуках, колобком, и ничего, муж, дети и все прочее.
Больше всего я боялась увидеть в отражении унылый взгляд брошенной женщины и сначала даже продолжала носить кольцо, как по привычке. Но вскоре поняла, что это всего лишь средство самозащиты, последний рубеж, и избавилась от него. Впрочем, гордый и независимый вид мне особо не удавался, но думать о таких мелочах было некогда. Отбарабанив – причем не без толку, на работе (контора маленькая, все на виду), забрав дочку из садика, покормив, дав необходимые наставления, я оставляла ее одну в маленькой квартире, и убегала, моля господа, чтобы ничего не случилось – ни теракта, ни наводнения, ни пожара.
Переодевалась в джинсы, набрасывала курточку – на работе волей-неволей приходилось ходить в строгом костюме и белой блузке, садилась за руль – и вперед, бомбить. Если так можно сказать о миниатюрной брюнетке. Что приносило определенный доход и позволяло существовать без подаяний и не пересчитывать копейки. На большее я пока не могла рассчитывать, но девочка моя не должна была чувствовать отсутствие папаши хотя бы материально, а я же, опять-таки на время, небезосновательно считала, что все мужчины – сволочи, в чем меня также пытались убедить мои немногочисленные, по странному совпадению, разведенные и незамужние подруги.
И посему все наши разговоры, так или иначе, сводились к одной теме, причем до такой степени откровенности, что мне приходилось краснеть, и мучиться, выслушивая признания или фантазии. А вскоре произошли события, заставившие меня еще в большей степени поверить в кем-то придуманную аксиому. Всяко было, но в тот день. Мало того, что я получила нагоняй от шефа, видите ли, клиент пожаловался, да таких козлов и подпускать близко нельзя. Думает, если полный лопатник бабла, так все позволено – так я и указала на место, а потом, по дороге домой, колесо спустило, пришлось ехать на станцию техобслуживания, менять, и пытались содрать со слабой женщины двойную цену, продавщица в «Пятерочке» нагрубила, как при советской власти.
В общем, полный комплект удовольствий. А Настя не должны ничего заметить, и я старалась, напрягала нервы, расспрашивала, как прошел день. И даже думала – может, остаться дома – но ей нужно новую курточку, кроссовки к весне, и много чего. Главное, не давать себе послаблений, работать, чтобы жить.… Или наоборот? Уже маячил евроремонт, в Настиной комнате уже вставили стеклопакет.
Делать нечего, я поднапряглась и поехала. У меня не было строго определенного маршрута, выедешь, повернешь налево – и кто-то обязательно тормознет, транспорта общественного не дождешься, маршрутки есть маршрутки, а таксисты дерут нещадно. А дальше как повезет. Всякие люди попадаются, иной раз думаешь, что зря связалась с этим делом. Вначале и страшновато было, а потом ничего, обвыклась. Заедешь в гипермаркет, набьешь корзинку, и идешь себе такая независимая. Дочка уж спит, одежда на стульчике. Вздохнешь да подумаешь. Перекусишь, душ, макияж, чтоб выглядеть. Обед на завтра. Подготовить одежду на завтра, чтобы с утра не спешить, не подгонять Настю, собираясь в садик. И хоть немного поговорить, настроить. Какой уж тут телевизор! И почти каждый день одно и то же.
Итак, я повернула налево и поехала по Ленсовета вперед, в центр. В это время народ еще возвращается в спальные районы, и я ехала в противоположном направлении. Конечно, выгодней бомбить возле метро, но, понятно, через мужиков фиг прорвешься – те зорко следят за конкурентами, несложно нарваться на неприятности. Джентльменство проявлять тут не принято. Вот и приходилось бедной женщине пробираться задворками. Я свернула на Славу, подхватила возле «О’кея» молодую парочку с объемистыми пакетами – те направлялись в Веселый поселок. Не очень хотелось, в это время сумасшествие – весь проспект забит фурами, не склонными уступать дорогу и занимавшими все ряды. Куда там с шашкой против танка!
К счастью, мне удалось прорваться, почти не застряв. Потом я немного погонялась по коллонтаям и солидарностям, даже заехала на Охту, но на Гражданку меня как-то не тянуло – заберешься в Тмутаракань, век не выберешься. Тем более что сумма в моем бардачке оказалась весьма приличной, и можно возвращаться, выбирая только попутчиков. Я не слишком устала, потому что меня не доставали расспросами, а уж таких пассажиров, которые могли выказать какие-либо притязания или допустить поползновения, я за три года научилась распознавать буквально за версту, и никогда не останавливалась.
Потом судьба направила меня на Измайловский – на Суворовском подсел солидный дядечка, слегка подшофе, сделал несколько комплиментов – все в рамках, пристойно, в душу не лез, и расплатился евродвадцаткой. Я не отказывалась – мол, много, ибо сама никогда не назначала цены, не торговалась и не заламывала. Как оказалось, подобная стратегия была оптимальной.
