Четыре никогда не бывает сказочным числом, это место закреплено за тройкой. Число три – символично. Это число желаний, победителей, испытаний и наград. Число-опора. Три – всегда достаточно. Больше не нужно. И все-таки их было четверо.
– Они не понимают нашего дара. Какой смысл отдавать весь мир тем, кто не способен его ценить?
Молодой, сильный мужчина бьет кулаком по ладони. Звук своей резкостью напоминает треск искрящего костра.
– Нужно начать заново!
– Чтобы начать заново, нужно разрушить то, что есть.
– Значит, мы разрушим!
– Ты самолюбив и уверен в себе. Но сможешь ли ты усовершенствовать скульптуру, разбив ее и собрав заново?
– Оставь свои метафоры, я говорю с тобой прямо!
Женщина скрещивает руки на груди – на ее запястьях реками голубеют вены.
– Неужели ты не помнишь? Ведь я пыталась.
Опасные угли на мгновение потухают во взгляде мужчины.
– Я помню. Но это не значит, что мы не можем попытаться снова. Кто-нибудь из нас. Кто-нибудь другой.
Насмешливая улыбка изгибает женские губы.
– Ты?
– А хоть бы и я.
В темных тлеющих глазах – дерзкие искры. Усмехаясь, женщина отвечает открытым и глубоким взглядом. Глубоким, как впадины на дне моря.
– Ты плавишься от потребности действовать, но горишь дымно и бесполезно, как засаленная свеча.
– Вспомни, с кем ты говоришь, – сдержанно-воинственная мужская фигура неуловимым огненным языком проворачивает в руках свой меч.
– Вспомни ты, сколько раз начинал и сколько раз не доводил дело до конца. И что нам оставалось после тебя?
– Нам оставалось время исправить ошибки.
– Нам оставались бесплодные просторы горячего пепла. Мы теряли все.
– Мы все возрождали!
– Но какой ценой?
Закат облекает плечи мужчины в полыхающую мантию, когда он опирается о свое оружие двумя руками, как о трость.
– Я хочу бороться за то, что мы создаем.
– В этом твоя проблема. Ты борешься, огнем и мечом. Хотела бы я, чтобы это было метафорой, но таков ты. Ты уничтожаешь.
– Разве ты другая? Разве ты не уничтожала?
По лицу женщины неуловимой рябью пробегают эмоции, и она морщится. Словно лодка наталкивается на подводный камень.
– Я… Я позволила выжить. Я сохранила всех, чтобы они вновь расселились на очищенной земле. Ты не позволяешь даже этого.
– Именно потому ничего не изменилось! Они не изменились! Я с самого начала должен был…
– И не надоело вам?
Юноша, почти подросток, легко спрыгивает с камня. Хотя камень высок, его ноги так мягко касаются земли, что звук прыжка неуловим для слуха. К нему обращаются две пары глаз. Одни потемнели до угольной черноты и напоминают дымовую трубу, в которой искрами стреляется горящая сажа. Другие утаскивают на дно, туда, где притаилась давняя печаль о свершенном.
У юноши выгоревшие на солнце волосы, которые колышутся, словно от неосязаемого ветерка. Он подходит ближе, насмешливо улыбаясь.
– Сколько я помню, вы всегда спорите. Неужели нельзя помириться?
Никто не произносит ни слова, давая безмолвный ответ. Юноша пожимает плечами.
– Ваше дело. Но так мы решения не найдем.
– Значит, рассуди нас по-своему, – мужчина ловит взгляд юнца и в нетерпеливой дерзости вскидывает подбородок. – Кого ты поддержишь?
Прозрачные голубые глаза отражают призрак дневного неба, когда юноша задумчиво запрокидывает голову.
– А почему нельзя сохранить все это? Неужели найдется душа, способная противостоять этой красоте? Душа, не преклоняющаяся перед ней?
Он раскидывает руки, стремясь вместить в них все, что видит, и все, что скрыто за горизонтом. Ветер вырывается из рукавов его свободной рубашки, овевает твердые скулы мужчины, сухие и горячие, и откидывает с лица женщины волну иссиня-черных волос, вьющихся по ее щеке. Волна переливается океанской синевой и замирает чернотой морских глубин.
