Литва, увижу ли я тебя?

Татьяна Шардина
     Помнится, это было более 30 лет назад, переехали мы из России в Литву. Просто мама моя была любительницей путешествовать, и, пожив пять лет на одном месте, меняла квартиру в какой-нибудь другой город. Мама была одинока и ей казалось, что где-нибудь на новом месте она встретит своё счастье.

     Переехала мама в Каунас, поменяла квартиру. А я осталась жить в России, в общежитии и работать по своей специальности - "озеленение". Прошло полгода, и мама стала слёзно просить меня приехать пожить с ней в Литве.

     Я уволилась с работы, собрала свои скромные пожитки и приехала в Каунас. Было мне тогда 20 лет.

Мама жила в однокомнатной квартире в старом доме. Кухня была очень маленькой, там же, в кухне, за ширмой было некое подобие душа. Зато комната была большая, потолки высокие и украшала комнату изразцовая печь, которую в холода мы топили.

Меня поразила Литва - мне казалось, что я попала за границу. Особенно город Каунас. Западноевропейская архитектура, костёлы, ратуши. Вывески на незнакомом языке  латинскими буквами. Люди - гордые, неконтактные, не любящие русский язык. Магазины, полные деликатесов, какой-то невероятно вкусной выпечки, потрясающе вкусных молочных продуктов. А в промтоварных магазинах - чудесные вязаные литовские вещи, трикотаж, импортная обувь. Всё это у нас в России  было дефицитом.
 
   Я боялась ездить в автобусе, потому, что надо было общаться с людьми, боялась покупать продукты. Литовцы иногда делали вид, что не понимают русского языка и отворачивались. Помню, мы ехали с мамой в автобусе и она спросила женщину впереди: "Юс ишлипотя?" Женщина что-то ответила и посторонилась. Мама спрашивала и у других людей, все нас пропускали и мы благополучно вышли из полного автобуса. Я восхищённо смотрела на маму, спрашивая: "Мама, что ты им говорила, что они все нас пропускали?!" Мама ответила: "Я спрашивала "вы выходите?".

     Испытав гордость за свою маму, я взялась за самоучитель литовского языка.

     Помню, как я искала работу, и меня нигде не брали из-за незнания языка.  Моя же мама с работой устроилась очень хорошо. Она имела высшее библиотечное образование, а документация во многих учреждениях велась тогда на русском языке, и маму приняли в какой-то отдел Каунасского радиозавода, где как раз-то русский специалист был нужен. Я же после долгих поисков устроилась на станцию Каунас в экспедиторский отдел на очень маленькую зарплату.

     Постепенно я начала постигать литовскую жизнь. Учила слова и сразу же их применяла в разговоре с людьми. Таким образом усвоение языка происходит быстро, особенно если человеку 20 лет.

     У мамы на работе был дружный коллектив, сотрудники в выходные дни часто ездили на экскурсии, на пикники и приглашали маму. Она брала с собой и меня. К нам относились очень хорошо, угощали национальными блюдами, мы танцевали вместе с литовцами национальные танцы у костра, пели их песни. Надо сказать, литовцы умели повеселиться. Нам они говорили, что  ничего не имеют против нас с мамой конкретно, но вообще-то, русскую нацию считают оккупантами. И угощали нас, оккупантов, блюдами собственного производства, разными домашними копчёностями, сырами, и радушно зазывали к себе в гости.

     Литовские женщины все умели прекрасно вязать, и в свободное время, сидя, например, с коляской в парке, проворно работали спицами или крючком.
А мужчины часто делали по дому работу, которую мы считали женской - готовили, убирали, мыли посуду, ухаживали за детьми.

    Праздники литовцы отмечали очень весело, с пением и танцами, с разнообразными блюдами и напитками. Помню, за столом одна рюмка ходила по кругу, каждый желал что-то хорошее соседу, выпивал вино, наливал и передавал её этому же соседу вместе с правом говорить тост. Если тост не успевали придумать, то просто говорили: "Свейката!", что значит "Здоровья!". Честно говоря, литовцы никогда сильно не напивались.

   В те времена в Литве было много воинских частей и там служили русские. Однажды я ехала вечером в автобусе на задней площадке, и там, тихо переговариваясь, стояли трое русских солдатиков примерно моего возраста. Вдруг на них обратили внимание двое более старших подвыпивших литовских парней и начали оскорблять солдат, унижать словесно и нецензурно выражаться. Солдатики покраснели, но ничего им не отвечали, видимо, они соблюдали инструкцию - не отвечать на националистические выпады. На ближайшей остановке солдаты покинули автобус. Это было, пожалуй, самое большое проявление национализма, которое мне пришлось встретить в те годы в Литве.