Высадив дядечку, я с Обводного повернула на Московский, немного расслабилась и ахнула – уже было почти одиннадцать. Ничего, еда в холодильнике есть, завтра пятница, успею. А сейчас – домой. Но не успела я перестроиться во второй ряд, как прямо передо мной вырос силуэт. Я резко затормозила, проклиная незадачливого пешехода, а он уже открыл дверь, я забыла нажать на стопор, плюхнулся на сиденье, и, не глядя на меня, произнес:
– Шеф, за стольник на Новоизмайловский подкинешь?
Видно, ему было все равно, кто за рулем.
И тут меня сгубила тривиальная женская жалость:
– Ладно, коль уж сел.
– О, девушка! Хорошенькая, – протянул он, – как здорово! А то я....
Он достал из кармана пальто смятый стольник и нетвердой рукой прилепил на стекло. Мне показалось, что незваный пассажир сейчас икнет, или того хуже, но обошлось. Я не была склонна вступать в разговор, тем более что на Московском всегда плотное движение, особенно весной, когда город наполняется выехавшими подснежниками и бесшабашными юнцами. Но мельком оглядела пассажира. Явно моложе меня, судя по всему, высокий, в длинном черном распахнутом пальто, костюм, белая рубашка, галстук.
– Понимаешь, у нас сегодня, – он все же икнул, – кор… корпоративная вечеринка, и мы … слегка … того.
Я хотела сказать, что далеко не слегка, но почему-то вырвалось:
– И что, не нашлось девушки, которая Вам составила бы компанию? И не пришлось бы….
Меня прервали:
– На корпоративной вечеринке? Ты что? Там все свои, чуть что – съедят. Можно только.… Нет, нужно пить, и все.
С этим я была согласна, но только частично. У нас тоже считалось доблестью перепить, а потом с кем-нибудь переспать, и поделать с такой традицией ничего нельзя. Меня это коробило, особенно последующие рассказы, но до сих пор удавалось избегать. Ну, не могу я быть очередной добычей в чьем-то ряду. Хотя, с другой стороны, при желании и я могла бы вести свой отчет. И нарисовать звездочку на своей заднице, как на фюзеляже. Если бы захотела. От этой мысли мне стало смешно, и я с сочувствием взглянула на своего седока.
А что, симпатичный, поддатый, понимаю, против правил не попрешь. Наверное, у них устраиваются и всевозможные тренинги, отнимающие и силы и время. Зато по западной технологии, как у людей, однако ж совершенно бесполезные на постсоветском пространстве.
– Что смеешься? – спутник мой возмутился, – думаешь, я ни на что не способен, да, и только?
– Да нет, – машинально ответила я, открывая боковую форточку, поскольку машина наполнялась запахом коньяка, хоть и дорогого. Мой бывший, та еще сволочь, любил себя побаловать, так что запах был привычен, – Вы молодой, симпатичный, все еще впереди, – мы уже свернули на Новоизмайловский, – где остановиться?
– Вот туда, – махнул он, и я ошибочно подумала, что делает он это из последних сил, чудовищным усилием воли, поскольку его повело. Наконец, мы затормозили воле подъезда. Он попытался открыть дверь, я уже начала нервничать, чуть не свернул ручку, и еле-еле выбрался из машины. Но шаг в сторону сделать оказался не в состоянии.
Я прокляла все на свете – уехать просто не могла, потому что он неминуемо рухнул бы на асфальт, еще покрытый по причине ранней весны подтаявшим снегом. Что делать? Я вышла из машины, закрыла дверь, обошла вокруг и попыталась оторвать его от двери, а потом прислонить к чему-нибудь устойчивому. Фонарному столбу, например. Или к подъезду, пусть потом сам разбирается, коль так неустойчив. Первое – то есть, оторвать от машины, мне удалось. Но второе – он вцепился в меня, как в последе прибежище, так что ли, говорится? Мы сделали несколько шагов, и мне показалось, что он идет более уверенно. Но моя бесконечная доброта….
Вошли в подъезд – все, сейчас вызову лифт, впихну его – и домой. Да не тут-то было. В итоге мы поднялись на его этаж, он ловко открыл дверь и сам впихнул меня в квартиру так быстро, что я не успела опомниться. Как будто только что не он едва стоял на ногах и передвигался с трудом. Дверь захлопнулась, и я оказалась в ловушке. Он бросил пальто на вешалку, потом посмотрел на меня сверху вниз:
– Кофе будешь сначала, или потом? Нет, все же парень был изрядно пьян, об этом свидетельствовал не только свежий перегар, но и покрасневшие глаза, а взгляд, который он тщетно пытался сфокусировать, нагло и последовательно раздевал меня.
– Какой кофе, – я еще пыталась отшутиться, – уже поздно.
– Растворимый или молотый, – нагло отвечал он, – или, может, дама предпочитает в постель коньяк?
– Как-нибудь в другой раз, – я дернула плечами, пытаясь пробраться к двери.
– Нет-нет, я хочу сегодня, нет-нет, я хочу сейчас, – слова детской песенки из уст пьяного молодца со сбившимся галстуком, звучали страшно и неестественно. Он развернулся, отодвинув меня, как мешок, от двери, и что-то во мне сломалось, не окончательно, но мысли подкосились. На уровне подсознания я почувствовала, что отсюда мне так просто не выбраться. Замешательство мое длилось не более минуты, тем паче, что доставленный мною субъект пьянел на глазах, превращаясь из симпатичного полупьяного денди в натурального бандерлога.