– Души больше не преклоняются перед красотой, – глухой голос шелестит, как вода, лижущая песчаный берег.
– Души хотят властвовать над красотой, – вторит ему низкий гул, в котором можно угадать разрастающийся пожар.
Юноша роняет голову на грудь. Вздох тонким эхом уносится к небу.
– Они уничтожают то, что создали мы, а мы уничтожим их?
– Не уничтожим. Исправим.
– Чтобы исправить, нужно терпение и время.
– Пока мы терпим, они убьют наше творение!
– Что ж, – тонкое лицо расплывается в ухмылке, и остатки философских размышлений в ту же минуту стираются из воздуха. – Если быть новой войне, я поддержу тебя, мой огненный друг. Легко и скоро разнесу повсюду твой жар.
– Нет.
Тонкая и словно гнущаяся, от ближнего дерева отделяется девушка. Трава взбегает к ее коленям, льнет к ней и будто обнимает.
– Прошу вас, нет.
– Мы все уже решили, – мужчина хмурится, и на его сильных плечах вновь загорается закатная мантия.
– Пожалуйста!
Девушка подходит прямо к нему.
– Пожалуйста.
Их взгляды перекрещиваются. Она берет в ладони лицо мужчины.
– Я прошу.
Отчего-то отсветы алого солнца не зажигают ее волос цвета осенних полей: они все так же мягко и свежо падают на плечи. У нее густые глаза. Глубокие, карие и теплые, как прелый чернозем.
– Дайте им шанс.
Мягко девушка кладет руки поверх мужских и берется за рукоять его меча. Он убирает ладони. Сталь слишком тяжела и оттягивает ей руки, когда она кладет оружие на землю.
– Мы лишь пытаемся тебя защитить.
– Я хочу дать им шанс.
– Они снова тебя ранят.
В теплых глазах на мгновение отражается тысячелетняя грусть.
– Они поймут. Они должны понять.
– Но ведь намного проще…
– Не проще! – девушка выпрямляется, упрямо тряхнув волосами, и на землю падают, кружась, несколько листьев. – Не проще. Мы не сумеем создать заново этого мира. Я прощу их, если они меня ранят, но вы, вы тоже должны поверить в них. Они сумеют измениться.
– Люди никогда не меняются.
– Я готова ждать.
Четверо стоят, принимая трудное решение. Солнце зашло. Жаркая мантия соскользнула в воду неровными складками, намокнув темнотой, и ночной ветер принялся рисовать на ней барханы – такие, с каких он сдувал сухой скрипящий песок в пустынях.
Тяжело мужчина поднимает с земли свой меч, погасший без солнца, и убирает в ножны, признавая себя побежденным. Внутри у него еще тлеет душа воина, готовая загореться вновь, но сейчас он теплыми, не обжигающими руками берет за плечи юную девушку и целует ее в лоб. Если понадобится, он ее защитит. Следом идут другие. Черные волосы плещут волной в пшеничную копну, смешиваясь на мгновение. Луна оттеняет ночную синеву в капле бездонного моря, сорвавшейся с щеки женщины. Прохладные гладкие пальцы на прощание сжимают теплые ладони. Потом, мельком, посеребренные пряди, трепещущие в безветрии, гладят щеку. Разжав объятие, юнец с бравурной усмешкой посылает воздушный поцелуй, упругим ветерком долетающий до кожи, и вдруг резко поворачивается спиной и стремительно убегает, едва касаясь босыми ногами земли. Трое отступают перед силой четвертой.
Девушка глубоко вдыхает свежую ночь и уходит к лесу. Трава расступается под ее ступнями, не приминаясь. Ладонь ласково ложится на ствол дерева. Теплая шероховатая поверхность. Деревьям некуда спешить. Деревья мудры. В ответ на мягкую пульсацию руки в тяжелой листве за мгновения распускаются сотни нежных белых цветков. В воздухе разносится тонкий запах яблоневого цвета. Девушка улыбается. Она – земля. Она – сама жизнь. Она готова ждать, когда ее дети оставят честолюбивые мечты владеть миром и остановятся, чтобы взглянуть на него. А, взглянув, полюбят его простую красоту.
Девушка делает несколько шагов вперед и вскоре растворяется в деревьях.