    Так прошло месяца три моего пребывания в Литве, и в один из выходных дней мы с мамой поехали в Клайпеду, к морю, на экскурсию. Был сентябрь или октябрь, в Каунасе уже начались дожди, а в Клайпеде была чудесная солнечная погода. Мы влюбились в город и в синее, с белыми барашками, Балтийское море. Но что более всего  на нас произвело впечатление, так это то, что в Клайпеде очень многие люди говорили по-русски - громко, не стесняясь, в полный голос. И мы загорелись переехать в Клайпеду! Я уже писала, что моя мама была лёгкая на подъём и любила переезды. Поэтому она быстренько нашла обмен квартиры в Клайпеду: одна литовская семья, плохо говорящая по-русски, хотела переехать в Каунас, чтобы меньше слышать русскую речь. А мы, соответственно, наоборот.

   КЛАЙПЕДА.

    Вскоре мы оказались в Клайпеде, в районе Мелнраге, у самого синего (правда, иногда серого) моря!  Недалеко от нашего дома начинались песчанные дюны. В дюнах, кроме общего пляжа, был отдельно женский пляж и отдельно, подальше, мужской. Там представители пола, которому соответствовал пляж, могли загорать без одежд. Вблизи женского пляжа, в дюнах, иногда прятались юноши, изучавшие строение женских тел, порою, "вооружённым глазом".

    В Клайпеде я себе нашла хорошую работу по специальности - выращивание цветов в большом оранжерейном комплексе. На этом предприятии работали одни литовцы, русским был только парторг, военный в отставке. Парторг принялся меня агитировать вступить в коммунистическую партию и потратил на это дело много усилий. Но я была вне политики, и мне удалось выстоять, правда с трудом.

   Коллектив у нас был очень хороший. Это был самый лучший коллектив в моей жизни. Хотя и чисто женский, кроме директоров и парторга. Как только сотрудники поняли, что я учу литовский язык, ко мне начали относиться с большим уважением и даже с любовью. Все старались меня чему-то научить, добродушно смеялись надо мной, когда у меня не получалось. Сначала меня приняли рабочей в оранжерею, но скоро дали должность мастера. Оранжереи были современные, все действия - полив, проветривание, подкормка, осуществлялись нажатием кнопочки. Сотрудницы целый день разговаривали на литовском языке и меня приобщали тоже. Помню случай, когда в цветочное хозяйство привезли машину навоза, женщины-рабочие говорили между собой, что надо выгружать "шукшлес". Тут подошёл директор с проверяющими и спросил у меня как у мастера, по-литовски, как идут дела. Я ответила, что дела идут хорошо, вот, "шукшлес" привезли. Тут ко мне подскочила агроном и стала громко шептать, что так говорить нельзя, "шукшлес" - это  звучит неприлично, всё равно, что по-русски г**но. Женщины-рабочие, узнав о моём ляпсусе, радостно смеялись, утешали меня и пересказывали друг-другу эту весёлую историю.

     У нас была старая работница по фамилии Бертошене. Надо сказать, что в Литве женские фамилии бывают двух видов: девичьи, они заканчиваются на "те", например, Орбакайте, и фамилии замужних женщин, они заканчиваются на "не". Например, у мужчины по фамилии Бертошас жена будет по фамилии Бертошене, а дочь - по фамилии Бертошите. Если эта дочь выйдет замуж, допустим, за Грибаускаса, она станет Грибаускене, а их родившаяся дочь будет Грибаускайте. Маленькая девочка иметь фамилию "Грибаускене" не может  по определению, это недопустимо. Так, литовские семьи, приезжавшие жить в другие страны, попадали в нелепую ситуацию. Никто не хотел признать, что муж по фамилии Грибаускас должен иметь жену Грибаускене и дочь Грибаускайте.

 БЕРТОШЕНЕ.