Может, лучше было просто послушно соглашаться на все, вернее, делать вид и тянуть время, пока он не вырубится, а потом улизнуть, но что-то во мне взыграло, и я отчаянно бросилась, как моська, на своего обидчика. Никто, слышите, никто не мог безнаказанно помыкать мной.
– Ах ты, сволочь, тебе свои не дают, так ты, так ты…. К приличным женщинам. Я забыла НТВшные советы, вместо того, чтобы со всей силы врезать ему промеж ног, стала отчаянно колотить его в непробиваемую грудь, пихаться, и стараться достать до физиономии. Что, кстати, мне удалось. Однако силы были неравны. Что я со своими неполными пятьюдесятью килограммами могла? Он просто отшвырнул меня, как кутенка, и я пролетела по всему коридору, вывалившись из кожаной курточки за двести семьдесят баксов, между прочим.
От удара у меня посыпались искры из глаз, я просто вырубилась. Но морду я ему все-таки расцарапала. Это было слабым утешением, поскольку за этим последовало нечто ужасное. Правду говорила Верка, если тебя насилуют, расслабься и получай удовольствие. Но я ничего не могла с собой поделать. Я отчаянно царапалась и вырывалась, но в итоге оказалась брошенной на разложенный диван – хозяину было лень застилать и собирать его утром, и прижатой сильным мужским телом. Весь ужас подчеркивался тем, что происходящее я могла видеть в большом зеркале напротив дивана, вернее отражение происходящего. Хоть бы, мерзавец, свет выключил!
Мои джинсы беспомощно валялись на полу, я вся сжималась, но тщетно.
На мгновение пронеслась блудливая мысль – а что, если? Может, так и надо с такими непокорными, как я, и Верка права? Ведь парень действительно был…. Ну, более чем ничего. Но вот пьянство. Он одолел, боль пронзила меня, я дернулась, и тут… Мужская сила оставила его, и.… Не буду мучить натуралистическими описаниями. Он отвалился в сторону и захрапел. Я с трудом вылезла из-под него, схватила джинсы – было не до того, чтобы разыскивать остальные детали моего весьма изящного туалета и заперлась в ванной.
Несмотря на то, что я дрожала от пережитого страха и унижения, следовало предпринять необходимые меры, дабы не залететь. Еще чего мне не хватало! Слезы текли по моим щекам безостановочно, под левым глазом расплывался синяк. Вот, буду баба с бланшем! Я натянула на себя одежду, забежала кухню – там, как и в ванной, ощущалось полное отсутствие присутствия женщины – никакой системы, куплено, поставлено, навалено. Грязная посуда. Я со злостью перебила ее, не оставив ни одной целой, мой взгляд упал на большой столовый нож, которым хозяин, вероятно, резал и хлеб и мясо, я сжала его в руке. Сейчас, сволочь, я с тобой разделаюсь! Даже изнасиловать, как следует, и то не смог.
А он лежал, раскинувшись, на скомканном белье, в хлам. Поникшее недостойное достоинство нагло красовалось. Я занесла нож…. Нет, не добьешься! Из-за тебя, козла и паразита, сидеть не буду, и резко отшвырнула нож в сторону, он во что-то вонзился…
Я опрометью бросилась из квартиры, не дожидаясь лифта, бегом по лестнице, пересчитывая ступеньки. И после минут пятнадцать сидела, запершись, в машине, пытаясь прийти в себя. Руки дрожали, а бравая музыка «Эльдорадио» казалась похоронным маршем. Все, надо ехать, ведь Настя одна дома, и в аптеку заскочить надо, хорошо, что теперь полно круглосуточных.
Как встретили меня в аптеке, рассказывать не буду, и как я пыталась, сбиваясь объяснить, что мне надо… Типа незапланированный половой контакт, избежать нежелательной беременности. Представляете, стоит такая тетка, с бланшем, трясется, заикается, заливается краской, и мелет нечто несусветное.
Дома еще час отмывалась в ванной, выбросила порванные колготки, и всю ночь проревела, сидя на кухне у батареи, взбадривая себя сигаретами и коньяком. К утру мне удалось убедить себя, что ничего особенного не произошло, я жива, правда, слегка помята, а все остальное – издержи профессии. От того, чтобы идти в милицию, я отказалась сразу. Впарят – мол, кто тебя заставлял подниматься в квартиру, сама дала, а теперь хочешь мужика подставить. Они все заодно. В лучшем случае, обзовут ****ью, и погогочут. И в чем-то будут правы – ну, скажите, какая нормальная женщина пойдет в квартиру к пьяному мужчине? Все ясно…. И если примут заявление, начнутся освидетельствования, вызовы, очные ставки. Нет, проще забыть все, и не вспоминать, как страшный сон, девчонкам, даже Верке, ничего не рассказывать. Только как идти с заплывшим глазом в садик, а потом на работу – придется что-то говорить и объяснять…
Продолжение
http://www.proza.ru/2014/05/13/1451