Так вот, у нас была старая работница-пенсионерка по фамилии Бертошене. Все говорили, что она националистка и терпеть не может русских. Оказывается, после Второй мировой Войны она была в числе литовцев, высланных на поселение в Сибирь. Она тогда была молодой девушкой. Отсюда нелюбовь к русским. Но как-то нам с Бертошене пришлось вместе работать, и она, видя, моё стремление учить литовский язык, стала относиться ко мне покровительственно. Бертошене поведала мне историю выселения её семьи, очень драматическую, со смертями близких людей, страданиями и тяжёлой жизнью. Она рассказывала, как их выгнали из их домов, затолкали в вагоны и увезли в холодную Сибирь. У них не было домов, они начинали жизнь с нуля. Но вскоре поселенцы построили себе дома, обзавелись хозяйством, стали жить поживать лучше русских, которые, по словам Бертошене, были ленивыми. "Сколько там грибов! - говорила Бертошене, - сколько ягод! Мы всё это собирали, сушили, варили, заготавливали на зиму. Наши мужчины охотились, мы коптили мясо. Какая там природа! Какая красота! Какие огромные кедры, ели!".  И, расчуствовавшись, старая Бертошене вытирала снятым с головы платком слёзы и приговаривала: "Сибирь! Неужели я больше никогда тебя не увижу? Как я скучаю по Сибири!" Я сочувствовала ей, предлагая идеи, как ей поехать в Сибирь. Насколько мне было известно, Бертошене жила в богатом особняке, в элитном районе. Там Советская власть построила дома реабилитированным литовским семьям. Бертошене получала большую пенсию и хорошую зарплату, и считалась зажиточной дамой.


    МОЙ ОТЪЕЗД ИЗ ЛИТВЫ.

   За два года я полюбила Литву, её какое-то низкое, как будто приплюснутое, небо, весёлых работящих людей, на первый взгляд неприступных, но тут же как бы оттаивающих, если с ними заговорить на литовском языке, пусть даже с акцентом и с ошибками. Полюбила море, которое осенью какими-то особыми волнами выбрасывало янтарь. Полюбила кофейни, от которых по улице так пахло кофе, что пройти мимо было невозможно. Я много могу говорить о Литве. Но понимаю, что для того, чтобы счастливо жить в этой самобытной стране, надо родиться литовцем. Или литовкой. А я родилась русской. С некоторой примесью украинской и всякой другой крови - бабушка по отцу у меня была украинкой. Но это же известно, что любой русский человек имеет хоть немного предков-украинцев.

Я пожила в Литве около двух лет, а потом вышла замуж за русского парня, правда, немножко украинца. У него бабушка по матери была украинка, разумеется. И я уехала из Литвы. Мои сотрудницы, литовские женщины, вытирали слёзы, прощаясь со мной, упрекали меня, что я не вышла замуж за литовца и покидаю Литву. "Как же ты будешь без Литвы, мы ведь совсем уже считали тебя литовкой!" - сокрушались они.

Я уехала, а вскоре произошло отсоединение Литвы от Советского Союза, и развал нашей общей, в прошлом, страны. Я только узнавала из новостей, что там творилось. Побывала в Литве только лет тридцать спустя. Литва уже не произвела на меня такого впечатления "заграницы", как в первый приезд. Может быть потому, что мне уже довелось повидать разные страны и побывать в настоящей Европе. Многие дома, памятники культуры Литвы не видели ремонта с советских времён. Дороги и тротуары тоже были не в лучшем виде. Куда-то пропали настоящие литовские продукты, а супермаркеты заполонила продукция Евросоюза. Литовская одежда уже не пользовалась спросом, всюду продавалась  одежда известных европейских брендов, сделанная в Китае. Выпечка в кондитерской уже не была столь восхитительной, как раньше, всё было обычное.  Чёрно-белые литовские коровки пропали с сочных литовских пастбищ. Раньше они гуляли большими стадами, а теперь бродили  вдвоём - втроём, в крайнем случае - впятером. И молодёжь пропала из городов и селений: поехала молодёжь гастарбайтерами в Европу. В известный курорт Друскининкай уже не приезжают русские, город стоит пустой.   Музей Чюрлёниса находится в плачевном состоянии - крыша прохудилась, стены отсырели. Нет посетителей.  А когда-то советские люди считали за счастье отдохнуть на курорте Друскининкай! Местные жители с ностальгией вспоминали прежние времена, советские времена, когда в Литве было значительно лучше. И, мне показалось,  простые литовцы, в отличие от правителей Литвы, пересмотрели своё отношение к России и к русским, и уже не считали прожитые советские годы оккупацией.

И я люблю Литву - такой, какою она была раньше. И, как старая Бертошене говорила по отношению к Сибири, так я с тоскою говорю: "Литва, увижу ли я тебя когда-нибудь ещё?"